— Вы имеете дело со мной, — сказала она.
— Как-то таинственно.
— Отнюдь. Так безопаснее. — Сара смотрела на него в упор. — Эйзенрейх, профессор. Как это стыкуется с Вашингтоном?
Он выдержал ее взгляд, сделав долгий выдох, и покачал головой.
— Пусть так. — Ксандр откинулся на спинку кресла. — Эйзенрейх. Швейцарский монах. Умер лет четыреста пятьдесят назад при весьма прискорбных обстоятельствах…
— Монах? Да как монах…
— Дело в том, что он написал трактат — о политической власти.
Настал черед Сары покачать головой.
— Книгу, которая якобы объясняет происходящее сегодня? Простите, профессор, но чем грозит…
— Всего-навсего манускрипт? — Он подался к ней. — Мисс Трент, сам по себе документ никогда не имеет значения. Значимо то, как люди им пользуются. Помните Макиавелли? До тех пор, пока сказанному им верили, теоретический постулат мог натворить любых бед. Если нужны еще доказательства, всегда можно махнуть до следующей станции.
— Вы хотите сказать, это манускрипт такое устроил? — сказала Сара, указывая на телеэкран. — Это весьма и весьма технически изощренные диверсии, профессор. Речь идет о проникновении в компьютерные сети, взрывчатке по последнему слову техники, актах терроризма, о чем ни один теоретик шестнадцатого века понятия не имел.
— А ему и не нужно было такое понятие…
— Крупный город, столица США, на грани объявления чрезвычайного положения. Не могу поверить, что виноват в том какой-то манускрипт.
— И не надо. Петр Великий на столике у своего ложа держал книгу, написанную человеком по имени Пуфендорф. И в дневнике своем записал, что она служит ключом ко всем принятым им политическим решениям. У Карла Пятого был Марк Аврелий. Кромвель, Гоббс. А от девяноста пяти тезисов Лютера Рим содрогается уже четыре сотни лет. Имейте в виду: у этих людей не было ни телевидения, ни радио, никакой радиооракул или телегуру не указывал им, какие книги читать. Так что им самим приходилось отыскивать себе оплот в жизни и в мыслях. Не умевшие читать находили его в церкви, а те, кто умел, — в книгах. Стремившиеся же к власти находили свой оплот в особого рода рукописях, некоторые из них вызвали к жизни самые мрачные времена в истории. — Ксандр положил пульт на телевизор. — Можете мне сказать, мисс Трент, кто изобрел телевидение? — Сара отрицательно повела головой. — Вот именно. Зато все мы помним Гуттенберга и его печатный пресс.
— Тогда почему этот манускрипт?
— Потому что он по идее должен был сделать Медичи хозяевами Европы. Макиавелли предложил им всего-навсего Флоренцию. — Похоже, что-то вдруг поразило его, и он чуть слышно произнес: — Одного города было мало.
Сара следила за его все еще отсутствующим взглядом.
— Почему «по идее»?
Понадобилось время, чтобы Ксандр обрел способность слышать и видеть.
— Потому… у нас нет уверенности, что манускрипт существует.
— Что?! — Сара резко подалась вперед. — Он так и не написал книгу?
— Мы не знаем. Тут много всяких… домыслов.
— Тогда домысливайте.
Волчий Лог, Монтана. 26 февраля, 20.42
Лоуренс Седжвик стоял на веранде, опершись руками о перила, наслаждаясь легким ночным морозцем. Глаза его щурились под внезапными порывами ветра с широких полей. Копна седых волос (несколько преждевременная седина для мужчины, кому немногим за пятьдесят) придавала еще большую привлекательность лицу, которое и без того притягивало к себе взгляды необыкновенной правильностью черт: высокие скулы, мягкие губы, с которых, казалось, никогда не сходила сдержанная улыбка.
Седжвик посмотрел на часы. Последняя машина должна была прибыть десять минут назад.
Лучи фар, заплясавшие меж лесных деревьев, уняли его волнение. Через минуту машина показалась у ворот, за ней по грязной дороге тянулось серое облачко выхлопных газов. Когда она подъехала, Седжвик направился к крыльцу.
— Почему задержались, мисс Грант? — Никаких приветствий. Никаких слов похвалы за выполненную работу.
— Болтанка, — прозвучал столь же отрывистый ответ.
Джанет приостановилась, ожидая дальнейших расспросов. Когда же он отделался кивком, прошла мимо него в дом. Двое молодых людей следовали за ней. Внутри троица, уложив сумки и пальто в шкаф в коридоре, прошла под аркой и ступила в гостиную. Пламя в камине бушевало вовсю, рядом стоял старец, опасливо-судорожными движениями поправляя дрова кочергой.
— Надеюсь, ваша поездка была легкой. — Ткнув напоследок кочергой в дрова и полюбовавшись на то, как взметнулся огонь к дымоходу, старец обернулся. — Что стряслось с машиной мистера Эггарта? Почему ее не оказалось на месте?
Прибывшие глянули друг на друга, потом на старца. Ответ держала Джанет Грант:
— Она была на… Тринадцатой. Он так и не появился.
— Да-да, понимаю. — Старец подошел к креслу, стоявшему ближе всего к огню, и сел. — Я просто спрашиваю.
— Вы знали, что он подвергся опасности? — В арочном проходе появился Седжвик.
— Только… когда в эфир вышли, — ответила Джанет.
— Но вам было приказано соблюдать радиомолчание. — Речь старца была почти бесстрастна. — Как же тогда вы могли услышать? — Молодая женщина молчала. — У меня такое подозрение, что вы не сумели сделать, как вам было велено, потому что знали о своей предыдущей ошибке на Двенадцатой улице. Я не прав, мисс Грант?
Она смотрела прямо перед собой.
— Так точно.
— Наконец-то мы слышим правду. — Старец неотрывно смотрел на огонь. — Подобная ошибка может дорого обойтись. И разумеется, всегда приходится тратить силы на ее исправление.
— Я понимаю…
— Понимаете вы очень мало. Иначе данная ситуация никогда бы не возникла. — Холодная прямота ответа старца застала Джанет врасплох. Он повернулся к ней. — Ответственность за ваши действия взял на себя ваш отец. Он всегда осознавал, что к чему и ту роль, какую должен играть. — Старец помолчал. — А вы, мисс Грант, осознаете, что тут к чему? — Он снова выдержал паузу. — Надеюсь, вы об этом подумаете.
Молодая женщина стояла недвижимо, не в силах дать ответ.
— Тысяча пятьсот тридцать первый год. — Рассказ о монахе, похоже, успокаивал Ксандра. — Когда Медичи вернули себе власть над Флоренцией, Эйзенрейх послал отрывки из своей рукописи в подарок возвращающимся захватчикам. Ему, как и Макиавелли за двадцать лет до этого, нужна была должность. В своем послании, насколько нас уверяют, он намекал на способ, которым немногочисленная группа людей — Медичи, естественно, — могла бы захватить власть не просто в одном городе, а на всем континенте. И не просто силой оружия. В том ворохе бумаг на кровати есть копия из папских архивов: послание, которое Климент Седьмой направил в то время нескольким кардиналам. Климент (а он был из Медичи) описывает прочитанные отрывки трактата как «
— Но почему Папе не захотелось возвеличить собственную власть?
— А зачем? Он был главой католической церкви, крупнейшего центра общественно-политической власти в известном тогда мире, и держал на руках высшую козырную карту. Он, Папа Римский, был наместником Христа. Отлучение от церкви все еще оставалось весьма мощным оружием. Он обладал всей властью, какую, наверное, мог заполучить. А вот чего ему совсем не было нужно, так это чтобы кто-то из его врагов, скорее всего Генрих в Англии или Франциск во Франции, завладел этим документом и стал угрозой для европейской стабильности, или, как говаривали в те времена, незыблемости.
— Значит, Климент его уничтожил?
— В том-то и ирония судьбы! Он отыскал Эйзенрейха… точнее, его побочный сын, Алессандро, герцог Флорентийский, отыскал… но пытками замучил старого монаха до смерти, прежде чем тот успел рассказать, где манускрипт. Климент, наверное, провел несколько беспокойных недель, ожидая, что рукопись объявится при каком-нибудь другом дворе, но ничего так и не появилось.
— Значит, манускрипт не причинил никаких хлопот.
— Клименту — нет. Манускрипт так и не нашелся. Скажу больше, месяца через два после смерти Эйзенрейха в письме, адресованном Алессандро, Папа уже убежденно говорил, что вся эта история — лишь уловка, никакой рукописи на самом деле не существовало, а Эйзенрейх нагнетал страх только для того, чтобы кто-нибудь дал ему должность.
— И значит, всю историю попросту забыли?
— Если вдуматься, то в начале тридцатых годов шестнадцатого века Клименту было не до розысков книги Эйзенрейха. Разрыв Генриха Восьмого с католической церковью тревожил куда больше, чем сомнительная рукопись мертвеца.
— Однако манускрипт опять появился? — спросила Сара, выбирая из кипы бумаг копии папской переписки. — Книгу-то Эйзенрейх все же написал.
— И да и нет.
Сара выпрямилась.
— Я ищу не такой ответ.
— Нет доказательства — нет рукописи. Вот то, к чему склонны большинство ученых.
— Это по части «нет». А что по части «да»?
— Миф об Эйзенрейхе, — пояснил он. Сара покачала головой. — За последние несколько столетий имя Эйзенрейха появлялось в письмах, документах, даже в заметках на полях страниц — и всегда в периоды политических бурь. Во время Тридцатилетней войны появился целый трактат:
— Так что же в точности, по разумению столь многих, монах мог им поведать?
— Насколько нам известно, когда и как сотворить хаос. Убийства, поджог запасов зерна, разрушение портов. Знакомо звучит?
— И вы считаете, что манускрипт на самом деле содержал злодейский план…
— Дело не в том, что считаю я. Вы спросили, о чем предположительно мог поведать манускрипт. Он явно сослужил хорошую службу. Беда в том, что никто еще ссылок на него всерьез не воспринимал.
