— Об одной из темных сторон американского образования? Тем, кого заботит обучение, мисс Трент, Темпстен не забыть. — Тема явно расстроила Джасперса. Он откинулся на спинку стула, медленно покачал головой. — Восьми-девятилетних обращали в… — Неожиданно он бросил на нее пристальный взгляд, в котором было больше пыла, чем минуту назад. — Думаете, он связан с Тигом и Седжвиком?
— Я ничего не думаю, — ответила Сара. — Просто спросила, не встречалось ли его имя в ваших исследованиях.
Джасперс не сводил с нее пристального взгляда.
— Понимаю. — Выдержал паузу. — Не встречалось.
— Я что-то не так сказала?
— Не так? Нет. Конечно же, нет. Только, если в смесь добавить еще и Вотапека, связь Тига с коалицией тревожит еще больше.
— В самом деле? — Нужно было понять, как далеко ей под силу завести его.
— Ну, теперь, стало быть, появляется человек, у которого точно есть интерес в сфере образования. Крайне пугающий интерес, а не простой мостик в политику.
— Это если между троицей есть связь, — напомнила Сара.
— Точно. — Он не сводил с нее глаз. — Если. — На какое-то время умолкли оба. — Ну вот, вы меня заставили думать.
— Виновата. — Сара улыбнулась.
— Уверен, так оно и есть. — Джасперс стал вертеть в руках чайную ложечку. — Беда в том, что все, о чем я вам рассказал, домыслы. Не знаю, как у Вотапека, но в том, чем заняты двое других, нет даже намека на экстремизм. Никаких неонацистских поджогов синагог, никаких белых сверхчеловеков, выступающих с бредовыми требованиями. Вот почему я назвал это «благопристойным». А вот Вотапек здесь кое-что изменил бы. — Джасперс смотрел на Сару, словно ждал от нее ответа, но она лишь подняла брови, а тут и официант подошел со счетом. — Во всяком случае, — сказал Джасперс, позвякивая ложечкой о блюдце, — это наиболее существенное, что я могу сообщить. Полагаю, между Тигом и Седжвиком есть связь. И даже если Вотапек замешан, я все равно не смогу вам сказать, чего они надеются добиться. Честно говоря, до тех пор, пока вся троица остается разрозненной, беспокоиться действительно не о чем.
— А если все же они каким-то образом связаны…
— Вам придется выяснить зачем. — Джасперс перестал звенеть ложечкой и посмотрел Саре прямо в глаза. — Что им нужно? Не уверен, что мне хотелось бы отвечать на этот вопрос.
— В ваших устах это звучит прямо-таки зловеще. — Сара управлялась с последним кусочком пирожного.
— Надеюсь, прав Ландсдорф. Он все время убеждает меня сосредоточиться на том, что мной установлено, а теории заговоров оставить массовому газетному чтиву. Наверное, я переусердствовал. — Ксандр допил вторую чашку и теперь старался отправить в рот последние капли чая. Убедившись в тщетности попыток, поставил чашку на поднос и сказал: — Зловещую сторону я оставляю вам. К сожалению, мне нужно возвращаться…
— Конечно, конечно.
— Но мне не хотелось бы обрывать вас на полуслове. Вы еще что-то хотели узнать?
Сара бросила блокнот в кейс, щелкнула замками и потянулась к кошельку.
— Вряд ли, но если нам понадобится снова поговорить…
— Целиком и полностью. В конце концов, я был бы не прочь заглянуть в ваше досье.
Она улыбнулась и достала десятидолларовую купюру прежде, чем Ксандр успел потянуться за бумажником:
— Догадываюсь, профессор Ландсдорф этого не одобрил бы, но тут… казна платит. — Джасперс уступил — больше милой улыбке, чем протоколу, и, обернувшись, взял пальто. Когда он встал, Сара вспомнила кое-что еще. — Может, это прозвучит странно…
— Уверен, что нет. — Ксандр стал надевать пальто.
— Энрейх. Вам это имя что-нибудь говорит?
Ксандр полез в карман, вытащил шарф. Обмотал его вокруг шеи, повторил вслух: «Энрейх?» Отрицательно покачал головой:
— Не припоминаю. Могу посмотреть где-нибудь среди старья, хотя, полагаю, такое я бы запомнил.
Сара, пожав плечами, встала, поставила кейс на стул и накинула пальто.
— Если вдруг что-то придет в голову, — она достала из кошелька визитку и написала на обороте свой телефонный номер в гостинице, — позвоните мне.
— Обязательно.
Вручив Ксандру карточку вместе с его ручкой, она подхватила кейс и кивком показала: следуйте вперед. Вновь прокладывая себе путь среди столиков, они быстро добрались до стойки, где Джасперс купил коробку печенья, обещанного институтским коллегам. Попробовав одно печеньице, он распахнул дверь и вывел Сару на промозглый Бродвей.
Вашингтон. 26 февраля, 16.24
Взрывная волна взметнулась в воздух потоком стекла и воды, из-под пола полетели осколки металла, там, где был нижний проход галереи, образовалась воронка. Вопли и крики, заполонившие все вокруг, восемнадцать секунд спустя заглушил взрыв второй бомбы, из провала вырвалось пламя, которое волной жгущего золота охватывало людей. Повалил сладковатый дым, более смертоносный, чем огонь, он сдавливал дыхание и заставлял жертвы вжиматься в то, что осталось от пола. Те, кто мог, в панике бежали, мужчины сбивали женщин с ног, родители судорожно хватали детей, баюкали их, хватавших ротиками воздух, которым уже не могли дышать.
Меньше чем через шесть минут все было кончено. Некоторым повезло. Первый взрыв застал их врасплох, убив на месте. Другим пришлось пережить газ, почувствовать, как лижут их тело языки пламени, вынести муку обращения собственной плоти в пепел.
В 16 часов 58 минут к месту взрыва пробились первые спасательные отряды. Четырнадцать часов ушло у них на то, чтобы установить потери: 117 жертв. Еще через два дня число их возросло до 130.
Сара вышла из метро на Пятнадцатой улице и пошла к Шестой авеню. Хотела взять такси, но решила, что на метро сбережет время. Впрочем, торопиться было некуда. Собственно, она освободила весь вечер, чтобы разобраться в сведениях, полученных от Джасперса. Пробираясь по заснеженному тротуару, Сара с улыбкой вспоминала о молодом ученом, поторапливавшем их обоих из-за великого нетерпения вернуться к работе. Он был так предан тому, чем занимался, так погружен в свой маленький мир, где каждый миг настолько драгоценен, что обидно терять его попусту. «Вы везучий человек, Ксандр Джасперс, — подумала она. — Повезло вам: такая страсть». И все же не этим он ее ошеломил. Сара побаивалась этой встречи, ощущая порой беспомощность от собственного невежества. Эти страхи он каким-то образом с нее снял. Напротив, ввел в свой мир и, похоже, обрадовался, когда она заинтересовалась. А как боялся, что наскучит ей! Сара невольно улыбнулась, вспомнив об этом.
Под маячившей в вышине неоновой громадиной «Радио-Сити» она свернула на проспект. Он был забит людьми, и каждый в этот час пик норовил пробить, прорвать беспорядочную суету. Немилосердный темп, казалось, подхватил и понес Сару в завораживающем потоке. Все воспоминания о приятном дне быстро улетучились. Она чувствовала, что теряется в толпе, в ноющем гаме человеческого месива.
Учащающийся пульс движения вселился в нее, эхом отозвавшись на неунявшееся в душе арабское безумие.
Спасительным убежищем маячила впереди гостиница. Сара пошла, вновь окунувшись в людской поток. Но даже в его гуще была обособлена, будто упрятана в кокон.
Пять минут спустя она стояла у стойки «Хилтона», на которой лежала гостевая карточка с указанием ее номера. Все еще дрожа, последовала за коридорным по вестибюлю к лифтам, скользя взглядом по широкому ряду часов, колец и ожерелий в застекленных витринах, вмурованных в мраморную стену. Необыкновенно сияющий камень привлек внимание Сары: глубокая переливающаяся синева, ничуть не утратившая своей мягкости в стерильно белом освещении просторного холла. Сара остановилась, любуясь сапфиром, как будто где-то уже виденным.
— Желаете посмотреть, мадам? — Рядом возник мужчина в добротно сшитом костюме, прилизанные волосы тщательно скрывали лысину. Сара взглянула на него, на миг смешавшись. — Мадам?
— Нет. Нет, благодарю вас, — выдавила она из себя. — Прекрасный камень.
— Да, изысканная огранка.
— Похоже, я упустила своего коридорного, — сказала Сара, посмотрев в сторону лифтов.
— Разумеется. — Прилизанный оборвал себя на полуслове и расплылся в хитрющей улыбочке. — Тогда, возможно, в другой раз.
Он уже занялся следующим покупателем. Сара еще раз вгляделась в сапфир (тот манил к себе с удивительно притягательной силой), потом, повернувшись, увидела коридорного в двадцати ярдах впереди. Он ждал у лифтов. Махнув ему рукой, Сара быстро пошла через вестибюль.
Вашингтон. 26 февраля, 17.27
Он шел не спеша, почти прогулочной походкой; когда сворачивал на Джи-стрит, фонари уже светили вовсю. Вашингтон в сумерках. Питер Эггарт держал руки в карманах, глаза неотрывно следили за входом в здание ядрах в двухстах вниз по улице. Как его и предупреждали, оттуда вышли три голландских дипломата и направились ему навстречу. Они были увлечены разговором: шедшая в центре женщина, очевидно, что-то объясняла двум спутникам. Эггарт, не замедляя шага, медленно вытащил из кармана пистолет и плотно прижал его к боку, сближаясь с троицей. Никто на улице ничего и не заметил, пока он, подойдя почти вплотную, не поднял ствол и не всадил две пули в грудь женщине, а затем по пуле в каждого из мужчин. Всех троих отбросило назад… И разом — внезапная тишина, все замерло, застыло.
Эггарт пустился бежать, расталкивая немногих ошарашенных зевак. Ночь медленно оседала на город, когда он, добежав до конца квартала, свернул на Двенадцатую улицу.
И только тогда остановился.
Где же машина? Обернулся, сверяясь с указателем, соображая, не ошибся ли он. Нет. Двенадцатая. Обещали, что будет здесь. Сзади эхом донеслись крики, время снова набирало скорость на полных оборотах. Эггарт ощутил панический спазм в горле, едкий привкус нерешительности.
На улицу выехала машина, не ждущая впереди никакой беды. Не раздумывая, Эггарт встал у нее на пути, поднял пистолет и прицелился в ветровое стекло. Машина, заскрежетав, встала, стрелок бросился к дверце, стащил с сиденья сидевшую за рулем женщину и швырнул ее на обочину. В считанные секунды машина была переведена на задний ход и, визжа, покатила к перекрестку. Внезапная остановка, ревущий скрежет коробки скоростей… и машины вмиг как не бывало.
Следом за коридорным Сара прошла в небольшой, но уютный номер с видом на Центральный парк. Поставила кейс рядом с секретером красного дерева, вручила молодому человеку
