чертежике, который выдавали в Управлении по охране памятников. Проблема заключалась в том, что за год, прошедший с того дня, как Отто расправился с Карлом, его собственное здоровье сильно ухудшилось - особенно в результате инсульта, как раз и вызванного страшным напряжением душевных сил, потраченных на осуществление этой расправы. Сидя у ворот в ожидании опеля Вильмы, Отто настолько остро пережил снова отчаяние и вдохновение тех невероятных месяцев, что его на какой-то краткий миг захлестнуло сладостное чувство торжества - ведь в тот тревожный день он только успел натерпеться страху, а порадоваться не успел: удар хватил на самом пороге победы. А после удара он, распластанный на больничной койке новым параличом, долго выныривал из черной бездны полного забвения, а когда, наконец, вынырнул, то весь извелся неизвестностью, никак не находя подходящего повода мимоходом спросить у дочери о судьбе Карла. И только по возвращении домой, да притом еще не сразу, а постепенно и мучительно, он выведал, наконец, у Клауса, что Карл с того самого дня исчез и больше не появлялся.
Сладостные воспоминания Отто были прерваны возникшим где-то вдали глухим рокотом поднимающейся в гору машины, и его охватила новая тревога: а что, если все входы в замок заперты? Он поспешно вырулил к тому месту, где сходились створки ворот, и слегка толкнул одну из них лапой. Створка медленно поползла в сторону - какое счастье: Габриэла, убегая в панике, очевидно, забыла запереть за собой ворота! Обрадованный таким оборотом дел, Отто в сопровождении неотступного Ральфа выкатился из ворот и встретил подъехавшую Вильму уже за мостом, так что она чуть не налетела на него, выскочив из-за поворота на изрядной скорости.
Вильма резко затормозила, выпрыгнула из машины и бросилась к Отто, задавая на ходу тысячу дурацких вопросов. Как он и предполагал, она не знала азбуки Морзе, но он, предусмотрев такую возможность, заранее хорошо подготовился и, зажав карандаш вилкой протеза, умудрился написать ужасным почерком пять слов на большом белом листе: 'шлюз ури цистерна срочно инге'. Но прежде, чем показать Вильме слова на листе, Отто ткнул лапой вверх, в сторону скалы. Подчиняясь его гипнотическому взгляду, Вильма посмотрела туда, где вяло струился по красным камням недавний грозный поток, но ничего особенного не увидела, - хоть профиль скалы, исчерченный глубокими бороздами желобов, отлично просматривался с моста, ленивая плоская струя, в которую превратился поток, почти сливалась со скалой и стала незаметной. Вильма вопросительно глянула на Отто и он, снова указав на скалу, перенес свое и ее внимание на слово 'шлюз'. Прочитав это слово, Вильма еще раз глянула вверх, присмотрелась и ахнула - она поняла, что произошло там, на скале.
Теперь ей нужно было как-то сообщить, что Ури заперт в затопленном подвале, и Отто вернулся к листу со словами. Он стукнул лапой по словам 'ури' и 'цистерна'.
- Ури был в цистерне? - ужаснулась Вильма, - Что он там делал?
Господи, какая разница, что он там делал, разве в этом сейчас суть? Но Вильма, услышав про Ури, совершенно потеряла голову и вместо того, чтобы соображать, как его спасти, начала суетливо размахивать руками и хвататься за сердце. Тщетно Отто, тыкая лапой в лист, пытался объяснить этой безмозглой вертихвостке, куда Ури пролез через цистерну, - она все кудахтала и кудахтала, пока он не понял, что ему придется наладить с нею примитивную связь, а иначе помощи от нее не получить. Он изловчился и защемил вилкой трепыхающийся перед его носом рукав ее свитера. Она рванулась было прочь, но, все- таки, хоть и дура, а сообразила, что ничего ей не угрожает, и подчинилась его нажиму. Чтобы она перестала трепыхаться, Отто слегка передвинул свою клешню вбок, так что защемил не только ткань ее рукава, но и кусочек ее плоти. Теперь он мог диктовать ей свои условия - стоило ей ослушаться, он чуть сильней сжимал клешни вилки, и она тут же подчинялась.
Не ослабляя нажима клешни, Отто притянул вертихвостку поближе к листу и крепко держал ее, пока не убедился, что взгляд ее сфокусировался на написанных им словах. Тогда он разжал клешню, отпустил свитер и прежде, чем Вильма успела отшатнуться, указал ей на слова 'срочно инге'. Отто сразу увидел, что на этот раз она поняла, чего он от нее хочет: она приблизила свое лицо - лицо, надо признать, было красивое, хоть на его вкус, слишком птичье, - к его старому уху и крикнула так громко, что у него голова чуть не лопнула:
- Конечно, надо найти Инге! Я думаю, что знаю, где она сейчас, - она поехала в университет подписывать бумаги о научной ценности замка.
И рванулась было к воротам, чтобы поскорей побежать звонить, но Отто опять перехватил ее клешней, на этот раз за кромку свитера. Она, наверно, воображала, что если он инвалид, то, значит, и глухой, и слепой, и тупой. А он был не глухой, не слепой и поумней ее. И поэтому он сразу сообразил, что Ральф не впустит ее в замок, - он остановил ее в тот момент, когда верный страж, у которого рвения было больше, чем разума, уже изготовился к прыжку. Услыхав грозный рык, вырвавшийся из разинутой пасти пса, Вильма тоже оценила грозящую ей опасность и признала, наконец, умственное превосходство старого калеки.
- Спасибо, - прошептала она, опасаясь громким голосом вызвать новую атаку Ральфа, а также освобождая Отто от подозрения в глухоте, - Что же нам делать?
Отто любил беспомощных женщин, - их робость повышала его уверенность в себе. Чувствуя, что Вильма уже готова подчиняться его командам, а значит, и понимать его будет лучше, он указал вилкой назад, себе за спину. Она и впрямь тут же его поняла:
- Покатить вас в замок?
Отто стукнул по рельсу один раз и произвел своей непослушной шеей нечто, похожее на кивок. Она и тут сразу ухватила смысл того, что он имел в виду:
- Один удар - это 'да'?
Отто, чувствуя, что он владеет ситуацией, и уже не опасаясь осложнений, сделал попытку покачать головой и стукнул два раза.
- А два удара - 'нет', - уже не спросила, а подтвердила она, подталкивая кресло к воротам. Ральф следовал за ними, озвучивая каждый шаг недоброжелательным горловым рокотом, - он плохо переносил любое нарушение привычного порядка. Достигнув ворот, Вильма остановила кресло и сказала неуверенно:
- Он ведь не даст мне войти в кухню?
'да', - отстучал Отто и вырулил кресло в неширокую щель между створками, пропуская тощую вертихвостку протиснуться во двор за его спиной, но преграждая путь огромному псу. Вертихвостка проявила сообразительность, - не обращая внимания на обиженный лай Ральфа, она ужом протиснулась в щель, вихрем промчалась через двор и взлетела на крыльцо кухни с проворством, которого Отто от нее не ожидал. Пока она звонила Инге, Отто, ловко маневрируя креслом, тоже умудрился въехать во двор, все время придерживая лапой створку ворот, так что Ральф, несмотря на все свои усилия, остался снаружи. Отто прижал створки спинкой кресла и стал нетерпеливо ждать, когда Вильма выйдет на крыльцо. Наконец, она появилась в дверях кухни, и по выражению ее лица он сразу понял, что она нашла Инге. Она крикнула сверху:
- Инге уже мчится сюда, - и поманила его рукой, призывая подъехать поближе, она расскажет подробности. Увидев, что он не двигается с места, она решила, что он ждет ее помощи, и устремилась к нему, легко отталкиваясь от камней поношенными белыми кроссовками. Подбежав поближе, она мгновенно оценила ситуацию с Ральфом и спросила:
- Запереть ворота и оставить собаку снаружи?
И, не дожидаясь ответа, она под зычный аккомпанемент раздраженного лая задвинула в петли засов, соединяющий створки, и взялась за спинку кресла:
- Будем ждать ее здесь?
'нет', - два раза стукнул Отто.
- Поедем на кухню?
'нет', - повторил он, восхищаясь тем, как быстро она освоилась с новой для нее системой коммуникации.
- А куда же вы хотите? - она на секунду задумалась, - К себе?
'да', - благодарно ответил он, и они помчались через двор, оставив позади обезумевшего от их несправедливости Ральфа.
Пока Вильма катила Отто в сторону его комнат, он на какую-то долю секунды испугался, не слишком ли поспешно он доверился этой сомнительной незнакомке, которую, если верить Габриэле, и
