ГЛАВА ВТОРАЯ
На протяжении многих лет, отданных созерцанию и подвижничеству, Сиддхартха оставался непреклонен в своей решимости найти коренную причину страдания и избавить от страдания и самого себя и других существ. Он направился в Магадху, в сердце Индии, чтобы продолжить там свою медитацию. По пути он встретил продавца травы, которого звали Соттхия. Тот предложил Сиддхартхе охапку травы куша. Сиддхартха воспринял это как счастливое предзнаменование: в Древней Индии трава куша считалась средством очищения. Он не стал продолжать своё путешествие, а решил остановиться и медитировать именно там. Он нашёл место, где можно было сидеть на плоских камнях под деревом пиппала, подстелив траву куша. Безмолвно он поклялся: «Пусть сгниёт это тело, пусть я рассыплюсь в прах, но я не встану, пока не найду ответ».
Сидящий под деревом в созерцании Сиддхартха не остался незамеченным. Мара, царь демонов, услышав клятву Сиддхартхи, почувствовал силу его решимости. Мара лишился сна: ведь он знал, что Сиддхартха обладает силой, способной сокрушить и ввергнуть в хаос все его владения. Опытный полководец, Мара послал пять самых прекрасных своих дочерей отвлечь и соблазнить царевича. Когда девушки (мы называем их апсарами, или небесными девами-нимфами) направились к Сиддхартхе, они были полностью уверены в своём даре обольщения. Но, едва они приблизились к погружённому в созерцание царевичу, их красота стала вянуть. Они иссохли и постарели, лица их стали уродливыми, а кожа начала источать зловоние. Сиддхартха даже не шелохнулся. Удручённые апсары вернулись к отцу, который рассвирепел, услышав их рассказ. Кто посмел отвергнуть его дочерей?! В ярости Мара призвал всю свою свиту: огромное войско, снаряжённое всеми вообразимыми видами оружия.
Нападая, воинство Мары действовало в полную силу. Но, к их ужасу, стрелы, копья, камни и всё прочее, чем они метили в Сиддхартху, превращалось в дождь из цветов, как только приближалось к своей цели. Через несколько часов безуспешных попыток Мара и его войско обессилели и вынуждены были признать поражение. Наконец, Мара приблизился к Сиддхартхе и коварными речами пытался уговорить его отказаться от своих духовных поисков. Сиддхартха же ответил, что не может этого сделать, поскольку уже потратил на эти поиски много жизней.
– А чем докажешь, что ты действительно при лагал усилия так долго? – спросил Мара.
– Мне не нужны доказательства, – ответил Сиддхартха, – земля – мой свидетель.
И с этими словами он коснулся земли – и земля сотряслась, а Мара растаял в воздухе. Так Сиддхартха обрёл освобождение и стал буддой. Он открыл способ покончить со страданием в самом его корне, и не только для себя, но и для всех людей. Место, где произошла эта заключительная битва с Марой, ныне называется Бодхгайей, а дерево, под которым он сидел, – деревом бодхи.
Такова история, которую буддийские матери рассказывают своим детям на протяжении многих поколений.
Вопрос «Какова цель или в чём смысл нашей жизни? » попросту некорректен для буддиста, потому что предполагает, что где-то вовне, в пещере или на горной вершине, может находиться нечто, являющееся такой конечной целью или абсолютным смыслом. Такой вопрос предполагает, что мы можем разгадать эту тайну, учась у живущих святых, читая книги или осваивая эзотерические практики. Если вопрос опирается на предположение о том, что много кальп назад какой-то человек или бог набросал чертёж некоей цели, то это вопрос теистический. Буддисты не верят во всемогущего Создателя, и у них нет идеи о том, что цель жизни была кем-то когда-то установлена и определена или что это надлежит сделать теперь самому.
Более уместно задать буддисту простой вопрос: «Что такое жизнь?» Исходя из нашего понимания непостоянства , ответ должен быть очевиден : «Жизнь – это длинная череда составных явлений, а потому жизнь непостоянна». Это бесконечная смена одного другим, собрание мимолётных впечатлений. Несмотря на существование мириад форм жизни, всех нас объединяет одно – ни одно живое существо не хочет страдать. Все мы – от президентов и миллиардеров до трудолюбивых муравьев, пчёл, креветок и бабочек – хотим быть счастливыми.
Разумеется, понятия «страдание» и «счастье» для разных существ имеют довольно разное наполнение, даже если взять сравнительно небольшой мир людей. То, что для одного является страданием, для другого – счастье, и наоборот. Для некоторых людей быть счастливым – значит просто ухитряться выживать, а для других – иметь семьсот пар модельной обуви. Одни находят счастье в том, чтобы иметь на бицепсах такую же татуировку, как у Дэвида Бэкхема. Подчас ценой счастья бывает жизнь другого существа, как, например, в том случае, когда счастье одного зависит от того, завладеет ли он плавником акулы, ножкой цыплёнка или пенисом тигра. Для одних эротическое и возбуждающее ощущение – это нежное щекотание перышком, а другие предпочитают тёрки для сыра, кнуты и цепи. Король Эдуард VIII предпочёл же нитьбу на разведённой американке короне властителя могущественной Британской империи.
Даже у одного человека понятия «счастье» и «страдание» по прошествии определённого времени могут меняться местами. Беспечность мимолётного флирта может внезапно смениться другим чувством, когда один захочет более серьёзных отношений: надежда сменяется страхом. В детстве нравится строить песочные замки на берегу, подросткам нравится смотреть на девушек в бикини или на юношей – серферов с обнажённым торсом. Счастье для людей среднего возраста – это деньги и карьера. А когда вам далеко за во семьдесят, счастье – это коллекционирование керамических солонок. Для многих удовлетворение требований, предъявляемых этими бесконечными и изменчивыми представлениями, и есть «цель жизни».
Многие из нас узнают, что такое счастье и страдание, от социума, в котором мы живём: общественное устройство диктует нам оценку нашей удовлетворённости. Это вопрос общих ценностей. Два человека с противоположных континентов могут испытывать одинаковые чувства – удовольствие, отвращение, страх, – основанные на совершенно разных культурных «индикаторах» счастья. Китайцы считают деликатесом куриные лапы, а французы любят намазывать на тосты паштет из гусиной печёнки. Вообразите, каким был бы мир, если бы не было капитализма и каждая страна и отдельный человек действительно жили согласно прагматической коммунистической философии Мао Цзэдуна: мы были бы полностью счастливы без мегамоллов, шикарных автомобилей, кофеен «Старбакс», без конкуренции, без пропасти между бедными и богатыми, но со все общей системой здравоохранения, а велосипеды ценились бы больше, чем «хаммеры» . Вместо этого мы учимся, чего нам нужно хотеть. Лет десять назад в отдалённом гималайском королевстве Бутан характерным символом достатка были видеомагнитофоны. Постепенно этот символ был вытеснен внедорожником «тойота лендкрузер», свидетельствующим о принадлежности его обла дателя к национальному клубу «Счастье и про цветание» .
Эта склонность считать, что норма, принятая той или иной группой, должна быть нашей нормой, формируется в очень раннем возрасте. В первом классе вы видите, что у всех детей есть пенал определённого вида. У вас появляется «потребность» тоже заиметь такой, чтобы не отличаться от остальных. Вы говорите об этом маме, и от того, купит она вам эту вещь или нет, зависит уровень вашего счастья. То же самое продолжается и в вашей взрослой жизни. У соседа есть плазменный телевизор или новый внедорожник, и потому вам хочется того же самого, но только больше и ещё новее. Дух соперничества и желание иметь то же, что и другие, присутствуют и на культурном уровне. Зачастую мы оцениваем обычаи и традиции другой культуры более высоко, чем собственные. Не давно один тайваньский учитель решил отпустить длинные волосы и носить причёску, являвшуюся традиционной для Китая в течение многих столетий. Напоминая древнего китайского воина, он выглядел весьма элегантно, но директор школы пригрозил, что уволит его, если тот не станет «прилично вести себя», то есть не сделает себе короткую стрижку в стиле XXI века. Теперь его коротко остриженная голова с жёсткими волосами выглядит так, будто его ударило током.
Довольно удивительно наблюдать, как китайцы стесняются своих корней, но в Азии мы видим много таких примеров комплекса превосходства неполноценности. С одной стороны, азиаты очень гордятся своей культурой, а с другой – стыдятся, считая её отсталой. Они замещают её западной культурой почти во всех областях жизни – в одежде, музыке, нравственности и даже в политической системе.
Как на личном, так и на социокультурном уровне мы перенимаем иностранные, чуждые методы достижения счастья и преодоления страдания, редко понимая, что эти методы зачастую приносят результат, почти противоположный ожидаемому. Наше неумение приспособиться создаёт ряд новых невзгод, потому что теперь мы не только продолжаем страдать, но вдобавок ощущаем ещё и отчуждение от собственной жизни, неспособные «вписаться» в существующую систему.
Некоторые из этих культурных определений «счастья» до некоторой степени действительно корректны и справедливы. Вообще говоря, круглая сумма в банке, удобное жилище, хорошее питание, приличная обувь и другие основные аспекты комфорта и удобства – всё это и вправду делает нас счастливыми. Но опять – так и индийские садху и странствующие отшельники Тибета счастливы потому, что у них нет нужды в кольце для ключей, они не боятся, что у них украдут их добро: ведь им нечего запирать.
Задолго до того, как Сиддхартха достиг знаменитого места просветления в Бодхгайе, он шесть лет сидел под другим деревом. Он изнурял плоть, питаясь лишь несколькими зёрнами риса и утоляя жажду несколькими каплями воды; он не мылся и не стриг ногтей. Тем самым он стал образцом для своих собратьев – других духовных искателей, с которыми он практиковал. Он был настоль ко выдержан, что детям местных пастухов, которые щекотали ему уши травинками и трубили дудками прямо в лицо, никогда не удавалось вы вести его из себя. Но однажды, через много лет чрезвычайных лишений, он постиг: то, что он делал, было неверно, это путь крайностей, очередная ловушка, точно такая же, как куртизанки, сады с павлинами и ложки, инкрустированные драгоценностями. И он решил покончить с аскетизмом и искупаться в протекавшей рядом реке Найраньджане (нынешняя Пхалгу). К полному изумлению собратьев, он даже принял парного молока от крестьянской девушки Суджаты. Считается, что духовные товарищи покинули Сиддхартху, полагая, что тот дурно на них повлияет и это повредит их практике.
Можно понять, почему эти аскеты покинули Сиддхартху, ведь он нарушил свои обеты. Люди всегда стараются найти счастье, стремясь не только к материальным благам, но и к духовным. Мировая история во многом вращается вокруг религии. Религии дают людям свет на пути и правила поведения: учат любить своих соседей, исповедовать
Желая счастья и облегчения страданий, люди полагаются не только на существующую религию, но на житейскую мудрость, а то и на политические лозунги. Теодор Рузвельт сказал: «Если бы мне пришлось выбирать между справедливостью и миром, я выбрал бы справедливость». Но справедливость с чьей точки зрения? Какой интерпретации этого понятия нам предлагается следовать? Экстремизм – это просто предпочтение одной идеи о справедливости и отрицание всех других.
Возьмём другой пример. Легко увидеть всю привлекательность мудрости Конфуция, предписывающего, например, уважать и слушаться старших и не выставлять напоказ недостатки и ошибки своей семьи и страны. Его мудрость очень прагматична и может быть полезна для жизни в этом мире. Все эти правила способны быть мудрыми руководствами, но во многих случаях они приводили к чрезвычайно неприятным последствиям, например к отсутствию гласности, замалчиванию нелицеприятных фактов действительности или подавлению иных взглядов на происходящее. Скажем, одержимость идеей о «сохранении лица», «невынесении сора из избы» и послушании старшим вылилась в многовековую историю обмана и лжи как по отношению к ближайшим соседям, так и к целым народам.
Если иметь в виду подобный исторический контекст, то не будет ничего удивительного в привычке к лицемерию, глубоко укоренившейся во многих азиатских странах, например в Китае и Сингапуре. Руководители многих стран осуждают феодализм и монархизм, хвастаясь тем, что ввели у себя демократию или коммунизм. Но те же самые руководители, пользующиеся таким почётом у своего народа и скрывающие свои преступления и ошибки, остаются на своём посту до последнего вздоха или до тех пор, пока не передадут его избранному ими преемнику. Мало что изменилось по сравнению со старой феодальной системой. Закон и правосудие призваны поддерживать мир и согласие в обществе, но во многих случаях система правосудия
