Бегущие во мраке

вызывал сожаление у Спасителя. В воздухе стоял терпкий запах ладана.

Снова она почувствовала себя одинокой, словно люди покинули этот мир. Похоже, в церкви кроме нее ни души.

Сначала она посмотрела направо. Над дверью в исповедальню свет не горел, значит, священник не был готов выслушивать исповеди. Зато неяркий янтарный огонек горел над исповедальней слева от нее.

Даже в такой поздний час священник все же ждал заблудшие души. Стуча каблучками по каменному полу, она заспешила к исповедальне и вошла внутрь.

Вдруг ее охватила паника: что, если она не сможет вспомнить подобающих слов?

Но отступать было поздно. Она встала на колени.

Из темноты напротив раздался голос священника:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, святой отец.

– Я как раз хотел заканчивать: вот уже полчаса здесь никого нет.

– Я здесь одна, святой отец. Вы выслушаете мою исповедь?

– Конечно, дорогая.

Ей понравилось, как он к ней обратился. По-отечески. Ей представился ее любимый священник, отец Дэниэлс из католической школы, с веселыми голубыми глазами и седыми волосами. Ей хотелось бы, чтобы напротив нее в исповедальне сидел именно он.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешила.

– Когда вы в последний раз были на исповеди?

– Э… двенадцать лет назад.

Недовольное молчание. Священники и монахини знали секрет осуждающего молчания.

– Вы католичка?

– Больше нет, святой отец, но я хочу снова ею стать.

– Сколько вам лет, дорогая?

– Тридцать семь.

– У вас есть дети?

– Да, святой отец.

– Я так полагаю, вы не воспитываете их в католическом духе?

– Вы правы. Но я собираюсь сводить их на мессу. Обещаю вам, святой отец.

– Вы чем-то расстроены. Наверное, поэтому вы сегодня пришли сюда.

– Да. Но.… Прошло столько времени, я не уверена, что смогу подобрать нужные слова.

– Не думайте о словах, дорогая. Просто поведайте мне, что вас так беспокоит.

– Сегодня я совершила прелюбодеяние, святой отец.

– Ясно. Вы знаете, что прелюбодеяние – это страшный грех?

– Да, святой отец, знаю.

– Говорите, это случилось сегодня?

– Да. В рекламном агентстве, где я работаю. С моим новым начальником.

– Это произошло по принуждению?

– Нет. Как бы мне хотелось, чтобы это было действительно так. Но… мне хотелось этого так же сильно, как и ему. А сейчас… мне так стыдно. Я уже десять лет в браке и никогда не изменяла своему мужу.

Повисла долгая пауза. Она расслышала, как он задышал чаще, более отчетливо. Нагнулся вперед. Небольшая занавеска, отделявшая их друг от друга, колыхалась от его дыхания. Смутное предчувствие закралось в ее душу.

– Святой отец?

Человек с той стороны поднялся на ноги. Она оглянулась на дверь. Что-то было не так, все эти странные вопросы. А теперь он что-то затеял в своей каморке.…

Затем дверь распахнулась. За ней стоял высокий симпатичный мужчина в черной кожаной куртке и джинсах. В руке у него был тесак, и огоньки свечей плясали на лезвии.

– Дрянная девчонка, – сказал он и засмеялся.

– Где настоящий священник? – прошептала она.

– Ему немного не повезло.

Она закричала, но было поздно: мужчина шагнул внутрь исповедальни, схватил ее, развернул и зажал рот ладонью.

Он был необычайно силен. Сумел разорвать и юбку, и плащ, наклонил ее вперед и вошел в нее.

– Готов поспорить, он был не настолько хорош, как я, – прорычал он, не прекращая ритмичных движений.

Он дожидался момента оргазма, чтобы убить ее. И вот, когда ее разум уже начал мутиться, он запрокинул ей голову и перерезал горло. Кровь залила дверь исповедальни.

Мужчина застегнул джинсы и вышел из церкви.

Глава шестая

1

Расс Эткинсон полагал, что он единственный начальник тюрьмы во всей системе правосудия, чей отец сидел в камере смертников. Именно так Эткинсон обнаружил в себе интерес к тюрьмам.

Два раза в месяц мать сажала Расса и двоих его братьев в свою старую развалюху и везла их к папаше.

Мать и братья ненавидели тюрьму и все, что с ней связано, а особенно охранников с их резиновыми дубинками, внушительными ремнями и мерзкими ухмылками.

Но юному Рассу нравилась атмосфера тюрьмы: то, как происходил процесс сопровождения заключенных, и четкое расписание, в соответствии с которым все работало словно часы. Рассу нравилось, как открываются главные ворота, нравились зеркальные темные очки вооруженных винтовками охранников на вышках.

Но больше всего мальчишку привлекал авторитет начальника тюрьмы: он был богом, который превращал хаос в порядок, а опасность в надежность. Персонал его уважал, а заключенные боялись. Все как и полагалось.

Мать и братья всегда высмеивали начальника тюрьмы Дэлла. Для них он был средоточием зла, ужасным человеком, который получал удовольствие от того, что приводил в исполнение приговор суда, который измывался над бедными заключенными, попавшими сюда, потому что жизнь обошлась с ними несправедливо.

Но Расс понимал, что это все чушь и сопли. Папаша угодил за решетку потому, что длительное время грабил винные магазины и заправки. Впервые он загремел, когда Рассу было три месяца, а вышел лишь спустя шесть лет, но на свободе пробыл всего одиннадцать месяцев, после чего ограбил за одни выходные два магазина и одну заправку. Папашу сложно было назвать изворотливым вором. Полиция поймала его через два часа после последнего ограбления, и он опять отправился на нары.

То же касалось и его друзей. Мамаша Расса была привлекательной женщиной, поэтому подельнички отца регулярно ошивались у них дома, выражая свои «глубокие соболезнования». В них не было ни чести, ни дружеской преданности.

Да и вообще, по наблюдениям Расса, все заключенные, в том числе и его отец, не имели ни чести, ни дружеской преданности. Большинство из них ничем особо не выделялись, многие были законченными хищниками, а десятую часть вообще следовало бы истребить, потому что они олицетворяли собой истинное зло и ставили под угрозу выживание человечества. В этом видел Расс свое предназначение – наказывать