пряник. Я сунул его в рот и чуть не вскрикнул. Зубы не оставили даже вмятины на блестящей глазированной поверхности пряника. Это был настоящий камень.
Первой моей мыслью было сейчас же вернуться в магазин. Но когда я глянул на солнце, стоявшее в зените, и представил длинную дорогу в магазин и обратно, то решил просто помалкивать о свежести пряников.
— Всё купил? — спросила мама.
— Конечно, — бодро сказал я, ставя покупки на кухонный стол.
Размышлять было некогда, предстояло ещё купание братцев. Я привёл обоих сорванцов со двора и с рвением принялся за дело. Загнал братцев в ванную и запер. Затем приготовил таз, мыло, мочалку, полотенце. И быстренько намылил им головы. Мыть их поодиночке показалось мне слишком долгим, и, смывая мыло с тёмной Санькиной головы, я сказал Жене:
— Ты подожди пока…
Однако он ждать не желал, у него защипало глаза, и он заныл тонко и противно. Я заторопился, мыльная пена потекла по Санькиной физиономии, он сморщился и отчаянно замотал головой. Ещё минута — и с ним было бы кончено, но Женькино нытьё вдруг перешло в крик. Я кинулся к нему и подставил его голову под кран. Но тут не выдержал Саня.
— Ой! Мыло в глаза лезет! — закричал он.
— И мне лезет! — завопил Женька.
Я кидался то к одному, то к другому, ласково уговаривая:
— Женя! Не плачь, сейчас смоем, всё пройдёт…
— О-о-о, щипет!
— Ну и что! Подумаешь, щиплет. Пощиплет и перестанет…
Мама отворила дверь и сказала:
— Парню четырнадцать лет, а он братьев вымыть не умеет…
В новых костюмчиках они стали неузнаваемыми. Вместо чумазого сорванца Саньки и неряшливого увальня Женьки стояли чистенькие и благовоспитанные ребята. Я любовался своей работой.
— Во, братцы, — сказал я довольно, — то были какие-то босяки, а теперь совсем другой вид. Мне спасибо скажите.
Но братцы почему-то смотрели на меня без особой признательности.
Между тем Натка с мамой делали своё дело быстро и умело. Всё необходимое было уложено в чемоданы, мама взялась за продукты. При виде пряников мама вопросительно глянула на меня.
— Это я на сладкое купил, — пробормотал я, страстно желая, чтобы мама не вздумала их пробовать или дать по пряничку ребятам. — Пригодятся в дороге. Знаешь, какой бывает аппетит…
— Да, это верно, — согласилась мама. — Пряники будут кстати. Вот если ещё папа привезёт помидоры — он обещал, — то нам вполне хватит на два дня.
Она вынула из холодильника две жареные утки и присоединила к остальным продуктам, ещё раз повторив:
— Пожалуй, хватит.
Увы! Это была роковая ошибка. Ни мама, ни я не представляли, что происходит с аппетитом на пароходе.
Папа приехал не на такси, а на электричке.
Ему не удалось достать билеты на вечерний пароход.
— Поедете утром, в пять часов подойдёт такси. Так много народу едет на юг, — папа развёл руками, — ну просто невозможно. Я и на этот пароход с трудом достал билеты. Каюта третьего класса, и места не обозначены.
— А как же будет? — забеспокоилась мама.
— Не волнуйся, устроим, — заверил папа. — Я же сам вас посажу на пароход, уладим…
Вечер накануне отъезда прошёл у нас поразительно тихо. Даже обычной потасовки между Санькой и Женькой не было. Боясь испачкать новые костюмчики, братцы уныло сидели на диване, пока их не отправили спать. Когда стенные часы пробили девять, в нашей квартире было уже тихо…
2. „Детская“ комната
Вставать в четыре часа утра мы не привыкли. Папа и мама долго расталкивали нас. Но, сонные, мы были такие бестолковые, что сборы и завтрак затянулись сверх всякой меры. Шофёр такси раз пять нетерпеливо сигналил, пока наконец наше шумное семейство не водворилось в машину.
И, конечно, мы явились к шапочному разбору. Пароход ещё не ушёл, но мест в каютах уже не было. Мы стояли на грузовой палубе у трапа, жались к стеночке в ожидании папы. Он вернулся смущённый и, пожимая плечами, сказал:
— Понять не могу, куда столько народу едет!
— Ах, господи! — нервно перебила мама. — Ты лучше скажи, где мы детей разместим? Ведь двое суток ехать!
Папа подхватил чемоданы и ринулся вперёд:
— За мной, штурман велел в детской комнате располагаться!
Меня это покоробило. «Детской» комнатой милиции в школе пугают, когда кто-то хулиганит. Но оказаться сейчас, в каникулы, в подобной комнате в обществе милиционера было неинтересно. Однако моего мнения не спрашивали. Мама с сонным Лёнькой на руках шла за папой, братцы и Натка с авоськами пробирались за ней сквозь людскую сутолоку, а мне пришлось с рюкзаками на плечах замыкать шествие.
К счастью, пароходная «детская» совсем не имела того мрачного оттенка, которым отличается милицейская. Это была очень просторная и светлая каюта с полками в один ярус, а не в два, как в других каютах. Стены её были довольно пёстро украшены картинками. На двух столиках лежали шахматы, шашки и домино. Вообще было как-то удобно, аккуратно, уютно.
На одной из полок полулежала худая женщина с заострённым лицом и гладкими, зачёсанными назад седыми волосами. На носу её красовались большие роговые очки, губы были строго сжаты. Вместо приветствия она сказала:
— Нельзя ли потише?
— Мы к бабушке едем, а то абрикосы осыпаются! — бойко сказал Санька и с грохотом высыпал шахматы на столик, торопясь захватить очередь на игру со мной.
— Неужели это все ваши? — неодобрительно качая головой, спросила строгая женщина у мамы, которая усаживала Ленчика.
— Та нехай, все вырастут! — добродушно сказала вторая женщина, в синей вязаной кофте и пёстром платке.
Она сидела у окна и завтракала. Её круглое лицо светилось улыбкой. Она придвинула к себе Ленчика и хотела что-то сказать, но оглушительный рёв гудка заставил всех нас замереть. Мама испугалась, что
