проявления и действительность, конечность и изменчивость, неизменность и вечность, субъект и объект действия.
В этот процесс мастер уже не вмешивается. Он производит впечатление человека духовно высокомерного и исходит из того, что медитативная практика отключает мышление. Конечно, мышление не нужно отбрасывать вообще, но на этой стадии больше подходит другое средство, защищающее от преувеличенной умозрительности: постепенное освобождение от своей самости, которое составляет основу дзэн-буддийского расслабления. Оно не снисходит на адепта просто так, его следует изучать терпеливо, иногда упражнения могут оказаться довольно болезненными. Ученик должен дойти до такого состояния, чтобы больше не задавать вопросов и не сомневаться, не рассчитывать и не спорить, не надеяться и не впадать в отчаяние, а преисполниться доверия и позволить нести себя от одного мгновения к другому.
Чтобы познать сатори, для адепта особенно важно научиться освобождаться от своей самости.
Если он познал сатори, то нужно пройти еще одну проверку — жизнью. Тогда появятся новые цели, новые события и определенное осознание «ведения души».
Так, например, становится понятно, что сам по себе мистический экстаз (если к нему не добавить серьезные вопросы о плодотворности жизни) ведет только к индивидуальному освобождению*.
* Индивидуальное освобождение понимается как окончательная цель в буддизме Хинаяны, в традиции же Махаяны, к которой относит себя дзэн, индивидуальное освобождение (нирвана) считается отступлением, так как в этом случае забывается спасение всех живых существ. Идеалом Махаяны является бодхисаттва, который, не переходя в нирвану (покой личного освобождения), остается в сансаре (круговороте перерождений), не будучи ею связан (т. к. преодолел омрачение — движущий механизм кармы), ради помощи живым существам. В итоге он достигает наивысшей нирваны — самого состояния Будды.
Именно поэтому адепта снова нагружают практической работой, он должен заниматься осязаемым трудом. Его отрывают от размышлений, потому что сейчас прежде всего нужно подтвердить себя в общении с людьми и вещами, признать их своеобразие — просто «позволяя им быть». При этом он должен открыться для всего и встречать идущее навстречу терпеливо и смиренно.
Одновременно адепт видит, что пока еще ему не хватает равностности, пока еще в нем очень много своенравия и упрямства, которые постоянно дают о себе знать. А еще он замечает, как сильно (в отличие от растений и животных) своим своеволием он вредит природе Будды.
Отношение мастера наконец переходит в ненавязчивую заботу о душе. Важна только постоянная работа над собой, отговорок здесь быть не может. Его живой пример воздействует на ученика, как укрепляя его, так и расслабляя. Убеждая, мастер находится поблизости и незаметно контролирует ученика, он видит каждое движение и каждое проявление чувств. Снова и снова проступают своеволие, упрямство, честолюбие или потакание личности. Может появиться также своеобразное желание убежать подальше, укрыться в одиночестве. Именно поэтому ученику необходимо выразить себя в земных делах. С другой стороны, безусловно нельзя отказываться и от внутреннего продвижения вперед, потому что это источник, в котором берет начало вся его сила.
Итак, упражнения на самопогружение для освобождения от мира и от себя самого переходят в деятельность в мире с повышением интенсивности и новым проникновением в чистое сердце вещей.
Для продвинутого последователя дзэн погруженное сосредоточение может осуществляться «без темы».
Оно ведет человека дальше: появляется возможность прикоснуться к самому ничто. Человек вступает в единство пустоты, в великое молчание.
Окружающее осталось тем же самым: цветок цветет, волна бежит к берегу. Но после просветления все видится иначе. Небо и земля стали едины. Сердце бьется в унисон с бытием и не-бытием, со временем и вечностью.
Все «знание» в обычном смысле забыто, через «не-знание» возникла новая жизнь. Вернувшись к началу, человек, куда бы он ни двигался, скромно, любя, даря и испытывая счастье, идет по пути, ставшему простым.
Путь тренировки
Дзэн-буддист прекрасно знает, что нужно культивировать, от чего отказаться и что развивать. Он знает это так же хорошо, как садовник, подстригающий деревья, знает свой сад. Сначала наставник не ждет от адепта того объема знаний, который сам имеет и которым является, а разрешает ему прорабатывать эти знания шаг за шагом. Он отдает себе отчет в том, что от необученной души нельзя сразу же требовать самого высокого. Начинают с самого низа (с тонким пониманием относясь к неудачам): с незначительных практических упражнений и с небольшой поддержки, которые в совокупности с послушанием и готовностью служить развивают терпение, покорность, выдержку и самодисциплину.
Даже самые мелкие задания, повышающие самодисциплину, занимают не последнее место на шкале упражнений, ведущих к совершенству. Если в начале этого нет, то конец (понимание, что все вытекает из дзэн) недостижим. Этот конец виден далеко не сразу. Но достичь его пытается каждый, хотя не у всех получается. Самое главное — куда именно приведет работа над собой.
Приведем небольшой пример.
Однажды в Японии нас посетил старый друг, с которым мы знакомы много лет, знаменитый японский профессор. Мы показали ему новое тан-су (комод) с красивыми металлическими накладками. Он сказал: если бы его спросили раньше, он мог бы посоветовать, как сделать комод еще более красивым. На этом разговор закончился. Для европейца в этих словах ничего недостойного нет. Но наш друг потом долго упрекал себя за высокомерие и демонстрацию своего «я». На следующий день он (в цилиндре) торжественно, по всей форме извинился за свои «зазнайские» речи. Мы ничего не поняли, а он объяснил, что высказал свое мнение с чувством превосходства и теперь ему ужасно неприятно. Какую скромность, честность и искренность он проявил при этом!
Такое поведение не является исключением.
Упражнения — с самого низа
Итак, упражнения начинаются с самого низа. Но в них нет ничего примитивного. Учителя дзэн не признают утверждение, что в малых и незаметных делах можно распускаться, если в великом и главном крепко держишь себя в узде. Эта ошибка чревата последствиями. Если человек недисциплинирован в мелочах, он часто оказывается несостоятельным в решающий момент, не говоря уж о том, что нет точных критериев для определения того, что в конкретном случае можно рассматривать как мелкое и несущественное, а что — как важное и имеющее решающее значение. Одно злое слово, брошенное в плохом настроении, может нанести огромный вред, но его уже не вернуть. Не поможет никакое раскаяние. Слово сказано и продолжает действовать. Даже если оно только подумано и в последний момент его удалось сдержать, то эта мысль, как неозвученное проклятие, оказывается более сильной и вредной, чем многие предполагают.
Все дело в том, что надо не энергично подавлять мельчайшие проявления нервного нетерпения, недовольства или злости, а разучиться их испытывать.
Происходит заботливое обучение души; здесь с самого начала и при продвижении со ступени на ступень необходим непрерывный самоконтроль. Он не ведет к духовному застою и ни в коем случае не подавляет драгоценные порывы. А если нужно, на помощь придет учитель. Именно из-за этой твердости и непоколебимости дзэн-буддизм был принят самураями. Именно благодаря им появился Бусидо — «Путь воина». Даже самые знаменитые практикующие художники тоже подчинялись строгой дисциплине.
Расслабление
Японец владеет позой расслабления, не изучая ее специально и не тренируясь. Пример взрослых, воспитание, традиция и повседневная жизнь с самого детства оказывают огромное и достойное восхищения воздействие. Расслабление ни в коем случае не является признаком душевной лени и духовной тупости, как может показаться поверхностному наблюдателю. Это душевно-духовная сила, с помощью которой удается вести такое существование, когда все получается. Чтобы вывести человека из себя или уничтожить, судьба должна нанести слишком тяжелые удары.
Расслабленность дзэн-буддиста совсем другая. Как лакомый плод многолетних, осознанных трудов, она слишком далека от того, чтобы оставаться просто позой. Она становится состоянием — в основных чертах приобретенным, а в процессе совершенствования подаренным.
Дзэн-буддист расслаблен, потому что он научился безоговорочно подчиняться своему учителю. Поскольку с каждым днем становилось легче шаг за шагом преодолевать предписанный путь и жить только сегодняшним днем, не заботясь о дне завтрашнем. Он дал себя убедить, что не сможет собственными силами заставить цель (просветление и возрождение) приблизиться и должен отказаться от помощи чувств, разума и воли, если не хочет потерпеть фиаско.
Но расслабленность, которой в непрерывных упражнениях достиг бывший адепт, — это только тень той окончательной расслабленности, которой нельзя ни научиться, ни лишиться, которая дарована просветленному при возрождении. Это расслабленность того, кто чувствует себя несомым по всем дорогам, во всех своих деяниях и недеяниях, не понимая, как это происходит. Он больше уже не живет в своей самости (потому что все когда-то собственное, личное, самостное ушло и возродилось в новом образе и значении), теперь он живет через всеохватывающую истину или, как говорят дзэн-буддисты, через свою «природу Будды». Это не имеющая имени и образа причина, лишенная самости основа себя, которая раскрывается в просветлении и только тогда становится действенной.
Просветление, возрождение, природа Будды
Просветление охватывает человека внезапно и похоже на духовную катастрофу — это знают все просветленные.
Их самосознание и здравый смысл, их добродетель и совесть, их убеждения, меры и ценности, по которым они до сих пор строили свою жизнь, внезапно теряют свое значение. К ним больше не возвращаются даже для проверки, от них отказываются, как будто они вообще никогда не существовали.
Преобразующая сила просветления настолько неотразима, что кажется, будто жизнь просветленного попала в новое измерение, открывшись для новых возможностей, о которых он раньше даже не подозревал.
И одновременно с этим возрождением он усваивает то, чем он является в основе своей сущности: свою «природу Будды», как говорят дзэн-буддисты. (Охарактеризовать эту природу как «лучшее» или собственно «я», или даже как «сверх-я», значило бы вступить в противоречие с осознанным положением вещей. В этой изначальной сфере больше уже нет ничего похожего на «я» или «сам». Это изначальная природа, лишенная самости и «я» основа, не имеющая имени и образа первопричина самости.)
На вопрос о сути природы Будды дзэн-буддист ответил бы: она неподвижна (если ему не нужно избегать понятийных объяснений). Но если попытаться поймать его на слове и указать на диалектические трудности соотношения между этой неподвижной основой души и ее внутренней подвижностью, то он решительным движением руки отметет все разговоры и объяснит, что о природе Будды невозможно говорить ни как о подвижности, ни как о не-подвижности. Она ни первое и ни второе; она и то и другое и при этом ни то и ни другое. Что она такое, можно узнать, уловить, но нельзя ни понять, ни выразить через мысль.
Радость за других и сострадание*
Дзэн-буддист лишается самости, и благодаря этому в его жизнь входят надежность и постоянство. Он радуется и страдает так, как будто радуется и страдает совсем не он. У него такие же ощущения, как при дыхании: дышит не он (как будто дыхание зависит от него и его согласия), а дышат его (и ему остается разве что осознанно за этим наблюдать).
* В буддизме входят в состав так называемых «четырех безмерных» (отношений, чувств): любовь, сострадание, со-радость, ревностность — по отношению ко всем существам.
Но сначала желание все-таки присутствует здесь и сейчас как мое желание, нежелание — как мое нежелание, радость только тогда радость, если она делает счастливым меня, страдание есть страдание только в той степени, в какой оно мучает меня.
Но как раз из-за этой соотнесенности с «я» просветленный относится к чувствам с подозрением. Пока такие чувства связаны с «я» и пребывают в нем, это лишь поверхностные явления, которые не имеют ничего общего с основой его существования. До самых глубин они затрагивают его только тогда, когда он в состоянии чувствовать их неописуемо просветленным способом как выражение желания или муки вообще, а не относящихся лично к нему. Тогда он знает, что это не он радуется или страдает лично и субъективно, а что мир, всеохватная сущность его бытия, радуется или страдает в нем или через него.
Это непонятно до тех пор, пока кажется, что чувство проявляется как результат мыслительной интерпретации, то есть как будто его источник — рефлексия. Об этом не может быть речи. Здесь нет толкований, резонанса, здесь не разбираются, а совсем скромно чувствуют, видят и осознают так, как способен чувствовать, видеть и осознавать просветленный. Разум тут бесполезен. Здесь пролегает неприступная граница, отделяющая размышления, даже если они весьма поучительны. А вот бессловесное чувство (если это не поверхностный порыв, а
