Ах, супруге? И это он-то уважаемый человек? В каких кругах, интересно? Когда это она удостоилась лестного звания женушки дважды судимого активиста криминального бизнеса? Серафима чеканила слова с убийственно отчетливой дикцией представительницы древнего рода. Да ни одна женщина в этом роду не опозорила себя браком с уголовником! Так неужели возможно подумать, что она, Серафима Алешина, может так унизиться?
Она сама не понимала, почему он ее до сих пор не ударил. Но все ее убийственные фразы разбивались об его спокойствие, как волны об утес. Казалось, скандал доставлял противнику большое удовольствие.
«Ах ты, старая поганая крыса! - Сима уже вскипела до последней степени. - Отлично. Пусть я сегодня сдохну, пусть мне придется себя убить, но ты ко мне больше на выстрел не подойдешь».
Но вслух она сказала другое.
- Я не шучу, -надменно сказала она и топнула ножкой. - Или я буду жить так, как я хочу, или - пошел к черту!
Померанский сладко улыбнулся:
- Все «или», Тигренок, решать буду я. Извини, я так привык. Я так хочу.
Больше всего в жизни, еще со времен нищеты и унижений, Сима ненавидела именно эту фразу: «я хочу!» У нее давно был готов ответ. Серафима приняла самую царственную из своих поз и звонко отчеканила:
- На твой маленький хочу у меня всегда есть мой большой насрать!
…Померанский сквозь синюю щетину на щеках покрылся багровым налетом и стал похож на помидор «Черный принц». Из смежной комнаты, где вечно томилась рать охранников, донеслось задушенное хрюканье и шум падающей мебели. Сима решила, что победила. Увы.
Когда Померанский отдышался, глаза его приняли холодный стальной оттенок. Шутки кончились.
- Все «или», девочка, в нашей семье буду все-таки устанавливать я, -проговорил он тихо. - Я так привык. И еще ни разу не изменил этой привычке. Так вот, сейчас я тебе скажу одно из них. Готова?
- Заткни его себе в старую задницу, -Сима задорно сверкнула ослепительной улыбкой. Ей действительно было все равно. Все вдруг обрыдло и осточертело до крайности. Жизнь овечки на крепкой веревочке? Да пошли они все!
- Так вот, Тигренок, или ты моя жена. Заметь, жена, а не подстилка.
- Или? Отдашь барбосам и в бетон закатаешь?
- Или, как это ни грубо, действительно отдам барбосам. Красиво, как ты любишь. Например, на капоте «Линкольна». Насчет бетона -как скажешь, дорогая, там будет видно. Вот такое «или». И запомни: я свои приказы не меняю. Выбирай.
- Хорошо. Я согласна, -кротко сказала Симочка.
Босс победно усмехнулся. Он умел уламывать женщин. Но он плохо знал Симочку.
- Я согласна, -повторила она громче. - На твоей паршивой легковухе, совсей твоей поганой кодлой.
- Герыч! Первым будешь? -крикнула она так, что ее звонкий голос было слышно по всему дому.
Смерив потерявшего дар речи любовника насмешливым взглядом, она снова повысила голос:
- Я думаю, нам будет весело. Эй, кто там, в лакейской, сволочи?! Поставьте «Линкольн» на лужайку перед домом! Сию же минуту!
У Померанского отвалилась челюсть, полная хищных фарфоровых зубов.
- Как отлично, что я сегодня надела красивый комплект белья, -деловито прощебетала Симочка, расчесывая перед зеркалом свои роскошные волосы, точно торопилась опоздать на премьеру любимого спектакля.
В глазах старого мафиози зажглось восхищение. Черт возьми, ну и характер. Попробуй, обломай такую.
- Что ты на меня так вылупился, старая плесень? -налетела на него Сима. - Объявил, так пошли. Ты что думаешь, я от страха описалась и в ногах у тебя ползать буду? Тоже мне, властелин судеб! Плевать мне на вашего паршивого императора, месье, как сказала моя прапрабабушка, когда ее изнасиловали наполеоновские солдаты. До императора тебе далеко, даже и тужиться не пробуй. Давай, давай, отрывай задницу от ампира и топай ножками, не нести же мне тебя.
Пауза. Пыхтение в прихожей смолкло - охрана боялась пропустить хоть слово.
- Идем! И не порть мне праздник, олух мафиозный! Ну же!
В прихожей уже не хрюкали, стонали жалобно.
Померанский только головой мотал, отбиваясь от тащившей его за рукав Симы.
- Что такое? -остановилась она и нависла над скорчившимся в кресле поклонником, уперев руки в бока - точь-в-точь картина - барыня принимает оброк у провинившихся крестьян. Слова вылетали из нее, как пули из «Калашникова» при стрельбе очередями:
- Ну?! Чего присох? Ревматизм? Паралич? Понос? Как хочешь. Лично я не хочу пропустить. Это мое шоу!
Старый бандит сипел и синел, в прихожей тоже кто-то с хрипами и всхлипами отходил в мир иной.
В общем- то она почти победила. Но, старый шулер, он всегда держал последний козырь при себе.
- Ладно, -сказал он. - Не знал, что женщины княжеского рода ругаются такими словами.
- Такими словами женщины любого рода кроют таких вот отмоченных старых писунов, как ты!
- О'кей! Но ты не против, чтоб на твоем шоу был еще кое-кто из зрителей? Как насчет одной старой знакомой? Только не говори, что ты ее не знаешь, дорогая моя, -ехидно предупредил он и дал кому-то едва заметный знак.
Увидев новое лицо, Сима без сил упала в кресло.
Где- то на самом верху многоэтажной башни лифт басовито крякнул и, повинуясь легонькому нажатию кнопки, пошел вниз.
- Привет! -шепнула ему Алла, когда он через щель в дверях мелькнул огнями мимо нее.
- Привези мне ее, -напутствовала она механизм, как своего сообщника.
И это сработало. В возвращающемся лифте отчетливо постукивали дамские каблучки. Видимо, дамочка изрядно замерзла и притоптывала, стараясь согреть ножки.
- Шестой, седьмой… -отсчитывала Алла преодолеваемые лифтом этажи, на пружинившись, как волчица в засаде.
Чутье подсказывало ей - вот она, ненавистная жертва. Она вынула из кармана шприц и сняла колпачок с иглы. Сейчас! Сейчас! Ну, где же?
- Эй! Кто-нибудь! -заверещал внизу противный женский голос. - Кто-нибудь, суки долбаные, вызовите монтера!
Лифт застрял. Не подозревая, что железная клетка спасла ей жизнь, Лизочка Волынова крыла лифт, дом, жильцов, жилуправление, мэрию, правительство и Организацию Объединенных Наций трехэтажным матом.
Сочувствующие соседи поспешили присоединиться к митингу. Алла тихо чертыхнулась, заботливо упрятала иглу в пластмассовый футляр и поспешила ретироваться. Злобе ее не было границ. Такой маскарад пропал зря! Ну, ничего, ничего. Не сегодня, так завтра она доберется до этой сладкой семейки. Ха!
Ветер завывал с чудовищной тоской и силой. Острая снежная крупа секла ей лицо так, что, казалось, оно ободрано до крови. Фонари не в силах были разогнать мрак и метель. Было далеко и до остановки, и до стоянки такси. Она замерзла, и ей очень хотелось в туалет. Алла отлично знала этот необустроенный микрорайон дешевых башен, ведь здесь она прожила с мужем столько лет. Недолго думая, она свернула в сторону многоэтажки, носившей дурную славу местного бомжатника, и решительно шагнула в вонючую черноту настежь распахнутого подъезда. Ей послышалось чье-то осторожное дыхание, но она лишь хищно усмехнулась и уверенно нащупала кнопку лифта. В шахте натужно загудело - лифт работал. И в этот момент кто-то ухватил ее за шиворот и со страшной силой ударил головой о стену. - Тихо, сука! - шепотом рявкнул преследователь и втолкнул ее в открывшийся зев ободранного до последней степени лифта. В клетушке нестерпимо воняло мочой, стены покрывала жирная копоть от сожженных пластмассовых кнопок, а мутная лампочка пряталась от вандалов за куском фанеры, и свет едва пробивался сквозь проделанные в фанере рваные дыры. Преследователь растерянно моргал глазами, не понимая в этом неверном свете, кто перед ним. По звуку шагов и запаху духов он думал, что напал на женщину, но теперь по одежде перед ним был явно мужик. Нападающий, небритый вонючий детина, силился заглянуть ей под кепку, но Алла упорно прятала лицо. Тогда он, выпустив ее руки, сорвал с нее шапку и радостно заржал, увидев белые локоны.
Смех застрял у него в глотке, когда она подняла бледное костистое лицо с горящими глазами. Несмотря на почти полную деградацию мозговой деятельности, инстинктом он понял - страшнее не было ничего в его никчемной жизни. Ужас парализовал огромное рыхлое тело перед этой леденящей душу усмешечкой маньяка, достигшего своей цели. Во взгляде женщины не было ничего человеческого, только нестерпимая жажда убийства. Так они и стояли, глядя друг другу в лицо. Время отстукивало бесконечные секунды. Потом Алла широко улыбнулась и вонзила иглу. Орудие смерти легко прошло сквозь толстую зимнюю одежду. И парень начал умирать, как только острие коснулось его кожи.
Лифт дошел до самого верха и остановился. Дверь распахнулась в черноту. Мертвая тишина стояла в доме. Даже с улицы не доносилось ни звука. Алла шагнула на площадку. Лифт помедлил и, не дождавшись приказа, покорно закрылся за ее спиной. В кромешной тьме Алла невозмутимо справила свою нужду. Она чувствовала себя полной хозяйкой этой ночи и этого пространства. Никто не посмеет нарушить ее уединение. Она нажала кнопку, лифт послушно перед ней снова распахнул жалкие створки. Убитый грабитель так и стоял в углу, покорно глядя на убийцу мертвыми глазами. Она отыскала среди сгоревших кнопок ту, которая когда-то носила цифру один. Перед тем как внизу покинуть лифт, она ухватила мертвое тело за рукав и уронила его на пол. И труп жалко скорчился в тесном пространстве. Двери лифта сомкнулись у нее за спиной, из кромешной тьмы подъезда она спокойно вышла в кромешный ад метели.
- А Бублыкин-то из второго подъезда нынче насмерть запился! -констатировали соседи, обнаружив поутру несчастного Бублыкина мертвым в лифте - кто с сочувствием, а кто и с облегчением.
На этом все кончилось.
Но с этого дня Алла Волынова стала другим человеком. Это оказалось так просто - всадить иглу в ненавистную человеческую тушу и почувствовать неимоверное облегчение.
