Антония. Браво! Один разочаровался в политике и поэтому бросает семью, детей, ударяется в экологию, становится зеленым фанатиком. Другой бросает службу, открывает диетический ресторан. Третий бросает жену, открывает бардак… для собственного пользования! А виновата во всем политика!
Мужчина. Да, согласен, это глупая альтернатива. Я похож на коллекционера постельных похождений… Но, честное слово, с тобой все по-другому… (Приблизившись к с большой любовью обнимает ее.) Ты единственная женщина, без которой я не могу обойтись, самая родная в целом свете… мой надежный приют… Ты у меня, как мамочка!
Антония (с остервенелым воплем). Мамочка! Я так и знала! Мамочка! В звании меня повысил! Ну, спасибо! Жены – они вроде государственных бюрократов. Когда бюрократ больше не нужен, ему дают повышение, выбирают в президенты какой-нибудь дурацкой конторы. Так и я: «почетная мамаша»! Нет, дорогой! Предпочитаю опуститься до уличной девки, которую швыряют на койку и вульгарно используют. А я тебе не теплая подстилка с мягкой титькой! Мамочка. Сам не соображаешь, как это пошло и оскорбительно! Я что, по-твоему, старая туфля, которую можно вышвырнуть в сортир? Мамочка!.. Да у меня будут любые мужики, каких я только захочу!
Муж ехидно ухмыляется.
И нечего тут ухмыляться с самоуверенным видом! Я докажу… Вот открою бордель прямо напротив твоей работы.
Муж снова ухмыляется.
Буду гулять по панели взад-вперед, с плакатом: «Продается чисто вымытая и надушенная жена инженера Мамбрет-ти. Скидка профсоюзным членам».
Мужчина. Что-что, а это ты умеешь! Оплевать мои самые лучшие чувства, которыми я с тобой откровенно делюсь… Хочу быть искренним… поговорить… (Произнося все это, приближается к Антонии, берет ее за руку, пытается завладеть пистолетом.)
Антония. Ну, так поговори! Объясни, растолкуй мне, что у тебя за чесотка – прыгать подряд на всех баб. СПИДа на тебя нету! Да отцепись ты от револьвера… Не бойся, не застрелюсь!
Мужчина. Честное слово?
Антония. Честное слово, не буду стреляться… Расхотелось.
Муж отпускает ее.
Передумала… Я тебя застрелю! (Прицеливается в него из пистолета.)
Мужчина. Ты эти шутки брось!
Антония. А я и не шучу! (Стреляет из пистолета почти в мужа.)
Мужчина (в ужасе). Обалдела, что ли?! В меня стрелять! А если попадешь? Я же играю роль!
Антония. Молчать! Руки вверх, лицом к стене! Сейчас я поговорю с ними (указывая на публику) пару минут, а потом шлепну тебя. Стоять, не двигаться. (К публике, не сводя дула с мужа.) Но в один прекрасный день мой муж перешел в контрнаступление.
Мужчина (с поднятыми руками). А ты сама хоть что-нибудь сделала, чтобы избежать нашего развала? Когда я не выдержал и в поисках настоящего чувства вырвался за пределы семейного круга… искал стимулов, страсти, приключений, ты хоть попыталась понять меня?
Антония. Но, любимый… чего ж ты сразу не объяснил, что нуждаешься в чувствах?… Зачем искать их «за пределами семейного круга»?… Вот я тебе сейчас покажу «семейный круг»… с чувствами… Всажу пулю!.. Даже знаю куда… (Прицеливается в пах мужу, тот соответственно реагирует. К публике.) Так вот, мой муж перешел в контрнаступление… И я наслушалась… «Мы должны больше общаться друг с другом… Культура спасет наш брак…» – поносил ханжество, проклинал мещанскую мораль…
Мужчина. Да! Потому что супружеская верность не для цивилизованных людей! Потому что все эти разговоры о дружных, любящих, неразлучных супругах преследуют сугубо материальную выгоду в семье, утверждают господство мужчины. (Приближается к ней.) Пойми, наконец, что я прекрасно могу иметь связь с другой женщиной и в то же время поддерживать с тобой дружеские отношения… питать к тебе любовь, нежность и, главным образом, уважение!
Антония. Ты все это сам придумал или насмотрелся передачи «Советы молодым супругам»? За три секунды двадцать восемь избитых и затасканных истин. Дружба… Уважение… Расскажи своей бабушке. Я хочу, чтобы мой мужчина любил меня, чтобы хватал меня безжалостно, швырял в постель и чтобы потом я вылезала оттуда на карачках вот с таким синяком под глазом! Уважение, дружба! Надоело! Свободный брак – не для меня. Хватит! Больше не могу! Не могу, чтобы мой муж одновременно был еще чьим-то женихом… Я этого не вынесу при моем характере… Я ведь по натуре собственница, потому что – «рак». Да, да, любимый, я – «рак»!.. Созвездие, прямо скажем, дерьмовое. Представляю себе: звонят в дверь, я открываю: «Кто там? Мой муж. А эта миленькая особа кто ж такая?» «Знакомься, солнышко, моя жена… моя невеста». «Хорошенькая. Ты в каком классе, девочка? Ну, проходите, ужин готов… Вот ваша спальня… то есть наша… то есть… ты не волнуйся, я уйду… я буду спать в другой комнате на диване, поджав коленки до подбородка. Так что можете и пыхтеть и визжать… За меня не волнуйтесь. Я уши ваткой заткну»… Ты этого хотел? Не выйдет! Твой свободный брак – чушь собачья. Уже многие обожглись…
Мужчина. Ну и что? Другие пускай обжигаются, набивают шишки, а мы должны окунуться в него с головой. Стать свободной супружеской парой!
Антония. Свободной парой? (Наставляет на него пистолет.) Да я убью тебя! Вон из дома! (К публике.) И в конце концов он меня убедил: чтобы спасти наш брак, нашу дружбу, нашу интимность, необходимо сделать общественным достоянием нашу постель! (Садится на подоконник и кладет на него пистолет; муж садится за столик и читает газету.) Но как быть с детьми?… «Дети поймут…» – говорил он… и что самое удивительное, именно Роберто, мой двадцатисемилетний сын, подбил меня попробовать: мол «хватит, мама, так больше нельзя, вы перережете друг друга. Ты, мама, совсем превратилась в папин довесок, а ведь должна сама распоряжаться своей жизнью, тебе нужна независимость! Папа гуляет по женщинам, ну и ты тоже – нет, не ради мести, а потому что так будет справедливо, разумно, по-человечески – заведи себе другого мужчину…» «Роберто, сынок, что ты такое говоришь?!» «Брось, мама, небось, не святая. Найди себе другого… симпатичного, моложе папы… из левых… лучше всего демократа. Определись раз и навсегда. Попробуй, мама! Я помогу тебе, мама!» И он так говорил «мама-мама», что я не устояла и решила попробовать. (Спускается с подоконника и выходит на просцениум.) Первое правило… кстати, женщины в этом зале, записывайте за мной… мало ли что… вдруг мой личный опыт вам пригодится… Итак, первое правило: прочь из дома! Я так и сделала: после многолетних унижений и отчаяний вырвалась наконец из долины слез и нашла себе другой дом – вот этот. Собрала все платья, которые носила в супружеской жизни, и вышвырнула к черту! Помчалась по магазинам закупать новый гардероб. (Идет в ванную и продолжает говорить оттуда.) Накупила каких-то широченных штанов, немыслимых юбок… Сделала прическу торчком, как у панков, как реклама шариковых ручек! Намазалась фиолетовым гримом! И была омерзительна! (Возвращается на сцену; теперь на ней только свитер, черные чулки и веселой расцветки шерстяные гетры.) А походка… Да, да… Сами знаете, во что мы превращаемся, если «он» больше не любит! В унылых, подавленных тетех! Рыдаем, сутулимся! Я, например, напрочь забыла, что у меня есть бедра… А оказывается – есть! Брошенная, покинутая, но – с бедрами!.. Я просто ими не пользовалась… не поигрывала… А волочилась, как сушеная вобла, спотыкаясь на каждом шагу! Вот так (демонстрируя походку, ковыляет, с сильным наклоном тела вперед): ну вылитый верблюд с артритом! И глаза в землю… Уж не знаю, что я там искала… Какой-нибудь медяк на счастье… А там – ничего! Одно дерьмо собачье! Сколько же дерьма из них вываливается! Ужас! Мой сын не отходил от меня, следил за моими превращениями и был очень доволен: «Молодец, мама… все отлично… гардероб сменила, прическу сменила… но жирок еще есть, а ты, мама, должна быть аппетитной». Я ему: «Ага. Небось не индюшка!» А он меня – на хлеб и воду. Как я голодала! Что там индийские йоги – смех один. А бег! Бег трусцой! Разрази Господь того, кто выдумал бегать трусцой! И я носилась, как сумасшедшая, утром и вечером… в парке… голодная, как пес… Знаете, до чего докатилась? Воровала еду у маленьких детей на скамейках! Оказывается, сладкие орешки – такая вкуснотища! Наконец, похудела. Является мой сын. Я – вся в надежде услышать похвалу… А он: «Ну-ка,
