В своей статье, писавшейся, очевидно, по свежим следам цитированных выше откликов, Салтыков воспользовался обсуждением картины, чтобы развить свое принципиальное понимание эпохи Петра, исторического значения его реформ, самой его личности.
Обращаясь непосредственно к анализу картины, Салтыков решительно противопоставляет свою точку зрения как обвинениям Ге в славянофильской трактовке его сюжета и примитивному толкованию образа Петра публицистом «Дела», так и прямолинейно-схематическому подходу к раскрытию содержания картины. И здесь острие полемики направлено против статьи Стасова.
Салтыков предъявляет к реалистическому искусству более глубокие требования, нежели внешне иллюстративное сближение исторической темы с современностью. «В том-то и состоит тайна искусства, — пишет он, — чтобы драма была ясна сама по себе, чтобы она в самой себе находила достаточное содержание, независимо от внешних ухищрений художника, от опрокинутых столов, сломанных стульев, разбросанных бумаг и т. д.». В этой фразе содержится и очевидный намек на требование Стасова видеть Петра «гневным и грозным до бешенства». И Салтыков уточняет свое несогласие: Петр Великий «не потрясает руками, не сверкает глазами», «даже ни один мускул его лица не сведен судорогой». Но для Салтыкова это не только умение художника «в меру» пользоваться художественными эффектами. Он видит здесь зоркость мастера, сумевшего проникнуть в глубь исторического конфликта: Петр Великий «страстно предан своей стране, но в этой преданности первое место занимает не страстный темперамент, а сознательность, доведенная до страстности». «Воспроизводимое лицо лишь настолько привлекательно, насколько оно человечно, то есть насколько оно доступно всему разнообразию человеческих ощущений».
Вот почему для Салтыкова неприемлемо требование Стасова представить Петра — деспотом, а Алексея — жертвой. Он раскрывает характер царевича, чтобы показать, что в данный момент трагедии не Алексей, обуреваемый тревогами «низменного свойства», а Петр — наиболее трагическая фигура. «Во взоре его не видно ни ненависти, ни презрения, ни даже гнева <…> только мучительное чувство, где всего скорее можно видеть скорбь о себе, о поднятом, но неоконченном подвиге жизни, о том, что достаточно одной злополучной минуты, чтобы этот подвиг разлетелся в прах». Не «деспотизм» Петра надо было обличать художнику, как того желал Стасов, но предвидеть в мучительном внутреннем конфликте реформатора и отца, дело которого предал сын, источник «той светящейся красоты, которую дает человеку только несомненно прекрасный внутренний его мир».
С той же мерою «художественной правды», которая «должна говорить сама за себя, а не с помощью комментариев и требований», подходит Салтыков и к другим картинам выставки, в частности, к полотну Перова «Охотники на привале», которому, по мнению писателя, «вредит известная доля преднамеренности». И здесь, отвергая пользование приемами внешней тенденциозности, Салтыков вновь разошелся со Стасовым. Последний был в восторге от фигуры крестьянина, недоверчиво усмехающегося рассказам охотника. Для Салтыкова это — «какой-то актер», «которому роль предписывает говорить в сторону: вот это лгун, а это легковерный…», отчего и вся картина в целом «производит впечатление не вполне доброкачественное».
Стр. 225. Перед картиною г. Мясоедова… — Имеется в виду картина художника-передвижника Г. Г. Мясоедова «Дедушка русского флота» (1871). Находится в Гос. музее искусств УзССР в Ташкенте.
Стр. 226…словами Феофана Прокоповича возопил… — Салтыков неточно цитирует по книге И. Чистовича «Феофан Прокопович и его время» (СПб. 1868) «Слово на погребение всепресветлейшего державнейшего Петра Великого…» Феофана Прокоповича.
Стр. 227…Возьмет напрокат у академии несколько десятков «Янов Усьмовичей»… — Ян Усмович (Усмошвец, Усмарь) — легендарный богатырь, принимавший участие в борьбе князя Владимира с печенегами. Этот сюжет широко использовался в Академии художеств и называется здесь Салтыковым — как и библейская тема «Истечение воды из камня Моисеем в пустыне» — в качестве типичного для официального, далекого от жизни искусства.
Стр. 228…стоит только забраться в «Товарищество» г. Микешину, чтоб совершенно упразднить эту идею. — М. О. Микешин приобрел широкую популярность в официальных кругах преимущественно как создатель памятников. Был автором проекта памятника тысячелетию России (1859), сооруженного в Новгороде, — произведения, служившего постоянным предметом насмешек сатирических изданий демократического лагеря («Искра» и др.); в 60-х годах исполнил проекты памятников Екатерине II для площади возле Александринского театра в Петербурге и адмиралу А. С. Грейгу в Николаеве. С моделями обоих памятников, находившихся к 1871 г. уже в процессе сооружения, Салтыков мог ознакомиться на выставке в Академии 1869 г.
На первом плане мы встречаемся здесь с картиною профессора Ге. — Картина H. H. Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» (1871) находится в Гос. Третьяковской галерее. Картина неоднократно повторялась автором; повторения 1872 г. — в Гос. Русском музее и в Гос. музее искусств УзССР в Ташкенте.
Стр. 230…Петр понял бы своим обширным умом, что дело возрождения… движущееся… в этом убеждает его… реформаторская деятельность. — Следует заметить, что высказанный в статье взгляд на Петра I и его реформы существенно отличался от того, который имел Салтыков в конце 60-х годов, когда он, по собственному признанию, «сильно гнул в сторону славянофилов». В письме к И. В. Павлову от 15 сентября 1857 г. Салтыков отвечал ему: «Вот ты ругаешь Петра за крепостное состояние и за бюрократию, однако ж и оправдываешь его обстоятельствами времени; а я так и того не делаю, а просто нахожу, что это был величайший самодур своего времени». См. письма к И. В. Павлову и комментарии к ним С. А. Макашина в т. 18 наст. изд. и JIH, т. 67, М. 1959, стр. 456–461,
Стр. 230…прелиминарии — предшествующие моменты.
Стр. 232. Две картины г. Прянишникова… — Местонахождение картины И. М. Прянишникова «Погорелые» неизвестно. Картина «Порожняки» (1871) неоднократно повторялась и варьировалась художником. Один из вариантов картины, возможно бывший как раз на 1-й передвижной выставке, находится в Харьковском музее изобразительных искусств. В Гос. Третьяковской галерее — повторение-вариант картины 1871 г., исполненный по заказу П. М. Третьякова в 1872 г.
Стр. 233. «Охотники на привале». — Картина «Охотники на привале» (1871) В. Г. Перова находится в Гос. Третьяковской галерее.
Г-н Крамской выставил одну большую картину… и два этюда. — Имеются в виду полотна И. Н. Крамского, одного из лидеров Товарищества передвижных художественных выставок. Его картина «Русалки» (на сюжет из повести Н. В. Гоголя «Майская ночь», 1871) находится в Гос. Третьяковской галерее; этюды «Охотник на тяге (В ожидании зверя)» — в частном собрании в Москве; «Голова мужика» — местонахождение неизвестно.
Затем имеется несколько очень хороших портретов и пейзажей. — Портрет писателя Александра Николаевича Островского, исполненный В. Г. Перовым в 1871 г. по заказу П. М. Третьякова, и портрет физиолога доктора Морица Шиффа, написанный H. H. Ге в 1867 г. во Флоренции, находятся в Гос. Третьяковской галерее.
…прелестная картинка «Грачи прилетели» г. Саврасова. — Картина A. К. Саврасова «Грачи прилетели» (1871) находится в Гос. Третьяковской галерее.
НЕКРОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
ЕГОР ПЕТРОВИЧ КОВАЛЕВСКИЙ
ОЗ, 1868, № 10, отд. «Совр. обозрение», стр. 273–274 (вып. в свет — 9 октября). Без подписи. Авторство указано В. Е. Евгеньевым-Максимовым на основании письма Салтыкова к Н. А. Некрасову, датируемого концом сентября — началом октября 1868 г. («Печать и революция», 1927, кн. 4, стр. 55).
В названном письме Салтыков писал Некрасову. «Посылаю Вам <…> некролог Ковалевского. Я извлек, что мог, из «Вестника Европы», но так как я знал покойного очень мало, то статья моя вышла весьма слаба. Вы, конечно, дадите себе труд исправить ее и дополнить». Внес ли Некрасов в полученный текст какие-либо изменения — неизвестно. Автором использованной Салтыковым, в отношении биографических фактов, некрологической заметки о Е. П. Ковалевском в «Вестнике Европы» (1868, № 10), подписанной инициалами М. С, был M. M. Стасюлевич.
В 1856–1862 гг. Е. П. Ковалевский занимал пост помощника председателя Императорского российского географического общества. Он присутствовал на заседании общества 27 октября 1856 г., когда происходила баллотировка Салтыкова в члены общества («Вестник Императорского российского географического общества», кн. 5, СПб. 1856, Приложение, стр. 4 и 11). По-видимому, при этих обстоятельствах и произошло знакомство Салтыкова с Е. П. Ковалевским.
В своей заметке Салтыков не мог, по понятным причинам, указать на одну скрытую сторону в деятельности Е. П. Ковалевского, относящуюся к «Современнику», чьим сотрудником он был с конца 1840 г. Пользуясь тем, что в 1858–1861 гг. его брат Евграф Петрович занимал пост министра народного просвещения и, в этом качестве, являлся главою ведомства политического контроля над печатью, Егор Петрович не раз, по просьбам Некрасова, помогал «Современнику» в его борьбе с цензурой.
И. С. ТУРГЕНЕВ
ОЗ, 1883, № 9, вкладная страница, с особой нумерацией 1–2 (вып. в свет после 16 сентября). Без подписи. На основании анализа текста авторство установлено Я. Е. Эльсбергом, в сообщении «И. С. Тургенев. Неизвестная статья М. Е. Салтыкова-Щедрина» («Лит. газета», М. 1939, № 5, 26 января, стр. 4). Мемуарные и библиографические свидетельства принадлежности статьи Салтыкову названы С. A. Макашиным в статье «Щедрин и реакция 80-х годов» («Лит. обозрение», М. 1940, № 22, стр. 36–43) и И. Т. Трофимовым в заметке «Новые материалы об авторе некролога «И. С. Тургенев» («Научные доклады высшей школы. Филологические науки», М. 1958, № 2, стр. 153–154). В первом случае в качестве документального источника атрибуции указана статья Виктора Бибикова «Из рассказов о M. E Салтыкове» («День», СПб. 1889, № 383, 28 июня, стр. 2–3), во втором — статья Е. П. Кавелиной «И. С. Тургенев в оценке своих ближайших современников» (журн. «Библиограф», год второй, 1886, СПб. 1887, стр. 124, и отд. изд. в том же 1887 г., то есть обе публикации — при жизни Салтыкова).
Обследование в библиотеках Москвы, Ленинграда, а также Иркутска экземпляров сентябрьской за 1883 г. книжки «Отечественных записок» показало, что вкладная страница, с некрологической заметкой о Тургеневе, во многих экземплярах отсутствует. По-видимому, в большую часть тиража заметка не попала, то ли потому, что была написана тогда, когда эта часть была уже отпечатана и сброшюрована, то ли вследствие вмешательства властей, хотя в цензурных документах никаких следов его не найдено.
Известно, что Салтыков обещал — «с величайшей готовностью» — участвовать в посвященном памяти Тургенева вечере Литературного фонда 28 сентября 1883 г, С чем именно намеревался выступить Салтыков — сведений нет. Но вряд ли можно сомневаться, что предполагавшееся выступление должно было заключаться либо в чтении только что написанной заметки, либо в развитии изложенных в ней мыслей. Однако выполнить свое обещание Салтыков не смог. В письме к распорядителю вечера, П. А. Гайдебурову, он сослался на обострение «в последние дни» болезни (письмо появилось в «Неделе» 2 октября 1883 г., № 40, и в тот же день было оглашено на Тургеневском вечере). Но накануне, в день похорон Тургенева (27 сентября), Салтыков был здоров и присутствовал на поминальном по писателю обеде группы литераторов (А. Полтавский. Петербургские письма. — «Крымский вестник», Севастополь, 1889, № 101, 13 мая, стр. 2, и № 104, 17 мая, стр. 2). Вполне возможно, что выступлению Салтыкова помешала не болезнь, а «блюстители порядка», отношение которых к чествованию памяти автора «Записок охотника» В. П. Гаевский охарактеризовал в своем дневнике словами: «Мертвый Тургенев продолжает пугать министров и полицию» («Красный архив», 1940, № 3, стр. 231). Известно, что речи, произнесенные на кладбище, должны были пройти через цензуру петербургского градоначальника Грессера. Также известно, что Тургеневский вечер в Москве, на
