— Принеси, я прошуууу, — выпрямив правую ногу, на пальцах которой незримый великан отрабатывал метод иглоукалывания под ногти, простонал Геннадий, попытавшийся ухватиться за край ванны, но не сумевший.
— Прошу очень, — ныл он, чувствуя, как скол эмали с зуба рассек плоть неба.
Угол линолеума был задран. Подняв его окончательно, Толя увидел целлофановый пакет. Внутри лежала пара одноразовых шприцев, бумажный конверт, моток жгута. «Наркотики», — понял дизайнер. Он отнес это к двери ванной.
— На! — сказал он, просовывая пакет в проем под дверью. Целлофан исчез по ту сторону.
Толик попробовал еще раз открыть дверь, но защелка держала крепко. К запаху он уже привык, поэтому не чувствовал зловония. За окном темнело, сумрак растекался по квартире. Толик зажег свет в коридоре. Из-за двери ванной раздался хриплый голос Гены:
— Найди мне спички, а? Тут темнооооооо…
Дизайнера передернуло от этого вздоха-стона. Он пощелкал выключателем, но в ванной лампочка не сработала.
— Онааа перегорела вчера, кажетсяяааа!
И Гена ударил по двери. Толик побежал на кухню, на подоконнике лежал коробок. Взяв его, дизайнер вернулся к ванной. Он присел и просунул коробок в проем между полом и дверью:
— Бери! Может, выйдешь?
— Аааа! — застонал Генка. — Я ее боюсь.
— Кого?! Я здесь один. А этот гопник, которому ты загнал наши телефоны, ушел.
В ответ из-за двери донесся смех, перемежаемый стонами.
— Ты мне лучше газеты с журналами притащи, — попросил грузчик.
Толя прошел в жилую комнату, с подоконника взял стопку газет и дешевых цветных журналов с голыми девками на обложках. Потом подошел к своей сумке. Он побросал туда одежду и записи, три книги, которые Гена не успел, а скорее всего, не смог загнать перекупщикам. Попробовал сумку на вес. «Легко. Все свое ношу с собой», — подумал он, вынося вещи в коридор. В ванной грузчик стонал и ругался.
— Бери, — просовывая в проем газеты, сказал Толя.
— Аа, молодца, братишка, — подтаскивая к себе бумаги, ответил Гена.
— Что ты собираешься делать?
— Тут темно, — ответил Гена и с силой ударил ногой, которую начало крутить, в дверь.
Толя отшатнулся. Поднявшись, он прошел на кухню, посмотрел в окно. По тротуару шли люди, по автостраде летели машины. Отсюда тоже было видно банер с созданной им социальной рекламой. «Красиво получилось», — с гордостью подумал он, ощутив жажду. Подошел к раковине. Еле сдержал позыв к рвоте, увидев стакан, судя по бурому цвету, с запекшейся на дне кровью и несколько иголок. Пить расхотелось. В ванной кричал Гена. Дизайнер прислушался, прислонившись ухом к стене, на которой висела сушилка для посуды. У Толика возникло чувство нереальности происходящего. Вопли, удары, хрипы, скобления, шум с улицы, падающие из крана одна за другой капли воды, вонь. Его обоняние снова резко ощутило наполнявшие квартиру запахи. Закружилась голова, чистая от каких бы то ни было мыслей.
Толя прошел к ванной. Гена смеялся. Через проем сочился дым и слабый свет. «Он развел костер из газет внутри. Он совсем спятил. Пора валить отсюда», — подумал Толя. Он подошел к выходу из квартиры, повесил сумку на плечо. Подумал, что надо бы попрощаться, но понял глупость этого жеста вежливости в настоящий момент. Возможность образумить Гену посчитал неосуществимой задачей. Он вышел на лестничную площадку подъезда, запер дверь, не подумав оставить ее открытой. В голове снова стало пусто, только иногда кто-то кричал внутри его: «Нет, нееет. Я тебя не пущу. Это ты виноват в том, что она пришла ко мне. Я не испугался. Мне очень хотелось этого. Давно хотелось. Просто нужен был толчок, и ты помог мне решиться. Поэтому ты мне должен. Теперь-то я понимаю, что ты мне должен жизнь, ты мне должен жизнь, ты мне должен жизнь». Зациклившись на последней фразе, Толя вынул мобильник Полины (в это время он уже был на улице). Телефон действительно не работал. Тогда парень зашел в ближайший магазин и купил карточку для таксофона. Он позвонил из ближайшего аппарата в пожарную службу и в «скорую помощь».
— …Наркоман заперся в ванной и развел там огонь. У него ломка, он не адекватен и чего-то боится, наверное, галлюцинации, — пояснил он диспетчеру.
Когда спросили, кто передает информацию, то он повторил информацию о произошедшем, повторно назвал адрес, очень попросил приехать и повесил трубку.
Добираясь в метро до Полины, Толик решил выкинуть выкупленный телефон. Он вынул SIM-карту, а трубку убрал в карман. Сидя в вагоне, Толя рассматривал вошедшего на станции парня в розовых кроссовках. Красивое лицо. Не смазливое, а красивое. Правильные черты, ничего лишнего, и не слащавое. Для рекламы парфюмерии самое то. Помимо модного цвета обуви, объект был примечателен кольцами, унизавшими все его пальцы, а также асимметричной стрижкой, с челкой, справа спускающейся до носа и чрезмерно укороченной слева. Толя поглядывал на парня не открыто, а как бы исподтишка. В Москве не принято зрительно ощупывать незнакомых. Вот в Оренбурге пожалуйста. А здесь так не принято. Сегодня он встретился в офисе с Артемом. Тот вел себя заносчиво, но приветливо. Высказанное Толей одобрение некоторым его работам принял как должное. Ни в его глазах, ни в речи, ни в морщинках у губ — нигде Толя не заметил следов того подслушанного разговора, а спросить напрямую было нельзя.
Объявили его станцию. Толя вышел. У выхода из метро вынул телефон Полины из кармана и бросил трубку в шапку какого-то старика. Тот, хоть и сидел с табличкой «Люди добрые, помогите слепому человеку», сразу зашумел:
— Бомба! Террорист! Бомба!
— Это мобильник! Купи новую батарейку, подключись и пользуйся, — бросил Толя, ускоривший шаг.
— Что?! — не понял лжеслепец.
Он полез проверить, не врет ли молодой благодетель. Уже выйдя на воздух из перехода, Толя услышал пожелание долгих лет жизни и Бога в помощь. Это кричал нищий. Губ Толи на миг коснулась улыбка. Вдруг кто-то окрикнул его:
— Помоги мне!!!
Толик обернулся, но никого знакомого или постороннего, обращавшегося к нему, не увидел. Лишь сумрак, огни фонарей, фары проезжающих автомобилей, свет в окнах домов, пешеходы, запах курева, или перегара, или духов от некоторых из них. Он присел на бетонное ограждение, от которого пахло блевотиной. Толя уставился на мерцающие огоньки витрины бутика «M.N.G.». Лампочки то вспыхивали, то гасли. Они меняли цвета, примеряя на себе весь спектр. Вскоре он смог вычислить схему, по которой они работали. Десять секунд они горели зеленым и мигали справа налево, еще десять желтым и загорались спиралью, еще… «В жизни нет схем, выверенных маршрутов, как и нет людей плоских, односложных, как амебы. Сколько масок и сценариев для каждого из нас приготовлено в огромной божественной гримерной? Как лампочки меняем цвета, меняем поведение, меняем путь. А может, никакого пути нет, и вообще, в чем смысл жизни?» Подобные мысли не посещали Толика с четвертого курса университета. Было не до этого. Нашпигованная идеями и теориями о достижении успеха голова рассуждала только о будущем, словно Сергей Есенин в начале двадцатого столетия, Анатолий жаждал добиться цели, которую сам себе поставил. Он изучал жизнеописание людей, прославивших свое имя, он готов был рискнуть всем и даже унизиться, поэтому вечные вопросы его перестали занимать. А сегодня вечером он сидит на облеванном ограждении, за спиной проносятся автомобили, мимо идут люди, и он думает о том, почему так получилось. «Почему человек добровольно делает шаг в пропасть?» Он вспомнил лицо матери и отца Гены. Полина сказала Толику, что «за недолгое время их связи она успела разглядеть в нем талантливого и увлеченного человека, который рискует сгореть в погоне за большим призом». Эти слова слетели с ее языка, после того как он, кончив, откинулся с нее на спину. Он тяжело дышал, сердце учащенно билось. Тогда он не придал значения ее мыслям, высказанным вслух. «Не я сгорел! Сгорел не стремящийся ни к чему человек. Может быть, Гена сгорел буквально. Почему люди винят в своей слабости других?»
Он встал и пошел домой. Полина ждала его. Толя соврал, что хозяйка выгнала их, и попросил разрешения пожить с ней какое-то время, пока он не найдет новую квартиру. Она ответила: «Дурачок» — и поцеловала его в лоб, прижав к себе. На вопрос: «А как же Гена?» — он пожал плечами. Женщина не стала приставать к нему с расспросами.
Заниматься сексом он не хотел, но отказать ей не мог. К тому же вспомнил, что в различной литературе о здоровом образе жизни пропагандируют физические утехи как отличное средство от стресса. Поэтому он самоотверженно предался ласкам, поцелуям, касаниям, толчкам. Он хотел получить удовольствие, поэтому стремился удовлетворить ее. Его язык то порхал у мочек ее уха, как стайки обезумевших от вида пламени мотыльков. То яростно ударял, как жалящая змея. Потом его губы слились с ее губами, потом опустились ниже, к впадинке аккуратного пупка, и еще ниже. Ее ноги сжались так, что в его висках зазвенело, он понял, что ей хорошо, и тише задвигал языком, дабы не спугнуть истому и не причинить боли. Толик чувствовал, как подрагивают мышцы на внутренней стороне ее бедер. Под аккомпанемент ее стона он вошел. Потом он, подобно карпу в мутной воде, вилял, вращал, барахтался. Он терся, как бы пытаясь распились устрицу. Иногда ударами плашмя он желал разломать персик пополам, а когда удавалось, то угрем проникал внутрь, дабы раздвинуть, поддеть и ускользнуть. Он делал девять неглубоких, на пару фаланг пальца, проникновений и обрушивал десятый до самого дна, как тяжелый камень падает в колодец. Так он повторял несколько раз, пока она не взмолилась не играть с ней. Когда ее ногти рассекли кожу на его спине, он сумел забыть о случившемся в съемной квартире. Когда она с хрипом догорела, Толя испытал настоящую радость, ощутив себя сильным, настоящим, способным дарить удовольствие. Он уснул, обвив ее, повернувшуюся к нему спиной, руками. Глубокий сон.
В четыре часа ночи он разбудил ее криком. Сон помнил обрывочно: кто-то тянул к нему из огромного костра длинные пальцы с нестрижеными ногтями, под которыми засохла бурая жидкость.
Идею Толика поддержали. Олег Викторович высказал одобрение и попросил разработать сценарий ролика, сказав:
— В других агентствах есть строгие градации. Работники там делятся, как вам известно, на копирайтеров, эккаунт-менеджеров, дизайнеров, креативных директоров, продакшн- менеджеров и прочих-прочих-прочих. У нас нет подобного разграничения. Пусть ты, Толя, по официальным бумажкам дизайнер, но это не должно тебя смущать. Тебе дозволено все. А самое главное, что за все платят!..
В этом месте речи послышались рукоплескания пары сотрудников и их радостные гы-гы-гы. Олег Викторович посмотрел на них и продолжил:
— Двери открыты. Творите все, что считаете нужным и возможным. Рожайте идеи, а клиента мы под них найдем. Вот, Толя, тебе заказчика найти будет проще пареной репы. Наши специалисты уговорят любого начальника рекламного отдела, а при необходимости дойдут до генерального директора, и ролики, в которых люди идут на все ради обладания определенным товаром, заполнят собой прайм-тайм телеканалов.
— Хорошо, я сделаю несколько вариантов, — кивнул Толя, посмотрев на Артема, сидящего нога на ногу в углу кабинета. «Самодовольный хлыщ», — подумал парень, отметив, что тот забыл прокрасить корни волос синей эспаньолки.
— Сделай, уж будь любезен. Обыграй воровство, верность. Может, убийство?
— Его не пропустят буквоеды из высших структур, — вставил присутствующий на совещании-«пятиминутке» мужчина, которого Толя часто встречал около аппарата по разливу кофе.
— Смотря как сделать ролик. Как обыграть? — спросил Олег Викторович, обведя взглядом собравшихся.
— Я придумаю! — выпалил Толя, с радостью отметивший, что Артем опустил начавшую было подниматься для заявки руку.
— Вот! Вот о чем я говорю, — хлопнул в ладоши Олег Викторович и указал растопыренной пятерней в сторону Толика. — Будет рвение, будут нужные необычные идеи, будет и оплата.
После «пятиминутки» Толик задержался в кабинете главного редактора. Тот, похлопывая его по спине вспотевшей пухлой рукой, расспросил о самочувствии, не болит ли у него до сих пор челюсть.
