Мечтатель

— Да. Но ходить под Гранью интереснее, чем сводить синяки, охранять купцов или следить за искренностью сторон при деловых переговорах.

— А ещё это опасно.

— Не опаснее того же участия в переговорах. Свернуть шею можно где и когда угодно, вся штука в том, чтобы не просто так, а ради чего-то стоящего. Как по мне, Охотники приносят немалую пользу другим разумным; это для меня много значит. Вот тебе и три причины.

— Другие есть?

— Конечно. Как ты сам говорил, в гильдии новичков многому учат — а какой маг откажется от возможности научиться чему-то новому, став опытнее и сильнее? Опять же, вполне возможные находки. Среди них может попасться такое, что не купишь ни за какие деньги…

Эка излагает! Ухобой аж восхитился. «И ведь так ни слова и не сказал, хитрец, про главное. Гильдия может предоставить ему защиту, прикрыв в весьма вероятном споре со щитовиками… но об этом — молчок. Хитрец! И умник».

— …а ещё, если гильдия меня примет, — сказал Иан-па с особой усмешкой — и намекающей, и грустной, — резко поубавится вокруг меня идиотов, желающих устроить строгий допрос на предмет, кто я такой, откуда взялся, что замышляю… и к чему бы меня пристроить. Нет уж! Я лучше пристроюсь сам, туда, куда захочу — и на своих условиях.

Мирг сглотнул. Как-то он подзабыл, что чужак (конечно, если ему верить) может читать мысли, не тревожа наколотый на его, Охотника, затылке сигль. И ещё подзабыл, как саорэ Иан-па обошёл троих (сразу троих!) щитовиков, придушив рыцаря, словно больного щенка. Значит, его давние, ещё при знакомстве, догадки полностью оправдались: по силе чужак — полноценный мастер магии… самое малое — мастер.

Вот только как объяснить его способности? Ведь он и огонь вызывал, и свет, и что-то вроде воздушных ударов (правда, соответствующий сигль при этом молчал). А ещё лечит до странности хорошо, и чужие мысли, вон, читает, ровно грамотей — свиток…

Как он всё это делает? А?

Впрочем, не важно. Куда важнее, что Иан-па действительно может «пристроиться на своих условиях» — и вряд ли найдётся тот, кто осмелиться выступить против. Да чего там! Если Мирг сдуру упустит ТАКОГО кандидата в члены гильдии, учитель ему ноги оторвёт.

И заставит в таком виде убегать от Кровавых Мух.

— Что ж, — сказал Ухобой, — раз ты твёрдо решил стать Охотником, считай, что одного поручителя ты уже нашёл.

Глава 5: Испытание на шустрость

Хорошо мы с Миргом посидели. Душевно. Не в том смысле, что налакались чужого вина до чертей зелёных в лиловый крап, а в том смысле, что взаимопонимание наладили. На удивление адекватный мужи… мужчина. С одной стороны — бывший крестьянин, а с другой…

Расскажу, пожалуй, ещё одну историю. Правда, узнал я её подробности попозже и не одним куском, так как с Миргом я в копипаста не играл, да и он мне свои воспоминания, мстительность разжигающие, не транслировал. Но это, думаю, не особо важно.

Итак, родился будущий Охотник на севере. Не материка — великого княжества. Можно сказать, на границе с Доэром. И мать его, кстати, как раз доэркой была: мастью своей чёрной да тёмно-карими глазами Мирг пошёл в неё. Лет где-то сорок пять назад бежала она с родины от серого мора, а паче того — от второй мачехи, злющей и не в меру ревнивой, ну и добежала до своего будущего мужа. Странная пара получилась: молоденькая доэрка без кола, двора и приданого, даже на варрэйском говорящая с пятого на десятое — и здоровенный, дико лохматый, изрядно за тридцать мужик. Причём, вопреки звероватой внешности, миргов отец довольно сносно говорил на трёх языках помимо родного (а понимал — ещё десяток), знал немало разного не относящегося к кузнечному делу (я уже говорил, что он был кузнецом?) и вообще мало походил на типичного мужика. К этому надо добавить, что приходился он старосте троюродным дядей, считался знатным мастером и, поначалу, завидным женихом… пока три первые жены его не померли, как одна, родами. Но приблудная доэрка об этом не знала, суеверий деревенских по поводу «тяжко от кузнеца быть в тягости» от незнания языка не переняла. А кузнец сказал родичам примерно так, если опустить специфические речевые обороты для улучшения понимания: «Да драть мне куст на то, что окромя косы до ниже попы у ей приданого ни на грош! Если хоть она сумеет мне дать наследника… или не наследника, а хоть дочурку живую родит, мне посля энтих клуш уж всё едино… то пошлю вас впятеро дальше, чем сейчас посылаю, и женюсь! Драть мне куст, забором об топор! Всё!»

Довольно скоро у них действительно родилась здоровенькая и крикливая девчонка, и своё слово отец сдержал: женился по всем правилам, наплевав даже на то, что супруга оказалась вдруг омериткой. Правда, деревенские на севере великого княжества этим штукам редко придают значение, в том числе — деревенские бродячие священники-светловерцы. Они, священники, занимаются делом: благословляют брачные союзы, усопших «зачитывают», разрешают споры по вопросам духовным, но чаще мирским, грехи отпускают после покаяния и так далее. Вопрос о том, кто они вообще — алкиниты, омериты, сугрешиане, али вовсе впавшие в неведомую ересь отступники? — таких бродяг занимает мало. Ну и у паствы их в тех областях, где нет крупных монастырей и твёрдой рукой наведённого порядка в том, по каким правилам Высочайшему кланяться, веротерпимость доходит до пофигизма. Живут люди по принципу «не важно, кто, лишь бы человек был хороший» — и, как на мой вкус, очень правильно делают.

Но вернусь к Миргу.

Родился он у описанной уже пары четвёртым (и вторым по старшинству сыном). Детство имел счастливое — правда, несколько подпорченное старшими сёстрами, задаваками и забияками, но ведь могло быть хуже, да? Дело мешал с развлечением: на речке ловил раков и купался; в лесу пограничном, частично варрэйском, частично доэрском, а по сути ничейном — собирал ягоды, грибы, ставил силки на мелкую дичь, заодно играя то в княжеского егеря, то в разведчика на вражьей земле, а то вовсе в Охотника-гильдейца. Да-да, именно. Став постарше, начал уже помалу девчонок не задирать, а заглядываться на них… и тут грянуло: отец слёг.

На Земле, если не брать в расчёт всякие дикие уголки, уже подзабыли, что означает долгая и серьёзная болезнь кормильца. То хают, то высмеивают пресловутый Домострой, ветхозаветные да патриархальные порядки числят устарелыми. Но они теперь устарели, когда имеются и более-менее работают страховые компании, социальные службы, медицинские учреждения, профсоюзы, банки, выплачивающие проценты по накоплениям и многое, многое другое, что цивилизованный западный человек воспринимает до того естественно, что чаще ругает, чем ценит.

Скажу короче: на Руси пели жалостливо про «кушай тюрю, Яша, молочка-то нет» — ибо корова действительно была семье кормилицей-поилицей, утрата которой означала большую беду. Но вот про то, как семья лишилась не коровы, а единственного мужчины, главы, отца — не пели. Ибо это уже не страшная беда, а ужас кромешный, падение неба на землю, конец всему.

Пока кузнец был в силе, обещал драть куст через четыре слова на пятое, шумно ругаясь с многочисленной роднёй, и ездил по торговым делам, заодно пристраивая соседские товары — его вроде как уважали. Но стоило силы лишиться, как даже родство со старостой вышло ему боком. Девки и молодухи, даром что сами после трёх первых браков не рвались грудью и другими местами на… мм… передовую, не простили приблудной доэрке того, что преуспела и женила на себе аж целого кузнеца. Да и самого кузнеца не простили — за то, что тот на сторону смотрел, если вообще смотрел, с полным равнодушием. Мужики начали припоминать разного рода обиды, начиная от того, как их по пьяной лавочке третьего лета побили, с наковальней спутав, и заканчивая тем, как кузнец, чужого порося по взаимному уговору продавая, деньгу зажилил, не отдав и половины причитающегося. Причём довольно скоро навспоминали столько, что впору дивиться: как вообще такого злыдня под боком терпели? Как не нажаловались на него властям, чтоб после суда строгого да справедливого его на каторгу упекли?