особого вреда от этого не будет».
— Издавна одни занятия считались более достойными и почётными, чем другие. — Начало обдуманное, размеренное, ровное. Искренность ответа в таких случаях подчёркивается не порывистостью, а пространностью; что ж, мне не трудно сказать несколько десятков слов там, где вполне хватило бы краткого ответа по существу. — Чтобы не углубляться в поисках примеров, скажу, что мой дед воевал и с честью исполнил свой долг перед родиной. Но великое княжество Варрское и другие страны здешних человеческих земель чужие мне. Воевать за одну из них я мог бы лишь в качестве наёмника. Именно поэтому я выбрал гильдию Охотников в качестве своего нового дома: ведь её члены защищают вообще весь привычный мир и всех живущих в нём. Вне зависимости от того, каковы эти живущие.
С ответом я угадал. По крайней мере, от Железноступа повеяло довольством. Причём с отчётливым всплеском-акцентом на последней фразе монолога.
Интересно, что бы это значило?
А разговор меж тем свернул в довольно странном направлении:
— Я слышал, что вы, Иан-па, в один день разговаривали и с гномами, и с эльфами. Что скажете вы о них?
Что ж, честность — лучшая политика. В том числе и в довольно мутном разговоре, целей которого я не понимаю до сих пор.
— Гномы, живущие на базе гильдии, показались мне излишне подозрительными. Негибкими и замкнутыми. Что до алэфэш… с ними мне удалось найти общий язык. Хотя я не уверен, что эти достойные представители своего народа готовы доверять мне так же, как я доверился им.
— Некогда я… освободил Сишама и Хушшинэ, — признался Сайл. — Сверх того я предложил им убежище и работу. По этой причине они доверяют мне чуть больше, чем другим «белоглазым». Когда они пришли в этот дом и стали спрашивать о вас, я ответил, что знаю «человека Ложку» недолго и не особенно глубоко. Но также я сказал, что вы, подобно самим… алэфэш, заброшены судьбой в далёкие края и имеете ещё меньше шансов вернуться на родину, чем они. Надеюсь, это побудило их… мгм… переплести ветви помыслов с вашими, к обоюдному удовлетворению.
— Благодарю вас ещё раз и от всего сердца, саорэ, — сказал я. Совершенно искренне, кстати. — Тем приятнее мне слышать это, что на собрании круга старшин, решавшем в том числе и мою участь, вы воздержались.
Железноступ неожиданно издал короткий смешок, не очень-то вяжущийся с его образом.
— Вам неоткуда было это узнать, Иан-па, — сказал он с улыбкой, — но во время собраний круга старшин я воздерживаюсь всегда. По любым вопросам. Это позволяет выглядеть более мудро, а кроме того, устраняет неопределённость в тех случаях, когда число старшин чётное.
— Поистине мудро, — я позволил себе не слишком широкую согласную улыбку с толикой ехидства. — Должно быть, остальные старшины счастливы, зная, что один из них лишён амбиций.
— Да. Можно сказать и так.
Тут разговор ненадолго прервался, поскольку горничная вернулась с небольшим подносом, на котором стоял одинокий кубок с вином. Лёгким, как я и заказывал. Оценив аромат, я пригубил вино — едва-едва — и поблагодарил её, почтительно откланявшуюся перед тем, как удалиться.
— Однако можно сказать иначе, — снова обратился я к Сайлу. — Груз ответственности — ноша из тяжких, поэтому нет ничего странного в том, что мудрые избегают её.
Железноступ помолчал. Что при этом творилось в его душе, я понимал плохо. Похоже, он на ходу корректировал какие-то планы. Как итог, беседа снова резко повернула в сторону:
— Странно, что этого вопроса вам ещё не задавали. А если и задавали, то мне неизвестен ответ. Иан-па, вы ведь не так молоды, как можно заключить, судя лишь по внешности?
— Да. Я… старше, чем может показаться.
Насколько старше, уточнять я не стал. Тем более, что и сам затруднился бы ответить, каков мой нынешний видимый возраст. Как-то не попалось мне до сих пор достаточно большого и качественного зеркала. Кроме того, вопрос этот представлял скорее академический интерес.
Моложе? Вот и ладно, и хорошо, раз так.
Чай, не девица-красавица, чтобы всерьёз заботиться о подобном.
— Понятно. — Обронил Железноступ. Следующую его мысль я уловил и расшифровал без труда: «Значит, искусен в целительстве. Или просто силён как маг… или то и другое разом». — Возможно, вам не покажется дерзостью, если я попрошу вас перейти на менее формальную речь?
— Нисколько, саорэ. Для меня само подобное предложение — большая честь. Хотя должен признаться, я в смущении: ведь даже будучи старше, чем кажется, я всё равно куда моложе, чем вы. И сильно уступаю вам… во многом.
— Возможно, это так. Но взвешенностью суждений, а частично, как я успел убедиться, и взглядами на мир мы сходны. Так почему бы двум достойным людям не отбросить оковы тех слов, что слишком часто служат лишь прикрытием для низменных устремлений? Поверь, Иан-па: мне никогда не доставляло большого удовольствия общаться, держа дистанцию.
— Охотно верю, Сайл. И тем охотнее, что мы оба избрали одну стезю. Состоя в гильдии, вряд ли можно снискать много славы и почёта. С военными, дипломатами и придворными нам не тягаться. Но зато Охотнику много легче оставить незапятнанной совесть.
— Метко подмечено, Иан-па, — улыбнулся он. Видимо, со взглядами на мир я угадал. — К глубокому сожалению, Наэли Подушка строго запретила мне употребление спиртного. Но ведь ты не откажешься поднять кубок вместе со мной, даже зная, что в моём плещется ягодный морс?
— Не откажусь.
Не прошло минуты, как всё та же горничная доставила Железноступу требуемое. Несмотря на различие содержимого, я заметил, что кубки у меня и хозяина дома являлись частью одного набора. Сплав серебра, золочение, искусная чеканка… столь искусная и старая, что цена кубков вполне могла превышать таковую у более грубых поделок, будь они даже из чистого золота.
— Верность в великом и малом! — провозгласил Сайл.
— Быть, а не казаться! — ответил я.
Выпили. Помолчали.
— Признаться, — заговорил Железноступ, — алэфэш рассказали мне ещё кое о чём. И Лараг, у которого я хотел уточнить их рассказ, всё подтвердил. Скажи, Иан-па: как тебе вообще пришла в голову идея… переделки ритуала посвящения?
— Для меня эта идея вполне очевидна. Я чту силу традиций, но не меньше чту и силу… м-м… развития. И познания. Я не знаю, чем завершится ритуал посвящения в маги после моих — возможно, самонадеянных и неуместных — поправок. Но если моя версия послужит уменьшению числа магов смерти и тьмы, а тем самым повысит выживаемость адептов — я сочту, что само небо направило меня на эти земли.
— Не слишком ли, в самом деле, самонадеянно это — считать себя посланцем Высочайшего?
— Нет. Для меня очевидно, что всякое дело, полезное для людей, одобряют на небесах — как всякому злому и вредному, совершающемуся на земле, радуются в преисподней. Или я не прав?
— Я не богослов, не монах и не мистик, так что воздержусь от спора. Но что, если ритуал из-за изменений просто не сработает?
— Это просто. Я постараюсь придумать что-нибудь ещё. Ибо, как сказал мудрец, «чтобы восторжествовала неправда, достаточно, чтобы все добрые люди опустили руки», — я сделал короткую риторическую паузу, а затем добавил, изменив тон и темп речи. — Здесь есть ещё один тонкий момент. Когда проявляет изворотливость крестьянин, он уклоняется от налогов. Когда её проявляет купец, он обманывает людей ради сверхприбыли. Когда чиновник начинает гибко трактовать закон, торжествует несправедливость. В людях благородных сословий это и подавно отвратительно: дворяне предают, духовенство впадает в ересь. Но у магов всё иначе. Мы имеем дело не столько с людьми, сколько с законами естества и собственной натурой. Поэтому для нас повторение старых истин тоже немаловажно, спору нет. Вот только всего лишь копиисты в нашем сословии… не преуспевают. Что лишний раз доказывает судьба магии после падения Империи. Без умения взглянуть на мир по-новому, переосмыслить сущее, зайти с иного бока — магу не стать даже заклинателем, не говоря уж о достижении титула
