ретивого противника. Брук обвинил Детика в возвышении лиц низкого происхождения и в выдаче эмблем, которые уже использовались. (Ранее сэр Уильям подвергся критике за то, что пожаловал слегка видоизмененный королевский герб Англии штукатуру Докинсу.) Брук перечислил двадцать три случая, когда, как он утверждал, Детик и его коллега Кемден, геральдмейстер Кларенсью, злоупотребили своей властью. Имя Шекспира было четвертым по счету в списке злоупотреблений. Кроме того, под черновым наброском фамильного герба Шекспиров Брук написал: 'Шекспир - актер; составлено геральдмейстером ордена Подвязки'. Слово 'актер', несомненно, употреблено в уничижительном смысле.
Очевидно, йоркский герольд делал подобные примечания, готовясь к официальному рассмотрению дела уполномоченными канцелярии графа-маршала. Подробности обвинения Брука не зафиксированы, но о них дает представление совместный ответ на него геральдмейстеров ордена Подвязки и Кларенсью. Они защищали права Джона Шекспира - мирового судьи, 'человека весьма состоятельного и правомочного', женившегося на наследнице Арденов, - и утверждали, что эмблема на его гербе - 'золотое поле с черной полосой' - не совпадает с гербом лорда Моли, у которого была 'черная изогнутая полоса и копье на полосе', что в конце концов было 'приемлемым различием'. Другие семейства, например род Харли и род Феррерсов, как указывали Детик и Кемден), также имели на их щитах черные полосы на золотом поле. Такой же эмблемой пользовались стратфордские соседи Шекспира Купни, чей герб изображен на печати, скреплявшей единственное дошедшее до нас письмо, адресованное поэту. Во всяком случае, эмблем было пожаловано так много, что совпадения оказались неизбежными. Детик, несмотря на все его недостатки, знал свое дело. Обвинения ни к чему не привели.
В 1597 г. Шекспир купил для себя и своей семьи превосходный дом, называвшийся 'Нью-Плейс', который был построен на углу Чэпел-стрит и Чэпел-лейн (называемой также Уокер-стрит или Дэд-Лейн) величайшим благодетелем Стратфорда Хью Клоптоном. История этого дома богата событиями. Через дорогу от него стояла часовня, перестроенная сэром Хью, где священники молились за упокой его души, однако, несмотря на это приятное для Клоптонов соседство, они, видимо, редко жили в доме Нью-Плейс. Сэр Хью умер в Лондоне, а его наследники предпочитали жить в родовом поместье, находившемся в трет километрах от Стратфорда у подножия холмов Уэлкомб Около 1540 г. (как мы помним) Нью-Плейс произвел настолько сильное впечатление на королевского хранителя древностей, что тот отметил его в своих заметках как 'весьма привлекательный дом, построенный из кирпича и деревянных балок'. Некто из семейства Куини жил в нем в 1532 г. Приблизительно в середине века дом приобрел достойного жильца в лице доктора Томаса Бентли, королевского врача и бывшего главы медицинского колледжа, который арендовал его у одного из Клоптонов. Однако когда в 1549 г. врач умер, домовладелец подал жалобу в канцелярский суд, обвинив его в том, что он 'оставил названный особняк весьма разоренным, обветшавшим, не отремонтировав его'.[13.21] В 1563 г. другой Клоптон, нуждавшийся в наличных деньгах, сдал Нью-Плейс Уильяму Ботту, которого в следующем году обвинил в задержке выплаты аренды, а также в подделке документа, касающегося клоптоновских земель.
Этот Ботт, бывший некоторое время помощником шерифа и живший когда-то в Снитерфилде, в 1564 г. занял место в совете олдерменов (очевидно, не отслужив предварительно в должности члена муниципалитета), а в следующем году был исключен из него за оскорбительное заявление о том, 'что в совете олдерменов и во всей корпорации Стратфорда никогда не было ни единого честного человека'. На Ботта (лживого распутника и негодяя, как в глаза назвал его в трактире 'Лебедь' Роланд Уилер) жаловались не только совет и Уильям Клоптон. Его собственный зять Джон Харпер из Хенли-в-Ардене характеризует Ботта как человека, 'лишенного всякой чести я верности, а также страха господнего, пойманного с поличным при совершении различных крупных и отвратительных преступлений, а именно - фелонии, адюльтера, блуда, обмана и подлога'. В апреле 1563 г. Ботт скрепил брачный союз между своей дочерью Изабеллой и Харпером, 'незнатным и простым человеком', к тому же еще несовершеннолетним. Кроме того, он 'хитростью' гарантировал переход к Боттам унаследованных Харпером земель в случае, если Изабелла умрет бездетной. Через месяц после свадьбы было совершено, если верить документам, чудовищное преступление: убийство родственника с помощью яда из-за имущества. Роланд Уилер, который время от времени оказывал мелкие услуги Ботту, получая за это то пару шиллингов, то корову, в качестве очевидца дал показания об этом убийстве, и сухая юридическая фразеология не делает их менее ужасными:
сей Ботт вышеуказанным способом подделал упомянутое завещание, передававшее в наследство Боттам упомянутые земли. Названная дочь Ботта действительно умерла внезапно, отравленная крысиным ядом, от которого она раздувалась, пока не скончалась. И настоящий свидетель знает, что так оно и было, ибо сам видел, как жена Ботта в присутствии самого Ботта подала жене Харпера упомянутый яд, подмешав его в ложке с питьем; она действительно его выпила в присутствии данного свидетеля, и оный Уильям Ботт находился все время тут же, опираясь на изножье кровати. И еще настоящий свидетель говорит, что упомянутый Уильям Ботт следил за тем, как все было совершено. Свидетель говорит, что после того, как жена Уильяма Ботта дала упомянутое питье жене Харпера, Харпер и свидетель сами видели, как она положила что-то под зеленый ковер...
Это 'что-то' Харпер хотел было попробовать на вкус, полагая, что это слабительное из серы и патоки, 'но свидетель убедил его не делать этого, так как заподозрил, что то был крысиный яд'. Странно, что Ботт не был привлечен к суду по обвинению в убийстве, хотя многие знали об этом преступлении. Однако Уилер сообщает, что Дело было замято, поскольку, если бы Ботта повесили, 'г-н Клоптон и Джон Харпер лишились бы всех земель, которыми их соблазнял упомянутый Ботт...'. В стратфордской приходской книге зафиксировано погребение 'Isabella, uxor Johannis Harper de Henleyarden' (Изабеллы, жены Джона Харпера из Хенли-в-Ардене), состоявшееся 7 мая 1563 г. (Уилер, давая показания через восемь лет после случившегося, считал, что имя убитой женщины было Летис. Так звали сестру Изабеллы. Ко времени снятия показаний обе уже умерли.) Ботт проживал в Нью-Плейс до того, как приобрел его в том же году. Возможно, убийство произошло непосредственно в этом доме.[13.22]
Через четыре года Ботт продал Нью-Плейс юристу из юридической школы 'Иннер темпль' Уильяму Андерхвллу, который был клерком суда присяжных в Уорике и состоятельным землевладельцем в графстве. Нью-Плейс перешел к его сыну и наследнику Уильяму, который имел репутацию 'ловкого, алчного и коварного человека'. Последний и продал этот дом Шекспиру. 'Полюбовная сделка' - суммарная запись передачи дома Уильяму Шекспиру - датирована 4 мая 1597 г., и в ней зафиксированы выплаченные Андерхиллу 60 фунтов серебром (sexaginta libras sterlingorum). Для большого дома сэра Хью Клоптона, как бы он ни обветшал, такая цифра может показаться до смешного низкой; однако в 'полюбовных сделках' тез времен названные в них суммы были юридически дозволенным вымыслом. Во сколько в действительности обошелся Шекспиру этот дом, мы не знаем.
Два месяца спустя Андерхилл умер в Филонгли, не подалеку от Ковентри, после того, как устно завещал 'все свои земли' своему первенцу Фалку. В 1599 г. Фалк, не достигший совершеннолетия, был повешен в Уорике за отравление своего отца. Суд конфисковал имущество семьи Андерхилл за уголовное преступление, однако вновь вернул его младшему брату Фалка, когда тот в 1602 г. достиг совершеннолетия. Во время ноябрьской судебной сессии того года Геркулес Андерхилл заверил продажу Нью-Плейс Шекспиру, заплатившему предписанный сбор, равный 1/4 годового дохода со стоимости имущества, чтобы закрепить за собой право владения.
Купленный Шекспиром дом был в Стратфорде вторым по величине {Самым большим было старое здание духовной общины (собственность короны), отданное - в 1596 г. в аренду Томасу Комбу.}. Его передний фасад, выходивший на Чэпел-стрит, был длиной 18 метров, боковой фасад (вдоль Чэпел-Лейн) здания достигал 21 метра в длину, высота дома была более 8 метров в северной части, которая граничила со строением, известным с 1674 г. как Нэш-Хаус. Зимой Нью-Плейс согревали не менее десяти каминов, а комнат в нем, видимо, было больше, чем каминов, ибо последние были облагаемой налогом роскошью.[13.23] В XVIII в. Джордж Вертью сделал пером две зарисовки шекспировского дома в том виде, в каком, возможно, кто-либо из потомков сестры поэта, Джоан Харт, помнил его. На одном рисунке изображен внушительный большой трехэтажный дом с пятью фронтонами и с декоративными балками (о которых упоминал Леленд). На втором рисунке видны ворота и входная дверь, двор перед Нью-Плейс и строения по обеим сторонам двора, в одном из которых жила прислуга. В 1767 г. Ричард Гриммит, бывший сапожник из Стратфорда, которому в то время было за восемьдесят, вспоминал, как он играл с каким-то мальчиком из семьи Клоптонов в большом доме, называвшемся Нью-Плейс. Там была кирпичная стена, с 'чем-то вроде крыльца' в конце танцы возле часовни, и мальчики должны были пересекать [небольшой зеленый дворик, прежде чем войти в дом, который был левее, с кирпичным фасадом, с простыми окнами из обычного оконного стекла, в свинцовой раме, как было принято в те времена'. Это свидетельство дополняет рисунки Вертью, разъясняя местонахождение и внешний вид дома. Дом, купленный Шекспиром, стоял на довольно просторном участке. В 1565 г. Ботт предъявил иск какому-то соседу, обвиняя его в том, что он унес двенадцать бревен со скотного двора, расположенного недалеко от сада, 'при Нью-Плейс возле Дэд-Лейн'. Этот сад впервые упомянут в контракте 1563 г. В записи о 'полюбовной сделке' 1597 г. говорится о жилом доме с земельным участком, двумя амбарами и двумя садами (uno mesuagio, duobus horreis et duobus gardinis); во втором документе упомянуты еще два плодовых сада (duobus pomariis). Должно быть, сначала этот сад был небольшим до расширения участка (когда оно произошло, мы не знаем) за счет земли, примыкавшей с восточной стороны на Чэпел-Лейн. Эта земля, на которой некогда стоял какой-то дом, принадлежала ранее впоследствии распущенному небольшому монастырю Пинли, а затем стала частью имения Джона Гилберта. Эти сочиненные сады, протянувшиеся более чем на три четверти акра, стали известны как Большой сад. Согласно преданию, более достоверному, чем большинство других, Шекспир посадил в Большом саду шелковицу, которая росла там до 1758 г., а затем была срублена и превращена в такое количество подлинных сувениров, которое невозможно было бы изготовить из одной-единственной шелковицы пусть даже со стволом в пятнадцать сантиметров диаметром. Нью-Плейс также славился своим виноградником. Через пятнадцать лет после смерти поэта баронет сэр Томас Темпл поручил одному из своих слуг, Гарри Раузу, при первой же возможности съездить в Стратфорд и срезать от виноградных лоз в Нью-Плейсе два-три самых красивых побега, на которых были почки прошлогодних лоз.[13.24] Свояченица сэра Томаса весьма похвально отзывалась об этих лозах - возможно, это были лозы европейского винограда. Она жила через дорогу от дома Шекспира на углу Чэпел-стрит и Сколарз-Лейн. Теперь в ее доме, весьма расширенном и усовершенствованном на современный лад, расположен отель 'Сокол', радушно принимающий посетителей Стратфорда.
Шекспир переехал в Нью-Плейс в конце 1597 г. или по крайней мере в начале следующего года. Дата известна, поскольку в ежегодном обследовании наличия пшеницы и солода, проводившемся 4 февраля 1598 г., он занесен в опись как постоянный житель Чэпел-стрит, на которой расположен Нью-Плейс. В этой описи сказано, что он является владельцем десяти четвертей (четверть равна 80 бушелям), скорее всего, солода; это явствует из других записей, сделанных в ходе обследования, и по итоговой записи. Три следовавших одно за другим дождливых лета привели к нехватке зерна, резкому повышению цен и (неизбежно) к созданию тайных запасов пшеницы и солода. Отцы города постановили тогда ограничить количество солода, которое каждая семья могла запасать для изготовления пива. (Изготовление пива, как уже говорилось, было главным предметом производства Стратфорда) Десять четвертей, имевшихся у Шекспиров, составляли нормальный запас. Из их тринадцати соседей по Чэпел-стрит двое запасли больше: Томас Диксон и школьный учитель Эспинел. Томас Люси из Чарлкота, отмеченный в списке как 'не принадлежащий к общине', припрятал больше всех шестнадцать четвертей в амбаре Ричарда Диксона и двенадцать с половиной у Абрахама Стэрли, о котором мы еще услышим.
Дом, охарактеризованный пятьдесят лет назад как обветшалый, был отремонтирован новым владельцем. В своем издании сочинений Шекспира 1733 г. Льюис Тиболд, знавший Хью Клоптона (одного из потомков того, кто построил Нью-Плейс), сообщает, что Шекспир 'восстановил и перестроил его по своему усмотрению'. В 1598 г. корпорация уплатила 'г-ну Шекспиру' (Shaxspere) десять пенсов за некоторое количество камня, и этот камень клоптоновского дома она использовала (что было особенно уместно) для починки клоптоновского моста. Смысл записи не совсем ясен - за отсутствием личного имени можно допустить, что здесь упомянут отец драматурга, однако, вероятнее всего, этот камень остался после ремонта Нью-Плейс.
Что думали соседи-горожане об известном драматурге из труппы лорд-камергера и вызывавшем восхищение певце любовного томления, который каждый год какое-то время жил среди них? Вероятно, их не очень интересовали его пьесы и стихи. Иначе относились они к его деловым успехам; они видели в Шекспире человека проницательного в практических вопросах, к которому можно обратиться при необходимости за солидной ссудой при достаточной гарантии возврата долга. Именно так относилось к нему семейство Куини. Вскоре после того, как Уильям Шекспир купил дом в Стратфорде, Адриан Куини, старый сосед и коллега Джона Шекспира по ремеслу, сообщил Абрахаму Стэрли, что хозяин Нью-Плейс, возможно, предполагает сделать некоторые капиталовложения. Этот Стэрли был родом из Вустера. Он учился в Куинз-Колледже Кембриджского университета и, прослужив некоторое время у сэра Томаса Люси, переехал в Стратфорд, где весьма преуспел: в 1596/97 г. он был бейлифом. 24 января 1598 г. Стэрли писал Ричарду Куини, находившемуся тогда в Лондоне: 'Сдается ему [Адриану Куини], что наш земляк г-н Шекспир не прочь потратиться на покупку пары ярдлендов земли либо возле Шотерн, либо поблизости от нас; он [Куини] считает, что было бы в самый раз посоветовать ему обратить внимание на наши десятинные земли'. Покупка этих земель, помимо прямого дохода, могла принести и дополнительные выгоды. Может быть, стратфордские соседи предполагали, что Шекспир, подписывавшийся теперь как джентльмен, живо заинтересован также в дальнейших приобретениях для упрочения своего положения? Во всяком случае, хотя они и соблазняли его покупкой земли, а также правом на сбор десятины, он не был еще готов к тому, чтобы ухватиться за это предложение. Пока еще не был.
Наступил октябрь, и Ричард Куини вновь оказался в Лондоне, на этот раз с тем, чтобы ходатайствовать перед Тайным советом о предоставлении корпорации хартии на лучших условиях и об освобождении города от налога в связи с субсидией, совсем недавно утвержденной парламентом. Из-за плохой погоды и двух опустошительных пожаров Стратфорд переживал трудные времена, так что у Купни были сильные доводы. Но ему пришлось задержаться в Лондоне на четыре месяца, в бездействии ожидая решения. Он рассчитывал на поддержку лендлорда, сэра Эдварда Гревиля, обещавшего помочь деньгами, для того чтобы добиться 'удачи в деле' (как выражался Стэрли). Между тем 25 октября Купнп, живший в гостинице 'Колокол' на Картер- Лейн, счел благоразумным написать своему 'надежному доброму другу и земляку г-ну У. Шекспиру'. В письме, написанном его мелким беглым почерком, Куини просил своего доброго земляка
