помочь ему ссудой в 30 фунтов стерлингов под свою собственную ответственность и под гарантию мастера Бушеля или мастера Миттона. 'Г-н Росуэл', на которого он рассчитывал, 'все еще не приехал в Лондон, а у меня здесь особо важное дело'. Ричард Миттон и Питер Росуэл были джентльменами, состоявшими на службе у Гревиля. 'Вы окажете дружескую услугу, - писал он далее в письме, - если поможете выбраться из долгов, которые я наделал в Лондоне; я уповаю на господа и утешаю душу свою надеждой, что они не останутся неоплаченными. Сейчас я отправлюсь ко двору [лодочник должен был перевезти его в Ричмонд], надеясь на ответ с решением по моему делу'. Шекспир так и не получил этого взволнованного обращения, ибо Куини привез его с собой обратно в Стратфорд, и, когда в 1602 г. он умер, находясь в должности бейлифа (его смертельно ранили, когда он пытался прекратить пьяную уличную драку, в которой участвовали люди Гревиля), это письмо было помещено среди бумаг Куини в архиве корпорации.
Отчего же он его не отправил? Возможно, Куини решил встретиться с Шекспиром лично или наш драматург навестил своего земляка в гостинице 'Колокол' возле собора св. Павла. Выдающийся знаток биографии Шекспира Джозеф Куинси Адамс приходит к такому заключению:
'Мы не знаем, как они встретились, но известно, что Шекспир охотно согласился ссудить деньги, ибо в этот же день Куини сообщил об этом в письме своему шурину'.[13.25] Но рассуждать так - значит принимать возможность за свершившийся факт. Куини действительно написал в этот день письмо; 4 ноября Стэрли, упоминая об этом письме, сообщал, что 'наш земляк г-н У. Шекспир готов обеспечить нас деньгами, - однако он тут же замечает, - чему я был бы очень рад, зная, когда, где и как он это сделает, и я прошу, не упускайте этой возможности; если условия будут достаточно приемлемы'.[13.26] Эти слова не дают основания полагать, что дело было завершено. Примерно в. то же самое время Адриан Куини советует своему сыну и компаньону Ричарду, если тот будет вступать в сделку с Шекспиром или занимать у него деньги, закупить в Ившэме некоторое количество вязаных чулок для их мелочной лавки. Такой совет скорее относится к какой-то коммерческой сделке, а не к упомянутой ссуде. Мы не знаем, помог ли Шекспир Ричарду Куини, хотя очень похоже, что помог. Далее все сложилось удачно. Королева в конце концов согласилась сделать послабление 'этому городу, дважды пережившему бедствия и почти уничтоженному пожаром', и казначейство покрыло лондонские расходы Куини. Куини и Шекспиры по-прежнему сердечно относились друг к другу; сын Ричарда Томас женился на младшей дочери Шекспира, хотя этот союз (как выяснилось позже) не был удачным.[13.27]
Одни женились, другие умирали. В марте 1601 г. умер Томас Уиттингтон, бывший пастухом у Хетеуеев; он оставил завещание, где упомянуты 40 шиллингов, которые ему задолжали Шекспиры.[13.28] Сентиментальные биографы вообразили себе Унттингтона прототипом великодушного пастуха, вроде верного Адама из 'Как вам это понравится', помогавшего Энн и одалживавшего ей деньги, в то время как ее муж был занят сочинением пьес в равнодушной столице; однако эта сумма равным образом могла быть невыплаченным Уиттингтону жалованьем или сбережениями, отданными им на хранение. 8 сентября 1601 г. Джон Шекспир был похоронен на кладбище при храме св. Троицы. За отсутствием какого-либо завещания сдвоенный дом на Хенли-стрит должен был перейти к его старшему сыну Уильяму. Несомненно, Мэри Шекспир осталась жить в доме, где она уже прожила более полувека. Кое-кто из детей и внуков остался с ней; дочь Джоан, вышедшая замуж за шляпочника Харта, тоже жила в этом доме со своей растущей семьей. Вдова прожила еще семь лет. 9 сентября 1608 г. в стратфордской приходской книге сделана запись о погребении 'Мэри Шекспир, вдовы'.
Сохранившиеся сведения мало что сообщают о том, как Шекспир проводил время за пределами Лондона. В сухой юридической манере документов фиксировались незначительные споры из-за денег, разбиравшиеся в суде. Скажем, человек, у которого солода было больше, чем требовалось для домашнего пивоварения, давал порой несколько бушелей в долг и, когда ему вовремя не платили по счету, обращался в суд. В этом отношении Шекспир ничем не отличался от остальных. Весной 1624 г. он (или кто-либо из его домашних) продал соседу Филипу Роджерсу двадцать бушелей солода, а 25 июня одолжил ему 2 шиллинга. Роджерс был аптекарем и торговал элем, имея на то официальное разрешение, а также лекарствами и табаком; мы знаем, что он торговал своими напитками на Чэпел-стрит и Хай-стрит, неподалеку от Нью-Плейс. В целом его долг Шекспиру едва превышал 2 фунта стерлингов, из которых 6 шиллингов Роджерс вернул, после чего за ним осталось 35 шиллингов 10 пенсов. Через своего юриста Уильяма Тесерингтона Шекспир привлек Роджерса в суд письменного производства, заседавший раз в две педели под председательством бейлифа, где слушались дела о долгах, не превышавших 30 фунтов. Истец требовал свои 35 шиллингов 10 пенсов плюс 10 шиллингов в возмещение судебных расходов. Что постановил суд, неизвестно.
Это был не единственный случаи, когда поэт предъявлял иск. Через несколько лет в том же самом суде он добивался взыскания 6 фунтов стерлингов плюс возмещения судебных расходов с Джона Эдинбрука. Возможно, это был тот самый Эдинбрук, который продавал лицензии на изготовление крахмала в Уорикшире около 1600 г. Разбирательство по этому иску тянулось почти год - с 17 августа 1608 г. до 7 июня 1609 г., и после него осталось большое число малоинтересных протоколов. Суд с посыльным направлял ответчику судебную повестку. Затем составлялся список присяжных. Далее ответчику приказывалось предстать перед судом, и суд присяжных выносил решение в пользу истца. Затем вновь суд приказывал Джону Эдинбруку явиться, чтобы наконец удовлетворить иск Уильяма Шекспира, заплатить долг и возместить убытки. И наконец, когда тот не являлся, суд обращался к поручителю Эдинбрука, Томасу Хорнби, чтобы тот объяснил причину неуплаты 6 фунтов и 24 шиллингов, составлявших сумму долга и убытков. Хорнби был кузнецом (так же, как и его отец) и торговал элем в пивной на Хенли-стрит. Удалось ли Шекспиру взыскать эту сумму, в документах не зафиксировано. Его настойчивость может поразить наших современников, показавшись бессердечной, однако действия Шекспира были обычными в эпоху, когда не существовало кредитных карточек, овердрафта или инкассирующих учреждений. [13.29]
Такого рода заботы случались у Шекспира нечасто. Он, должно быть, в основном проводил время с семьей или работал в саду возле дома Нью-Плейс. Официальные документы не фиксировали незначительные события повседневной жизни, и все же предание время от времени удовлетворяет наше любопытство, позволяя увидеть интимную провинциальную обстановку, в которой жил драматург. Джордж Стивенс сохранил достаточно правдоподобное предание о том, будто Шекспир любил раз в неделю пропустить стаканчик в ближайшем трактире: 'Покойный г-н Джеймс Уэст из казначейства уверял меня, что в его дом в Уорикшире имелась деревянная скамья, на которой любил сидеть Шекспир, и глиняная кружка на полпинты, и которой он имел обыкновение каждое воскресенье вечером потягивать эль в одной пивной в окрестностях Стратфорда'.[13.30] Если его сердили, он изящно мстил, используя средства своего искусства. 'Старый актер г-н Боумен слышал, от сэра Уильяма Бишопа, сообщил Олдис, - что некоторые черты характера Фальстафа заимствованы у какого-т стратфордского горожанина, то ли вероломно нарушившего какой-нибудь договор, то ли назло отказывавшегося расстаться с каким-то участком земли, примыкавшим к земле Шекспира в городе или поблизости от города, хотя ему предлагали приличное вознаграждение'.[13.31]
Предание особенно безжалостно к Джону Комбу, богатейшему холостяку, более того, богатейшему гражданину Стратфорда, который, по общему мнению, накопил свое состояние, взыскивая ростовщические проценты по допускаемой законом десятипроцентной таксе. Этот Комб, гласит молва, служил мишенью для импровизированных ocтрот Шекспира. Перечисляя 'окрестных джентльменов; Роу пишет:
Существует рассказ, который и сейчас еще помнят в здешних краях, о том, что он [Шекспир] был особенно близок с одним старым джентльменом известным там богачом и ростовщиком. Однажды во время приятной беседы, которую они вели в компании друзей, г-н Комб шутя сказал Шекспиру, что ему пришло в голову попросить его написать для него эпитафию, если Шекспиру случится пережить его; и, поскольку он не сможет узнать, что скажут о нем после смерти, он очень хотел бы услышать эпитафию немедленно. Тогда Шекспир произнес слдующие четыре строки:
Однако, говорят, жало резкой сатиры столь глубоко уязвило этого человека, что он никогда не простил этой обиды.[13.32]
Длинная вереница рассказов об отношениях Шекспира и Комба достигла кульминации у Роу. В 1634 г., путешествуя по Уорикширу, некий лейтенант Хаммонд, 'стоявший с ротой солдат в Норидже', рассматривал памятники в стратфордской церкви. Он задержался у 'искусного памятника знаменитому английскому поэту г-ну У. Шекспиру', который произвел на него должное впечатление, а затем повернулся к памятнику старому джентльмену, холостяку г-ну Комбу, чье имя этот поэт обыграл в нескольких остроумных и веселых стихах, и негоже, чтобы со временем эти несколько зерен вдохновения были ссыпаны в мешок {В подлиннике непереводимая игра слов, основанная на том, что 'Комб' не только фамилия стратфордца, но и мера веса сыпучих тел, Прим. перев.}.[13.33] Хаммонд, однако, не дал себе труда записать эти стихи, но его оплошность исправил (с неожиданным дополнением) Николас Бург, бедный дворянин из Виндзора, который приблизительно в середине века включил в свою записную книжку не только эпитафию нашего поэта 'Джону из Комба' - сыну дьявола, но также извинения Шекспира в изящных стихах, принесенные этому холостяку, который завещал свое наследство беднякам. Обри в своих записях также нашел место как для этого анекдота, так и для эпитафии.
Предание, которое существует в стольких разнообразных версиях, на первый взгляд кажется заслуживающим доверия, однако сами эти рифмованные вирши настолько не шекспировские по духу, что располагают к скептицизму. Эти сомнения подкрепляются тем фактом, что подобные же эпитафии, посвященные некоему неназванному ростовщику, появились до этого в книге 'Чем дальше, тем смешней' (1608), опубликованной под инициалами 'X. П.', а также в 'Британских реликвиях' Кемдена (1614) среди подборки 'причудливых, веселых и насмешливых эпитафий, большинство из которых сочинено в молодости г-ном Джоном Хоскинсом'. Позже, в том же столетии имена других персонажей Стенхоп, Спенсер или Пирс - заменили имя Комба. Среди 'различных избранных эпитафий и погребальных эподов', напечатанных Ричардом Брэтуэйтом в виде приложения к его книге 'Посмертные сочинения', есть и эти знакомые стихи 'об известном ростовщике Джоне Комбе из Стратфорда-на-Эйвоне доска со стихами укреплена на том надгробии, которое он велел воздвигнуть еще при жизни'. Неважно, что Комб не построил себе надгробья при жизни; Брэтуэйт правильно назвал имя ростовщика. Но он не назвал Шекспира. Лишь впоследствии часто повторявшаяся эпитафия, войдя в структуру предания, была связана с именем того, кто прославил Стратфорд.
Этот эпизод вновь всплыл на поверхность гораздо позже, в 1740 г., когда приходский священник из Лестершира Фрэнсис Пек, увлекавшийся собиранием древностей, сообщил о другой шекспировской эпитафии, посвященной другому Комбу.
Всякий знает шекспировскую эпитафию Джону Комбу. А мне говорили, что потом он написал другую эпитафию Тому Комбу по прозвищу Жидкая Бороденка, брату названного Джона; она еще никогда не печаталась. Вот ее текст:
Весьма едко сказано...[13.34]
Теперь недостает только, чтобы неподражаемый Джорден объединил эти эпитафии братьям Комб в одну совершенно неправдоподобную историю. У него дело происходит под кровлей
