– Ну а если бы мы, предположим, захотели двойняшек? – вспомнив сказанное приемщицей, заикнулся фирменному консультанту Витя.
Лена тут же его, конечно, одернула.
Консультант же, не обратив на это внимания, в своей мягкой манере ответил:
– Что же может быть радостнее в молодой семье, чем воспитывать мальчика с девочкой, близнецов, братика и сестренку! Я бы вам посоветовал, если позволите, серьезно поразмыслить над этим. И к тому же от имени фирмы могу присовокупить: это облегчило бы нашу задачу.
– Благодарим за совет, но заказ оформляем! – поднимаясь, решительно заявила Лена.
– Мы подумаем, – пообещал в пику ей Витя. – Большое спасибо.
Невзирая на столь явное расхождение мнений, все же фирму 'Малыш' Путинцевы покинули вместе. По какой-то одной ей известной причине Лена отказалась от намерения немедля осуществить свои планы.
На улице с озабоченностью объявила:
– Я к себе в институт, и так полдня пролетело!
– Я к себе, – откликнулся эхом Витя.
И разошлись в разные стороны. Расстались до вечера.
Ну а вечером дома встретились как ни в чем не бывало, словно это не между ними обнаружилось стопроцентное разногласие по не последнему, между прочим, в семейной жизни вопросу.
Перед сном, как водится, мирно попили чайку, обменялись институтскими новостями. Разомлев от подобной идиллии, Витя высказал еретическую идею:
– А не послать ли эти новации куда подальше?!
И поскольку в ответ Лена только лишь пожала плечами, неопределенно и в то же время устало, Витя обнял эти покорные плечи и поцеловал родную жену в губы. Поцелуй получился долгим и сладким и в немалой степени вдохновил Витю.
– А что, правда, Ленок, рискнем, а? Была, не была!
Чем окончилась рискованная попытка, можно было более или менее определенно судить спустя положенные для прибавления семейства сроки. У Путинцевых родилась дочка. Что еще оставалось счастливому Вите, как не таскать в родильную палату букеты охапками, констатируя, в полном согласии с фактами, что Ленкина взяла, как обычно.
Разумеется, никто не мог дать гарантии, что крошка Катенька вырастет в полном соответствии с материнской заявкой, подготовленной в свое время для фирмы 'Малыш'. Но заявку эту Лена на всякий пожарный все-таки сохранила.
– Надеетесь, вырастет, Елена Александровна?
Улыбается в ответ таинственно:
– Секрет фирмы!…
Мода на правдивых
Когда Витя Путинцев предложил в институте испытать антилжин, поначалу от добровольцев отбою не было. Теоретически все изложил в наилучшем виде; специалисты одобрили, а другим какой резон залезать в эти дебри, где черт ногу сломит. Для общего же развития ограничился сообщением, что психиатрам знакома органическая неспособность ко лжи у некоторых больных. Он, Путинцев, сообразил, каким образом намеренно вызвать подобный симптом у вполне нормального индивида. Остальное было делом техники, как говорится. Тем и притягивала путинцевская затея, что обещала преодоление сложностей путем элементарным; по таблетке утром и вечером – и лады; режь в глаза правду-матку кому захочешь, не боись, опыт все спишет.
На ближайшем же семинаре Теракян, дипломат и политик, некоронованный чемпион в академическом стиле, вдруг прилюдно обнаружил ошибку уважаемого коллеги. Угляди он нечто подобное раньше, до путинцевских опытов, вероятнее всего, поделился бы сомнениями в коридоре, полушепотом, колеблясь и недоумевая, в уж кто-то из правдолюбцев, каковые до конца никогда не переводились, возможно, и подхватил бы его колебания, протранслировал громогласно. Ну а если бы в крайнем случае сам от высказывания не удержался, прозвучало бы оно приблизительно в таком духе, что в интересном, поучительном, в чем-то даже блестящем, многообещающем сообщении уважаемого имярек, лишний раз подтвердившего профессиональный уровень, непонятным-де образом проскочила предосадная шероховатость. Так бы высказался проницательный Теракян, даже если под шероховатостью таился провал, пропасть, в которую рушилось у коллеги все без остатка. Зато ныне, обнаружив ошибку в расчетах, существенную, пожалуй, однако же не коренную, отнюдь, обходительнейший Тер тем не менее без подготовки пальнул: мол, наука не терпит приблизительности и спешки, а простая небрежность чревата фальсификацией результатов, и, припомнив огрехи в предыдущих работах Эн Эн, подвел к выводу, что пред нами не оплошность, но метод. Тут возникла немая сцена, что продлилась, однако, не долго. Под воздействием поданного примера (и путинцевского, разумеется, препарата) коллеги сообща накинулись на еще недавно уважаемого собрата, только пух во все стороны полетел.
Происшествие это послужило началом. Продолжения? Они не заставили себя ждать. Путинцев не хотел оттолкнуть никого; заносил фамилию в список, ставил крестики в рабочей тетради. Как известно, чем больше участников в эксперименте, тем для достоверности лучше. Но не менее известно и то, что на статистику полагаться не след, если не подкрепить ее кой- какими добавочными ухищрениями. Скажем, слепым методом не ввести контрольную группу. Это значит, что части подопытных, того не подозревая, предстоит поглотать – взамен испытуемых – таблетки пустые, по виду не отличимые от настоящих. Шифр, кому что дается, у Путинцева хранился отдельно, в секретном местечке. Будет ли разница в действии – вот вопрос. По идее-то, ясно, должна проявиться.
Не успел осесть пух от заклеванного коллеги, как в соседней с путинцевской лаборатории взбунтовался тишайший Е., аспирант: наотрез отказался негритянствовать на своего шефа, а когда шеф, сопротивляясь действию антилжина, попросил уточнить сей сомнительный термин, Е. открыто уподобил того вурдалаку, присосавшемуся к аспирантским свежим мозгам. Невосприимчивый к препарату шеф в ответ потребовал фактов. И требуемое сполна получил. Вследствие чего самого проняло.
Грош цена голым идеям, заявил он. 'Сказать все можно, а ты, поди, демонстрируй!' Из того, что он дает возможность рассуждать и высказываться, чтобы после из моря бреда выудить сколь-нибудь стоящее, крупицы, молодой человек вывел неверное заключение. Черт-те что возомнил. 'Я, по-вашему, вурдалак? Да вы сам сосунок! Не я высасываю ваши мысли, а вы мой опыт. Что естественно, впрочем. Как естественно, что по бедности расплачиваетесь мелочишкою. Медяками!… Не беда, рассчитаетесь, придет время!…'
Если честно сказать (а умельцев говорить по-другому что ни день убывало), не одни научные отцы и дети занялись сведением счетов. На поверку оказывалось, что правда – отнюдь не безобидная штука. Даже, может быть, ее следовало приравнять к веществам особо опасным, обращаться с коими надобно с осторожностью и сноровкой. Как сострил Теракян, на сосуде с этим субстратом надлежит отныне изображать череп и кости.
Он сострил так после того, как Путинцев явился к его сотруднице строго выговорить ей за то, что она-де манкирует. Забывая вовремя получить таблетку, мисс, быть может, того не желая, нарушает чистоту опыта, неужели не ясно. Что же неясного, отвечала сотрудница Теракяна, по старинке называемая Путинцевым 'мисс', хотя давно стала миссис, только ничего она не забыла, в сознательно из игры вышла, с нее лично хватит. Витя сильно обеспокоился. Почему? По какой причине? Это был первый случай отказа. 'Мое право. И отчета я давать не намерена!…' – 'Так-то так, – согласился с ней Витя (вернее, вынужден был согласиться), – но пойми, мне желательно знать…' – 'Зря настаиваешь. Я таблетки не приняла, захочу и совру!' Но, немного смягчившись, мисс, она же миссис, поведала, что муженек ее благоверный, оказывается, тоже записался к Путинцеву в опыт, она и не знала. 'Ну так в чем криминал?' – не уразумел Путинцев. До тех пор, оказывается, считалось, что мистер вечерами посещает какие-то курсы, занятие через день, а тут открылось, что за курсы на самом деле… 'Из-за опыта твоего дурацкого расходимся мы!' И в слезы. Витя это плохо переносил. 'Ты бы лучше мне сказала спасибо…' – 'Тебе?! Это, интересно, за что же?!' Он пустился было в объяснение по науке, относительно преимуществ честности в жизни, вот тогда Теракян своей остротой его и прервал. Сказанул про череп и кости. В меткости этих слов предстояло еще не раз убедиться, в том числе на собственной шкуре.
Наблюдатель, экспериментатор, до поры до времени он взирал на происходящее, как в микроскоп, с неподдельным, захватывающим интересом, однако же трезво и несколько отстраненно, олимпийцу подобно. Наблюдатель обязан фиксировать факты, для достоверности выводов набирая статистику. И в принципе мало что изменялось оттого, что под нацеленным окуляром на предметном стекле не молекулы, не инфузории корчились, в человеческие экземпляры. Так, во всяком случае до некоего момента, полагал научный сотрудник В. Путинцев. Представления эти, были, однако, поколеблены, и весьма ощутимо, стоило лишь самому попасть под прицел. Подопытные коллеги откровенности не стеснялись. Довелось-таки кое-что услыхать о себе. Так, по общему мнению, Витя был везунчик, счастливчик, а согласно законам сохранения (интересно, чего?) счастье одного, оно строится на несчастье другого. И за тем, что ему удается резвиться в науке, как форели в чистом горном ручье, проступает согбенная тень труженика, изнывающего под поклажей. Он открыл, что коллеги завидовали ему… Неужели правда, добавок к прочему, непременно должна быть горька? Он когда-нибудь отлынивал от положенной порции груза? То, что названо 'резвостью', разве это взамен, разве это не сверх распределенной нагрузки?! Кому много дано, с того много и спросится, поясняли ему, и тогда к ощущению горечи примешивался медовый привкус.
Горьким медом повеяло и от признания Юленьки В.
Безотказнее, безобиднее и беззащитнее Юленьки в институте не было существа. Кому, впрочем, могло прийти в голову ее обижать? Все равно как обидеть младенца. Хотя Юленька, ясно, была далеко не младенец. Сколько Вите Путинцеву помнился институт, столько помнилась и Юленька В. Неизменно в работе, в хлопотах, в стремлении по возможности облегчить окружающим жизнь, а сама незаметная, фоном, на дальнем плане, она, казалось, просто растворена в бытие институтском, никакого иного не зная, без остатка в этих биорастворах, над которыми вечно шаманила, колдовала. Разумеется, в стороне от путинцевского эксперимента она не осталась. И где-то после четвертой дозы, улучив минутку, когда они с Витей оказались вдвоем, объявила, что любит его, Витю. Давно и серьезно. И его, Витина, Лена уже тоже, как говорится, в курсе, он же сам виноват со своим антилжином, иначе… иначе под пыткой бы ни в чем не созналась. В серьезности ее слов, равно как ее чувств, сомневаться не приходилось. Серьезность вообще была свойственна ей, равно как правдивость, да, Юленька, она, конечно, из тех, кто в препарате для честности не нуждался, без того бы не соврала. Но промолчала б, конечно… 'Под пыткой!…' Так могла выразиться только она, с ее пристрастием к старомодным романам. Словом, Витю – 'везунчика' точно гром разразил, никому бы не пожелал очутиться на своем месте… А на месте Юленьки В.?! Его первым движением было прикрыть ее от опасности, защитить… Но как? От чего?! Со слоновьей грацией попробовал обратить все в шутку. Ну конечно, он же сам не глотает таблеток, заметила на это Юленька с грустью, да ей и не требуется от него правды, сама прекрасно ее сознает. Из-за проклятого антилжина смолчать не сумела!…
А следом за Юленькой ополчился на Витю его мальчик, его подопечный, до крайности недовольный тем, что ему, видите ли, уделяется мало внимания, поскольку руководитель, шеф, вместо того чтобы выполнять свое педагогическое предназначение, увлекся незапланированными экспериментами, совершенно к тому же для лаборатории непрофильными и практиканту, стало быть, бесполезными. Ползунок, с четверенек не вставший, ему, Путинцеву, смел указывать, как он должен себя вести! Чтобы яйца курицу учили!… Но Витя сдержался и наглеца не срезал, признал в его претензиях долю правды. Взяв за руку, вместо этого отвел к Теракяну. Вот, мол, не угодил достопочтенному сэру, не пристроишь ли его у себя. Теракян выслушал обе стороны и согласился по дружбе. Лишь напоследок заметил, что в создавшейся обстановке не обязательно лопать таблетки, чтобы не держать кукиш в кармане. 'Что же в этом плохого?' – спросил Витя, к неприятностям от эксперимента начиная уже привыкать. Но коллега не пожелал вдаваться в детали. На обратном пути Витю кольнуло: уж не заподозрил ли его мудрейший Тер?!
Долго мучиться неизвестностью ему не пришлось. И ответ на свой вопрос не от Теракяна услышал. Сам Б. Ш. удостоил Путинцева такой чести.
Едва вернувшись к себе, он узнал, что его разыскивает Генриетта Акимовна. Ангел-хранитель при Б. Ш. (согласно иной точке зрения – демон), она не тревожила по пустякам. Так что стоило Путинцеву объявиться, как он тут же предстал пред ясные очи.
Сияние, каким его встретил Б. Ш., похоже, ничего доброго не предвещало.
