Восхождение самозваного принца

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Восходящий как солнце

Они научили меня сражаться лучше любого из живущих ныне людей. Научили быть в гармонии с миром, научили задавать вопросы и приобретать знания. Они научили меня ценить истинную красоту вещей, показав, что в природе все дополняет друг друга. Не могу отрицать: они наделили меня великим множеством драгоценных даров.

И все же я ненавижу их всем сердцем и всей душой. Если бы завтра под моим командованием оказалась армия, я бы повел ее на Эндур'Блоу Иннинес и уничтожил это гнездо эльфов. Я был бы рад видеть госпожу Дасслеронд и всех ее высокомерных подданных валяющимися мертвыми.

По правде говоря, моя злость на эльфов столь велика, что она просто пугает меня.

Помню, как-то я подслушал разговор Белли'мара Джуравиля с То'эль Даллией. Они говорили о своих учениках. Белли'мар рассказывал, какое испытание он недавно придумал для Бринн Дариелъ. Ей нужно будет выследить добычу. Еще он говорил, что они с Дасслеронд придумали для Бринн ряд других испытаний, каждое из которых труднее предыдущего. Им хотелось увидеть, какое же из них окажется ей не по силам. Только так, заявлял Джуравилъ, они смогут оценить, на что способна тогайранка, а сама Бринн — определить границы своих возможностей.

Мне понравились эти рассуждения, и я их запомнил. Пусть я еще не до конца овладел силой магических самоцветов, но кое-что уже хорошо понял: есть два величайших достоинства воина, помогающих ему оставаться в живых, — способность осознавать границы своих возможностей и мудрость, оберегающая его от попыток вырваться за их пределы. Когда воин ведет битву, каждое мгновение ему приходится делать выбор, правильность которого помогает ему остаться в живых. Тогда я проникся уважением к эльфам и мне понравились задуманные ими испытания. Я восхищался их прямодушием и собранностью; мне было приятно узнать, какие большие надежды они возлагают на меня и на Бринн. Эльфы старались поднять нас до такого уровня, чтобы мы без малейших внутренних сомнений могли принять звание рейнджера.

Во всяком случае, Бринн Дариель это смогла.

Потом моя наставница То'эль рассказала Джуравилю об испытаниях, которые госпожа Дасслеронд придумала для меня, ожидая… нет, просто требуя, чтобы я непременно выдержал их все. Как говорила То'эль, я не мог потерпеть неудачу, ибо мне суждено стать «совершенством в облике рейнджера».

Казалось бы, эти слова должны были польстить мне. Вспоминая сейчас о том разговоре, я до сих пор удивляюсь, как тогда, в свои двенадцать лет, я сумел понять всю жестокую правду слов Дасслеронд. Я ожидал, что Белли'мар Джуравиль — единственный эльф из народа тол'алфар, которого я считал почти что другом, хотя, следует признаться, это мало о чем говорит, — содрогнется от этих слов и скажет То'эль, что он немедленно пойдет к госпоже Дасслеронд и сообщит, что не согласен с ней.

Однако он сказал: Тужен димарра-ти вьель вин Плекер'алфар.

Эти слова и сейчас, спустя несколько лет, звучат у меня в голове, причем даже яснее, чем тогда: Тужен димарра-ти вьель вин Плекер'алфар. Это старинная эльфийская поговорка, их у этого народа великое множество. Ее невозможно дословно перевести на язык людей, а примерный смысл таков: «достичь самой выси звездного неба». Эльфы в одном из своих ритуальных танцев пытаются отобразить эти слова, подпрыгивая как можно выше и вытягиваясь всем телом, словно стремясь попасть в мир, где в сиянии звезд царит высокий дух. Если понимать поговорку более отвлеченно, так говорят о тех, с кем связаны большие надежды и ожидания.

Когда Белли'мар Джуравиль вспомнил эту поговорку применительно ко мне, он хотел выразить свою полную уверенность, что я не обману ожиданий госпожи Дасслеронд и справлюсь с ее требованиями. Надо думать, он сделал мне комплимент. Однако чем дольше продолжалось мое обучение, тем больше слова Джуравиля казались тяжким грузом, повисшим у меня на шее. Мне было важно знать и другое: неужели эти требования так крепко засели в головах моих наставников? Если бы госпожа Дасслеронд не стремилась вырастить из меня образцового рейнджера, сделать символом совершенства в человеческом облике, как бы она относилась тогда ко мне? Более терпимо? Или, наоборот, еще суровее? Когда мы расставались, Дасслеронд не сказала, что я не стану лучшим из рейнджеров; она заявила, что я вообще не стану рейнджером. Предводительница эльфов обманулась в своих ожиданиях, и это подкосило ее, изменив привычное восприятие мира, в котором она могла безраздельно властвовать над другими, требуя от них совершенства.

Значит, только потому, что я не оправдал самых высоких ее ожиданий, госпожа Дасслеронд перечеркнула и все остальные надежды, связанные со мной. Если я не смог стать «совершенством в облике рейнджера», мне, по ее мнению, вообще не быть рейнджером.

Как же я ненавижу эту Дасслеронд и весь ее высокомерный, заносчивый народец!

Больше, чем чего либо, мне хочется показать ей, кем на самом деле является Эйдриан. Я не только стану рейнджером, удовлетворяющим ее требованиям… я действительно сделаюсь лучшим из всех рейнджеров, когда-либо живших на свете! Обо мне будут слагать легенды. Меня воспоют в стихах и балладах, и мое имя будут произносить с большим почтением и трепетом, чем имена Терранена Динонъела и моего отца Элбрайна — легендарного Полуночника. Когда я достигну вершины своей славы, я вновь явлюсь к госпоже Дасслеронд. Я встану у пределов ее долины и заставлю всех этих эльфов узнать правду о себе. Я заставлю эту Дасслеронд признать меня не просто достойным, а достойнейшим из достойных!

Эти откровения я получил от Оракула, который теперь указывает мне путь.

Таковы мои замыслы, и их постоянно крепнущая сила ведет меня по жизни.

Эйдриан Виндон

ГЛАВА 12 СРЕДИ ЛЮДЕЙ

Он сидел на склоне холма, спрятавшись в тени деревьев, и наблюдал за работающими внизу людьми. Две женщины и юноша примерно его возраста, опустившись на колени, полоскали в мелкой речушке белье. Как рад он был услышать человеческие голоса! Не высокие певучие голоса эльфов, а голоса людей! Пусть он почти не понимал их слов, все равно Эйдриан чувствовал, что здесь он больше дома, чем в чужой ему долине Эндур'Блоу Иннинес, где он жил с самого рождения. Сидя в укрытии и глядя на этих людей, он понимал, что долина эльфов была и навсегда останется для него чужой. Эйдриан давно пришел к выводу: чтобы Эндур'Блоу Иннинес стала для кого-то родным домом, ему нужно обладать мировосприятием эльфов. И едва ли тот, кому суждено жить в десять раз меньше, чем живут эльфы, способен смотреть на мир так же, как они. Теперь Эйдриан находился далеко от эльфийской долины. Все эти дни он шел на восток, пока не оказался в окрестностях этой деревни, в которой помимо крестьян жили и охотники. Эйдриан несколько раз по пятам следовал за ними во время их походов. Какими неловкими и шумными казались ему эти люди! Видя, с каким топотом они двигались по лесным тропкам, совершенно не замечая притаившуюся в пятнадцати шагах добычу и распугав больше зверья, чем сумели поймать, Эйдриан в чем-то понимал госпожу Дасслеронд, которая испытывала презрение к людям.

И все же юноша (он сильно повзрослел за эти дни самостоятельной жизни в большом мире) с удовольствием наблюдал за их неуклюжими действиями. Это зрелище прибавляло ему уверенности. Он добьется здесь славы и величия, как, должно быть, и Бринн в своем южном Тогае.

Сегодня утром Эйдриан пришел к речке в надежде познакомиться с этими людьми. Он уже знал, что женщину помоложе зовут Элин, а ее сына — Казиком; оба они появлялись здесь ежедневно. Но, как назло, сегодня утром вместе с ними притащилась и Данья — горбоносая сварливая старуха. Эйдриан видел ее несколько раз, и всегда ее лицо оставалось недовольным. Редкие минуты проходили без того, чтобы старуха не шпыняла Казика.

Эйдриану совершенно не хотелось показываться перед этой старой каргой. Подождав какое-то время, он уже хотел было вернуться в лес, когда, к его немалой радости, Данья неожиданно поплелась обратно в деревню. Элин и Казик остались одни.

Теперь ничто не мешало ему выйти навстречу людям. Эйдриан ощущал сильное волнение. Он несколько раз глубоко втянул в себя воздух и встал. Не тратя время на дальнейшие раздумья, он спустился вниз по склону, выбравшись из-под прикрытия деревьев.

— Эгей! — приветственно крикнул Казик, заметивший его первым.

Присмотревшись и увидев, что этот человек не из их деревни, юноша удивленно вытянул шею. Не спуская с Эйдриана глаз, Казик подбежал к матери и тронул ее за плечо.

— Мам, глянь-ка туда, — сказал он.

Эйдриан понимал многие слова, но сам объясняться на языке этих людей почти не мог. К тому же мать с сыном говорили на местном наречии. Он медленно приближался к ним, не делая никаких движений, которые эти люди могли бы счесть угрожающими.

— Кто ты? — громко спросил Казик.

Видя, что Эйдриан все ближе подходит к противоположному берегу речушки, юноша принял оборонительную позу и подхватил валявшуюся на земле большую палку.

— Что тебе надо? — уже сердито выкрикнул он.

Эйдриан, подняв руки, остановился.

— Эйдриан, — произнес он. — Ни тул… Меня звать Эйдриан.

Он чуть не назвал свою фамилию, но вовремя прикусил язык. Если его отец действительно был таким известным, как утверждали эльфы, фамилия Виндон о много сказала бы этим людям. Сам толком не зная почему, Эйдриан не торопился раскрывать, кто он.

Прошло несколько тягостных минут. Потом Элин вышла из-за спины сына и сказала:

— Нет, он не разбойник, явно не разбойник. Кто ж ты такой, парень, и из каких краев тебя сюда занесло? Может, твоя семья перебирается к нам в Фестертул?

Большинство слов Эйдриан не понял, зато четко уловил дружелюбие в голосе женщины.

— Меня зовут Эйдриан, — снова, теперь уже увереннее, произнес он.

— А сам ты откуда будешь? — спросила женщина.

Эйдриан кивнул в сторону холма, потом вновь повернулся лицом к Элин.

— С запада? — недоверчиво спросила она. — Да там и жилья-то почти нет. Была там пара-другая охотничьих деревенек, только не думаю, что там еще живут.

— Говорю тебе, он разбойник, — шепнул матери Казик.

Эйдриан расслышал его слова, и хотя он не знал значения слова разбойник, но догадался, что так, вероятно, называют плохого человека.

— Ну, тогда он — совсем никудышный разбойник, — коротко рассмеявшись, ответила Элин.

Женщина повернулась к Эйдриану и махнула рукой, зовя его подойти.

— Иди сюда, парень, — сказала она.

Эйдриан перебрался через речушку. Казик смотрел на него исподлобья, во взгляде читался молчаливый вызов. Эйдриан мог бы ответить на него, и не только взглядом. Но юноше так хотелось очутиться среди людей, что он благоразумно удержался. Вступи он с Казиком в поединок глазами, дело могло бы кончиться другим поединком, причем с весьма печальными для сына Элин последствиями. Тогда нечего было бы и думать обрести пристанище в этой деревне.