волшебный запах, и был бы прав.
Растоптав впопыхах светильник-коптильник, но даже не заметив этого, бояре ворвались в оказавшееся беззащитным перед их натиском помещение и огляделись.
Что с лампой, что без нее — не было видно ровным счетом ничего — но запах!.. Этот запах!..
Он вел, он манил, он зачаровывал почище заклятий Чернослова, и не было сейчас ни единого человека среди бояр, кто согласился бы отступить и за все сокровища мира[10].
Побросав орудия взлома, изголодавшиеся по нормальной человеческой пище люди бросились вперед, вытянув дрожащие от нетерпения руки.
— Мед!
— Капуста квашенная!
— Грибы маринованные!
— Помидоры соленые!
— Меняю мед на помидоры!
— А у меня сыр!!! Целая головка сыру!!!
— Меняю…
— Меняю…
— Ай!!!..
Счастливое чавканье и причмокивание замерло.
— Рассобачинский? Что опять случилось?
— Т-только не б-бойтесь… В-все в п-порядке…
— Да что у тебя там, граф?
— Т-тут п-повешенный… Х-холодный… Г-голый…
— ЧТО?!
— С п-потолка с-свисает… П-прямо на н-него н-налетел… А из г-груди — н-нож…
— Ларишка, Ларишка, ашь? Што он говорит?
— Покойник, говорит, висит… — страшным шепотом продублировала Серапеина внучка, дожевывая, тем не менее, не давясь, соленый огурец с сыром и смородиновым вареньем. — Чуть его не схватил…
— Так живой, што ли?
— Какой живой, бабушка?! Ты чего? Повешенный, тебе ж говорят!
— К-какой… й-еще… п-повешенный, Р-рас-с… с-собачинский?
— Г-где?.. — дрогнул голос и у бояр.
— З-зд… Ах, чтоб ты сдох!..
— ЧТО?!..
— Это же туша!!! Копченая!!! Свиная!!! И ножик в нее воткнут!
— ГДЕ???!!!
— Вот!!! Налетай, честной народ!..
Те, кто в иные времена и при иных обстоятельствах были бы первыми с ядовитыми комментариями насчет «честного народа» и его местонахождения, сейчас были первыми у туши.
— Сейчас… Сейчас… Всем хватит… — Рассобачинский орудовал громадным ножом как заправский мясник. — Держите… Держите… И ты держи… А это тебе…
И тут, едва не пропущенный в возобновившемся с удесятеренной энергией самозабвенном чавканье, раздался едва слышный скрип в неизведанной еще глубине их продуктового рая, и на фоне дальней черной невидимой в темноте стены нарисовался светлый прямоугольник. Освещаемый факелом.
Ослепленные и напуганные бояре зажмурились, замерли как по команде и снова перестали жевать.
Человек с факелом в руках осмотрелся нерешительно, но, кажется, остался доволен результатом осмотра.
Он воткнул факел в кольцо на стене и мягко прикрыл за собой дверь.
Он был один.
Разлепив едва сносящие такой непривычно-яркий свет слезящиеся очи, бояре сначала с ужасом, медленно, но верно сменяющимся сначала сомнением, потом интересом, а потом и радостью вглядывались в фигуру и лицо их непрошенного компаньона.
Ништяк.
Лейтенант Ништяк.
Никак прячется от кого?..
А что если там, наверху, лукоморцы расправились с оккупантами? И треклятый наемник ищет теперь, где бы укрыться?
Укрыться?!..
ХА!
Руки подземных скитальцев сами выпустили еду и потянулись к лопатам и ломам.
Рассобачинский ухватил покрепче правой рукой нож, а левой — только что обглоданную берцовую кость кабана, и оглянулся на свое чумазое измученное воинство.
Звякнула о каменный пол неуклюжая лопата.
— Кто здесь? — незваный гость моментально выхватил из ножен спрятанный было меч, но мрак отозвался лишь крадущимися шагами.
— Кто, я спрашиваю? — в другой руке появилась палица, а в голосе — паника. — Я шутить не люблю!..
— И мы тоже, вражина, — темнота вдруг ожила, и из нее в круг мерцающего света, отбрасываемого факелом, не спеша, но решительно вышли подземные демоны — порождения ночи и подземелий.
С черными, покрытыми бугристой блестящей кожей и клочковатой шерстью мордами, в черном вонючем тряпье, с оружием и обглоданными костями прошлых жертв наготове в когтистых черных лапах, ощеряясь и рыча, надвигались они на бессчастного лейтенанта, еще минуту назад уверенного в том, что нашел в этой подземной кладовой и стол, и дом…
— ДЕМОНЫ!!!..
Сердце вояки отчаянно заколотилось, как будто желало выскочить из грудной клетки и помчаться обратно в безопасный коридор, но, не находя выхода, быстро обессилело, метнулось в последний раз в направлении пяток и взорвалось.
Издав слабый стон, Ништяк покачнулся и упал замертво.
— Чего это с ним? — грозно спросил мужской голос из тьмы.
— Притворяется, — тоном эксперта международного класса отозвалась женщина.
— Ничего, у нас этот номер не пройдет, — пообещал мужчина и сделал вперед еще один шаг.
— Он у нас за все ответит, — поддержал его другой.
— И за неделю под землей, и за чуду-юду, и…
— Стойте… — Рассобачинский склонился над неподвижным телом. — Кажется, он уже за все ответил…
— Сбёг!.. — с досадой плюнул боярин Артамон и с оглушительным звоном бросил на пол ломик. — Трус!
И тут снаружи затопали, дверь снова распахнулась, и на пороге замерли люди — то ли разбойники, то ли партизаны.
— НЕЧИСТЫЕ!!!..
Нечистые были, после допроса с безопасного расстояния, признаны за бесследно канувших в смертоносной яме бояр, извлечены под слезное оханье и причитанье баб на свет белый и отправлены в баню.
Тела лейтенанта и других оккупантов и их приспешников мужики перетащили на двор под стену конюшни для последующего погребения на пустыре за кладбищем.
Так, вместе с пошедшей пшиком блиц-оккупацией, закончилась подземная одиссея бояр, и началась новая-старая мирная и счастливая жизнь…
