Светлана Анатольевна Багдерина
Бояре: подземная одиссея
…Чернослов прислушался под дверью зала пиров царского дворца: ужин шел своим чередом — звенели кубки, ножи и вилки, ровным гулом доносились голоса, перекрывая переливы гуслей.
Лейтенант Ништяк его Черной Сотни, как придумали они называться, вопросительно глянул на него, но колдун, торжествующе усмехнувшись, покачал головой.
Грубая сила, лобовая атака…
Фи.
Ему пришло в голову кое-что получше.
Чернослов был любителем театральных эффектов. Причем провинциальный ли это был театр, существующий исключительно молитвами актеров, или столичный баловень меценатов — безразлично. Чем эффектнее, чем театральнее — тем лучше.
Ну, какое впечатление могут произвести ворвавшиеся в сердце — или желудок? — замка посреди мирной трапезы солдаты в чужих доспехах?
Максимум — пара подавившихся, да и то не насмерть.
А какое впечатление произведет вот это?
И Чернослов, самодовольно ухмыльнувшись в жиденькую, как суп бедняка, бороденку, щелкнул пальцами, и обе створки дверей, со скрежетом и визгом выдрав десятисантиметровые кованые гвозди петель из косяков, грохнули об пол.
Еще щелчок — и центральная люстра обрушилась с потолка на стол, давя и калеча гостей и хозяев…
Если бы была.
Заклинание колдуна, направленное на моментальный разрыв цепи предполагаемой люстры, не найдя назначенной цели, закрутилось радужным колесом, засвиристело, пробило дыру в самой серединке расписанного под гжель потолка, и, ухая и рассыпая розовые и желтые искры, ушло в ночное небо.
Огоньки сотен свечей в зеркальных подсвечниках на стенах на мгновение нервно заколебались и снова выпрямились как стойкие солдатики.
Два человека за столом натужно закашлялись.
Кто-то одиноко захлопал в ладони и выкрикнул: «Браво!..»
Через секунду его поддержали другие.
— Бис!..
— Бис!..
— Молодца, старикан!
— А кролика теперича из шапки достань, ловкач!..
— Не, пусть с веревками теперь хвокус покажет!..
— Ларишка, Ларишка, чего они говорят, ащь?.. — натужно закричала в ухо соседке старуха в жемчугах и синей парче.
— Хвокус, говорят, бабушка, с веревками надо показать!
— Ащь?..
— Хвокус!!!.. С веревками!!!..
— Какие такие веревки!!! Кролика давай доставай!!!
И под ноги колдуну полетела пригоршня медяков.
— А я говорю — с веревками! — и еще одна пригоршня мелочи, пущенная мощной рукой, осыпала его с ног до головы, оставив попутно на лице несколько маленьких круглых синячков с трехглавым орлом.
— Да кому твои узлы-веревки интересны, боярин Никодим!
— А твои кролики, боярин Порфирий? Не наелся ты, что ли?
— Чего они говорят, Ларишка, ащь?..
— Хвокус!!! Какой!!! Показать!!!
— Пушть лучше ш платками, ш платками чего-нибудь ижображит!.. — посоветовала старуха.
— С кроликами!
— Нет, с веревками!
— Лучше ш платками, ш платками, милок!..
— А кто вообще хвокусника пригласил на ужин? — перекрывая разрастающуюся ссору, раздался возмущенный голос царицы. — Что у нас тут — праздник какой?
— И верно, — сбавил тон сторонник веревок. — Чего это вы тут… Тут такое горе, беда практически, а вы как дети бестолковые… Что вам тут — праздник?
— И потолок зачем-то испоганил… — недовольно пробурчал второй спорщик.
— Ларишка, Ларишка, чего они говорят, ащь?
— Несчастье, говорят!!! Гнать надо хвокусника!!!
— А-а… Это-то да… Это надо… Ладно, пошмотрели — и будет, — прошамкала смущенно любительница платков. — Штупай шебе, мил человек. Попожже приходи. Жавтра.
— А двери на место поставь, ловкач, — почти сердито указал царь.
— А то на кухне не накормят, пока двери назад не вернешь, я распоряжусь. Ну, не стой же на месте как болванчик. Наведи порядок и ступай, кому говорят, — махнула на самозваного фокусника как на муху рукой Ефросинья.
Чернослов стоял перед столами, там, где обычно выступали во время пиров скоморохи и престидижитаторы, и от растерянности не находил нужных волшебных слов.
Уж на ТАКОЙ эффект он точно не рассчитывал.
С паническим гневом сообразил он, наконец, что теряет инициативу, и снова взмахнул рукой, яростно бормоча под нос отрывистые неразборчивые фразы — то ли заклинания, то ли ругательства.
За подсвечниками со звонким хрустом полопались зеркала, срезая и гася толстые белые свечи, и сразу стало темнее и страшнее.
— Я пришел… — грозно начал было он, но голос его утонул в раскатистом реве:
— Каков нахал, а! Пришел он тут! Воевода, Букаха, ты чего сидишь, смотришь? Выволоки-ка подлеца, да всыпь ему на конюшне, как ты умеешь!
— А вот я ему! — из-за стола, сурово насупив брови и поджав губы, начал подниматься военный, некрасивый, но здоровенный. — Пусть на себя теперь пеняет, скоморох! Ох, полетят сейчас клочки по закоулочкам! Ух, как я зол!..
— Вот-вот, покажи ему!
— Ишь, приперся!
— Хвокусник, тудыть твою за парапет!
— Попрошу в приличном обществе не лаяться, граф Рассобачинский!..
— Собака лается!..
Кажется, где-то кто-то говорил что-то про какую-то инициативу?..
— Вы не поняли! — протестующее протянул чародей руки к аудитории. — Меня зовут Чернослов…
— Да хоть Чернослив!..
— Покажи ему, покажи!..
— Хвокусник, раскуси тебя кобыла!
— Я же попросил в приличном обществе…
— Сам собака!..
— Ух, как я зол!..
— МЕНЯ ЗОВУТ ЧЕРНОСЛОВ УЖАСНЫЙ И Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ПОКАЗАТЬ ВАМ ВСЕМ ГДЕ РАКИ ЗИМУЮТ!
— Ларишка, Ларишка, чего он говорит, ащь?
— Приглашает нас!!! На речку!!! На пикник!!!
