— На сегодня хватит. Вылазьте.
— Сейчас, сейчас, боярин, — отозвался Данила. — Только земельку притопчем…
— …чтоб не слежалась…
— Ну, давайте…
Голова капрала скрылась из виду.
Артельщики переглянулись, не сговариваясь, положили лопаты и быстро присыпали их сверху толстым слоем рыхлой земли.
«Ночью вернемся и заберем, чего добру пропадать», — была одна, ровно пришедшая под гипнозом мысль, — «А завтра хоть трава не расти. Шибко надо им будет — еще выдадут».
— Ну, мужички, пошабашили — и по домам, — степенно и громко, чтобы было слышно наверху, объявил артельщик.
— И то дело…
И народ с чувством выполненного долга потянулся к лестницам, а капрал — докладывать Чернослову лично, как тот и велел.
Выслушав доклад, колдун отпустил Надыся, не сказав ни слова, и сразу после этого кликнул Ништяка.
— Яма практически готова, — странно улыбаясь, сообщил он лейтенанту. — Переводите пленных.
— Разрешить им закончить ужин, или…
— Пусть поужинают, — кривовато усмехнувшись, разрешил колдун. — В последний раз.
— Мы что, их в этой яме?.. — Ништяк живописно захрипел и чиркнул себя большим пальцем по горлу.
— Нет… Да… Не сразу… — похлопал его по руке Чернослов. — Пока просто перестаньте кормить. Посетителям тоже не разрешайте. Вокруг выставьте охрану.
— Чтоб не сбежали? — уточнил лейтенант.
— Чтоб никто не провалился, — фыркнул маг.
Лейтенант откозырял и ушел, а Чернослов достал свой устроитель, снова полюбовался благородным блеском и оригинальной фактурой крокодильей кожи обложки, золотом пера и тонкой работой чернильницы, и бережно вычеркнул еще один пункт плана: «3 октября. 17:45. Начало ужасного и показательного конца местной элиты (кроме царской семьи, оставить на попозже)».
Естественно, глубокие мрачные подземелья были проверены временем и надежны, как бабкина печь, но где в этом артистизм, где полет фантазии, где урок мирному населению? Какое от них удовольствие, наконец? Конечно, Костей с ним бы не согласился и, попадись он его недоброму величеству в споре под горячую руку, он сам бы рисковал закончить свои дни в каком-нибудь глубоком и мрачном подземелье, но здесь и сейчас Костея не было. Он сам был царем, хоть и на несколько дней, и в кои-то веки мог делать что хотел, и как хотел. В конце концов, что толку от власти, если ты не можешь поступать так, как вдруг захочется твоей левой пятке?
К тому же, погребение заживо — это так забавно…
Не успели узники подчистить последним куском хлеба из деревянных тарелок мутно-серую баланду — то ли от ужина недельной давности осталась, то ли поросята не доели — как отряд своих же родных лукоморских дружинников, но с неподвижными, отстраненными лицами и пустыми глазами, аж мурашки по коже — под командованием пришлого офицера в чужих доспехах пришли за ними и приказали собираться в путь.
Путь их, впрочем, оказался недолгим и закончился, не успев толком начаться, на краю глубокой черной свежевырытой ямы, с огромной горой рыхлой земли с одной стороны и шаткими лестницами до самого дна — с другой.
По приказу офицера дружинники окружили пленников, деревянно подняли пики и стали медленно надвигаться на испуганных людей.
Выбор их был очевиден: или спуститься в яму по лестнице самим, или быть туда сброшенным.
Через пять минут по такой же отрывистой односложной команде дружинники ухватились за рога лестниц, быстро вытянули их наверх и зашвырнули на отвал.
— А мы?.. — закричал кто-то снизу. — А как же мы? А нам-то что тут делать?..
— Вы-то? — заржал лейтенант Ништяк. — Вы тут жить теперь будете.
— Зачем?!..
— Его величество царь Чернослов Ужасный сказал, что для примера. Что народец местный будет сюда приходить, и на вас смотреть, как на зверей.
— Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?..
— Зверинец, говорит, сюда приедет!..
— А мы тут шидим…
— Наглецы!..
— Сами звери!..
— Вы за это ответите!..
— Да как вы смеете, мужланы!..
— Вопите, вопите, — раздраженно плюнул в яму лейтенант. — Недолго вам вопить осталось, помяните мое слово.
— Вам это так просто с рук не сойдет!..
— Выпустите нас!!!..
— Мы требуем условий!..
— Условия тут царь Чернослов ставит.
— Условий проживания!!!..
Однако ответом их никто не удостоил.
Отдав короткий приказ пятерым караульным никого не впускать, никого не выпускать, довольный собой лейтенант уже ушел отдыхать и забрал остальных дружинников с собой.
Стих вдалеке топот сапог по уцелевшей брусчатке, и воцарилась нервная тишина.
— Ну, что, бояре и боярыни… Вот и всё… — проговорил, наконец, кто-то замогильным голосом. — Пришла наша смертушка, и даже могилку-то рыть не придется, земелькой сверху присыплють — и всё тебе тут…
— Тьфу, типун тебе на язык, боярин Демьян!
— А ты чего думала, боярыня Варвара, что тебя сюда для острастки посадили, чтобы ты вдругорядь сплетни по городу не разносила?..
— Это кто сплетни разносит, глаза твои бесстыжие? Да ты на женушку свою разлюбезную погляди! Это не их ли с боярыней Серапеей за глаза сороками называют? А за какие бы это такие добродетели-то, а? Да я по сравнению с ними…
— Да ты на мою жену шибко-то не наговаривай!..
— Ты на себя погляди, боярыня Варвара, чего ты на нас-то…
— Это я-то на себя глядеть должна…
— Любопытной Варваре…
— Ларишка, Ларишка, што они говорят, ашь?..
— Боярыне Варваре, говорят, нос оторвали!
— Это Антипкиной-то Варваре оторвали?!
— Нет, боярина Абросима жене!
— Ашь?.. Какого боярина жена брошила?..
— Не бросила! А Абросима!!!
— Што ты орешь, глухая я, што ли? Ты шама определишь, што говоришь — то брошила, то не брошила, а потом ори на бабушку-то!..
— Да что ли я на вас, бабушка, ору — я же ору оттого, что вы глухая, как пень, аж перед людями неудобно!
— Я не глухая, Ларишка! Я прошто плохо шлышу!
— Зато болтаешь хорошо, матушка!
