ансамблю придумала: 'Взвейтесь кострами!..' Лукьянов одобрил. Конечно, не в имени дело. Надо пробить штатную единицу! Я объяснила Лукьянову, что это нужно 'для дела'. Он быстро изучил вопрос и сказал, что 'практически это возможно'. Художественный руководитель ансамбля 'Взвейтесь кострами!..'. Звучит, а? Ну-ка, Миша, выйди и объяви!
Я вышел на середину комнаты, сделал свое лицо открытым и приятным и произнес:
- Начинаем концерт ансамбля 'Взвейтесь кострами!..'. Художественный руководитель - Виктор Макарович Караваев! Дирижер Маргарита Васильевна... Я не помню ее фамилию.
- Все равно прозвучало очень красиво, - сказала мама. - Да, Лукьянов у нас - голова! Сразу вошел в контакт с профсоюзами. Все поставил на деловую основу. Я думаю, дней через пятнадцать наш проект осуществится.
- Я был уверен, что мама отыщет выход, - сказал отец. - Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов!
Когда маме удается в очередной раз 'починить пробки' (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец всегда выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордится.
- Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, - продолжала мама. - Ты знаешь, что я суеверна!
- А мне кажется, надо ему сказать, - возразил папа. - Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет... Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть...
- Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! - сказал я.
- Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, ответил отец.
- Как раз это и было...
- Когда? - удивился отец.
Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул:
- Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен!
- И я, - сказал папа.
Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: 'Я у Димули'. Значит, он ждал кого-то...
Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей.
Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде.
Дверь мне открыл Володька.
Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил:
- Что с тобой?
- Ничего... Сейчас узнаешь!
- Проходи, - сказал он. - Есть хочешь?
И пошел на кухню.
- Куда ты?! - воскликнул я. - Сначала послушай...
- Подожди немного. У меня пригорит...
Мандолина был хозяйственным парнем.
Перед первым отчетным концертом он очень волновался, конечно, но все же заметил, что у Лешки из средней группы на куртке оторвана пуговица.
- Хочешь, пришью? - спросил он.
- А нитки с иголкой?
- Найдутся.
Оказалось, что у Маргариты Васильевны действительно есть и то и другое.
- - А пуговица? - спросил Лешка.
- От заднего кармана брюк оторвем. Там никто не увидит.
Он оторвал и пришил.
Когда я сообщил об этом маме, она сказала:
- Значит, в будущей своей семье он будет играть те же две роли, которые я исполняю в нашей.
- Какие две? - спросил я.
- Мужчины и женщины!
Володька не любил восклицаний и суеты. Когда в день концерта его вызвали на 'бис', он вышел так, будто ребята из нашей школы не надрывались и не выходили из себя от восторга. Казалось, он был наедине со своей мандолиной.
Сел, снова склонился над ней, как над ребенком, и во второй раз заиграл 'Дунайские волны'.
Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил...
Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках.
- Будем есть суп, - сказал он. - Есть хочешь?
- Сейчас вам будет не до еды. Не до супа! - сказал я. - Вот если бы было шампанское!..
Володька взглянул на меня с недоумением.
- Потерпи! Сейчас узнаешь! - сказал я. Хотя знал, что Мандолина был очень терпелив и мог ждать сколько угодно.
Мы вошли в комнату... Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы.
- Мишенька! - воскликнул Виктор Макарович. - Как раз я выигрываю.
- Хоть бы раз мне удалось не проиграть... - с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля.
- Сегодня мы все победили! - сказал я.
- Кого? - спросил Виктор Макарович.
- И ваш консилиум... И Дирдома!
- Что ты имеешь в виду?
- Будет создан ансамбль 'Взвейтесь кострами!..'. А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину! - Все уставились на фотографию. А я продолжал: Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять - он должен только руководить!
Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление.
- Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама. Так что можно не сомневаться!
Все молчали.
- А Маргарита Васильевна будет дирижировать... - сказал я.
И тут понял, что поговорка 'Как гора с плеч' очень точная. Виктор Макарович встал, распрямился.
- Если так... - сказал он. - Если так...
И заходил по комнате. А я ходил за ним и объяснял, что если Лукьянов и мама за что-нибудь берутся, можно быть абсолютно спокойным.
- Как это хорошо! Как хорошо!.. - повторял Димуля. - Значит, и Володя останется... А то директор говорит: 'Когда исправишь тройки по математике, тогда и будешь играть...' А если он их никогда не исправит?
- Не в этом дело, - пробурчал Мандолина.
- Я твой отец... Я за тебя радуюсь... Надо Римме позвонить. Рассказать...
Он поднялся с дивана.
- Суп остынет, - остановил его Мандолина.
- Хозяйственный он у тебя! - похвалил Виктор Макарович. Ему хотелось говорить людям приятное.
- Если быть объективным... - начал Димуля.
Володька сразу вспомнил, что ему что-то нужно на кухне. И вышел.
- Очень заботливый! - повторил Виктор Макарович.
- Мать часто в больнице. Так что приходится...
- А вот пусть Римма... - начал я. И приостановился.
- Григорьевна, - подсказал мне Димуля.
- Пусть Римма Григорьевна расскажет этому вашему соседу... Сама пусть расскажет! Тогда все во дворе...
- Она говорила. А он в ответ: 'Что же еще мать может сказать о своем сыне!' Даже вспомнил какую-то старую притчу. В ней сын, стараясь доказать одной жестокой девчонке свою любовь, вырывает у матери из груди сердце.
Бежит с ним, спотыкается, падает... А сердце спрашивает:
'Мой сын, не больно ли тебе?'
- До чего же люди иногда умеют видеть в других только то, что хотят видеть! - сказал Виктор Макарович. - И статьи тянут себе на помощь и старые притчи...
- Я думаю, они просто не любят музыку. Мандолина их раздражает... Не Володька, а инструмент, - застенчиво согласился Димуля.
Он махнул рукой и ушел в коридор звонить по телефону.
Володька тут же вернулся. И разлил суп по тарелкам.
Когда человек волнуется, у него нет аппетита... Мандолине было неудобно напомнить, что суп стынет. А мы с Виктором Макаровичем стояли и смотрели на фотографию, на которой Дима и Римма пели.
- Почти для всех них это было вроде игры... - неожиданно сказал Виктор Макарович. - Но я всегда думал: человек, который любит песни, не может быть злым человеком.
Это для меня было главным... Давайте-ка и мы устроим игру! Поскольку все хорошо, что хорошо кончается. Вот сейчас Димуля вернется, и тогда...
Димуля вернулся и сказал, что дежурная медсестра уже направилась к Римме в палату с радостным сообщением.
- Я предлагаю устроить концерт, - сказал Виктор Макарович. - И чтобы каждый исполнял привычную для себя роль. Ты, Мишенька, объявишь. Я буду дирижировать, Димуля по старой
