Светлана Анатольевна Багдерина
Новогодние новости
— …Валите, валите!!! И чтоб духу вашего я тут больше не видел!!! И не нюхал!!! И не слышал!!!
— Но Силантий Селиваныч, душа моя, куда ж мы на ночь глядя пойдем?!
— Да вот откуда явились, туда и ступайте, и нечего тут ко мне подлизываться, душа, если за душою — ни шиша!
— Да ведь, дядюшка Силантий, у нас же денег нет на «откуда явились»!..
— Ха! Если бы у вас деньги были, и я бы вас не гнал.
— А, может, еще недельку погодишь, Селиваныч, а?.. Мы тут за Новый Год рубликов-то насшибаем, вон, ярмарки, гулянья, праздники всякие — как без нашего брата обойдутся, сам покумекай!
— Не могу я недельку годить, Степаныч. Вы все места у меня заняли, а с денежкой народ мне куда селить прикажете?
— Так мы ж в конюшне жили!..
— Вы там безвозмездно жили, а час назад ко мне туда семейство из Пятихатки попросилось — за три мешка овса!
— Да мы тебе в гостевой комнате отработаем!..
— В гостевой мне музыканты отпиликают, что за десять копеек на чердаке живут!
— Так нешто вот так людей на холод выгонять, ведь Новый Год же на носу, Силантий Селиваныч, Бога побойся!..
— Так я ж вас не убиваю, парень, чего ты мне в нос Богом тычешь? Ну, совестно мне. Ну, и дальше что? Ежели всех за спасибо пускать да за прибаутку, хозяйство на какие шиши содержать буду? Лошадям песни петь стану три раза в день? Прислуге вместо жалованья анекдоты рассказывать? И продукты мне за частушки лавочники тоже не дают!
— Это не частушки, это Диадент!!!
— Диадент, фтородент, какая разница? Что вы мне зубы своим Диогеном морочите?! Есть деньги — добро пожаловать. Нет — вот вам Бог, а вот порог.
— Эх, Селиваныч ты Селиваныч, душа у тебя медная, как рублевка у бедного…
— Не дави на совесть, Епистрат. Сам же знаешь, что кабы не Новый Год, когда в Лукоморск со всех деревень да весей тьма народу понаехала, я б вас в конюшню просто так поселил — глазом бы не моргнул! А тут — ворс-мажор, как по научному говорится. Так что, прощевайте, робяты. И дверь не забудьте поплотнее закрыть — чай, не в Дарах Салями каких-нибудь живем, дрова тоже денег стоят.
Мороз трещал стволами деревьев городского парка, как рота барабанщиков.
Фонари, оставив всякую надежду пробить декабрьскую вечернюю студеную дымку, отчаянно сосредоточились на согревании самих себя.
Птицы, неосмотрительно оставшиеся в Лукоморье, забились под стрехи крыш и срочно принялись паковать запасы сушеных мух и жуков к завтрашнему отлету на юг: если ты один раз оказался дураком, это не значит, что ты должен им оставаться всю зиму.
Труппа не столько бродячих, сколько бездомных артистов из города Кузькин Яр, обняв себя за обтянутые худыми тулупчиками и шубейками плечи, невесело тащилась по кривой улочке Соколовки, волоча за собой санки с реквизитом, и вяло препиралась — на горячий спор не хватало килокалорий.
— …Говорил я вам — надо было раньше выезжать, все места будут заангажированы, лешего с два куда пристроишься, — уныло бормотал Бруно Багинотский, в миру — Епистрат Степаныч, и лицо его, тщательно выбритое, с щегольской эспаньолкой и изящными нафабренными усами, исчезало из виду в облаках пара при каждом выдохе. — Так кто б меня послушал… А сейчас — про театры я молчу, про балаганы — тоже, даже на улице все углы застолблены…
— Это на одной застолблены, на другой, на третьей, на четвертой — а на пятой-то свободны могут оказаться, — тоже не слишком пылко а, скорее, по инерции, возражал ему круглолицый и голубоглазый белобрысый парень лет двадцати Алеха Репешков, сценический псевдоним — Алехандро Репиньяк.
— На пятой… — хмыкнула примадонна труппы, Матрена Широбокова, она же Мэри Берклиширская, и обвела рукой в заплатанной варежке пустынную темную улицу, обитатели которой то ли не слышали о наступлении ежегодного праздника и завалились спать пораньше, то ли, наоборот, уже разбежались по гостям и площадям. — Вот тебе пятая. Начинай.
— Так ведь тут нет никого… — жалобно глянул на нее Алехандро и шмыгнул обиженно носом, в котором позавчера как открылась течь, так больше не поддавалась никаким народным средствам по ее остановке.
— Так вот и я о том же, — не смилостивившись, пробурчала, уткнувшись носом в воротник старой шубейки из дикого горного зверя цигейки, Матрена-Мэри. — Что осталось — оттуда и гроша ломанного не соберешь…
— А давайте по домам ходить, поздравлять! — осенило жизнерадостного обычно толстяка Афанасия с мягкой ласковой фамилией Одеялкин.
Сценического псевдонима у него не было: Афанасий принадлежал к тому типу актеров, которым какой псевдоним не дай, останутся в глазах своих и зрителей Афанасиями и Одеялкиными до скончания века.
— От двери к двери! Денег не дадут, но хоть покормят, обогреют — и то в радость! Сейчас я загримируюсь в Деда Мороза, Матрена Снегуркой будет, остальные — снежинками, или зайчиками…
Сказано — сделано, и через полчаса кудрявый и бородатый Дед с почти отмороженными щеками и весело подпрыгивающая не хуже любого зайчика Снегурочка в прохудившихся валенках, при поддержке отряда шатт-аль-шейхских калифов[1] пошли на штурм первой обители тепла и пирожков.
Откашлявшись и проделав разогревающие упражнения для губ и грудной клетки, Одеялкин постучал дед-морозным посохом[2] в новые дубовые ворота двухэтажного каменного дома с голубыми наличниками.
Глухой лай запертого в глубине двора в сарае волкодава был ему ответом.
Афанасий оптимизма не потерял.
— Ага, собаку закрыли, значит, гостей ждут, к пиру готовятся! — весело провозгласил он и затарабанил в гулкую доску с новой порцией голодной жизнерадостности.
— Открывайте, хозяева — добрый Дедушка Мороз со внученькой своею к вам из дальней тайги явился, с поздравленьями да с пожеланьями, с представленьями да с предсказаньями!..
Дверь где-то в глубине двора хлопнула, и до слуха замерзающих артистов донесся сумбур неясных голосов.
— Дедушка Мороз?.. — донесся из-за ворот неприятный гнусавый сип. — Ах, Дедушка Мороз к нам пожаловал… Из тайги далекой… Сейчас, сейчас… Разберемся, что это за дедушка, и где он там живет…
Щеколды с той стороны калитки зазвякали, открываясь.
— А вот здравствуйте на годы долгие, люди щедрые, люди добрые! — густым, сочащимся реверберирующими обертонами голосом, как блины доброй хозяйки — маслом, начал приветствие Афанасий…
И не закончил.
Красный нос к красному носу оказался он с еще одним Дедом, не менее Морозом, и даже более, потому что сопровождала его не только грудастая внучка в яловых сапожках на шпильках, а еще человек десять здоровенных мордастых зайчиков.
— И чего это Дедушка Мороз так далеко от своей глухой тайги делает? — прогундосил тот, кого зайчиком назвать язык не поворачивался — громила с плечами кузнеца и ростом жирафа.
— Э-э-э… — сразу и всё объяснил упавший духом Одеялкин.
— Ты иди, иди, самозванец, не топчись тут, людям ворота закрыть надо, пока не набежало тут такой шантрапы, как вы, да дрова из поленницы не сперли, — недобро посверкивая единственным глазом,
