— Ну где же они, где, где?! — закричала Лена, но ее голос потонул в нарастающем мощном грохоте.
Стена тряслась, как от мощных ударов молота. Зеленое свечение разгорелось и озарило всю поляну холодным пламенем.
В стене то и дело возникали вздутия, лопались, из разрывов, клубясь, выползал серый туман, и на миг появлялись странные, ни на что не похожие картины. И все время стена медленно, но неуклонно прогибалась внутрь поляны, словно под чудовищным напором снаружи.
С захолодевшим сердцем Костя смотрел, как прогибается стена, как тонут в клубящихся разрывах бессильные зеленые спирали. Неужели Сергей не бредил? Неужели это подступает смерть? А как же “они”, как же разумные существа могут…
Славка вдруг вцепился в его руку.
— Там!.. — прокричал он, показывая налево. — Я видел… когда вот сейчас вспыхнуло… Там кто-то… упал! Это папа! Я знаю!
Костя и Володя недоверчиво переглянулись.
— Я же сам видел! — чуть не плача крикнул Славка и бросился к стене.
Костя и Володя побежали следом.
На пути у них возникла серая воронка — в ней тяжело ворочались, дробя и уничтожая друг друга, громадные скалы; они отшатнулись, кинулись в обход и догнали Славку.
Он стоял у самой стены. А перед ним на траве лежал Кудрявцев.
— Давай! — прохрипел Костя. — Володя!
Тело Кудрявцева было холодным и твердым. “Что же это, он успел окоченеть? — с ужасом подумал Костя. — Но нет, уж слишком оно холодное, будто замороженное…” Он глянул на Славку, бежавшего рядом, и у него сердце сжалось.
В прозрачном зеленом сиянии им навстречу бежала Лена.
— Виктор Павлович! — Она прикоснулась к его лбу и отдернула руку. — Ой, что это с ним?
Славка схватил руку отца н тут же отскочил, словно обжегся.
— Он… умер? — дрожащим голосом спросил он.
Костя приложил ухо к груди Кудрявцева. Сквозь грохот разрывов он все же уловил далекое, слабое, очень редкое биение сердца.
— Жив он, жив, Славка, ты не пугайся! — сказал Костя, выпрямляясь. — Это вроде гипотермии… Ну, понимаешь, искусственное переохлаждение… Это… ну, словом, ничего, он очнется… В больницу бы его, конечно… Эх!..
Славка всхлипывал и кулаками утирал слезы.
Володя глядел, как пробегают зеленоватые отсветы по безжизненно-белому лицу Кудрявцева, и беззвучно шевелил губами.
— Ой, Костя! — крикнула Лена. — Гляди… Анна Лазаревна… Она храпит… Умирает она…
Костя рванулся было к дому, хотел пошарить в аптечке, но отчаянный крик Лены заставил его обернуться.
Под непрерывный грохот взрывов стена сомкнулась в последнем мучительном усилии и быстро поползла внутрь, к дому.
Зеленое пламя пылало нестерпимо ярко. Славка упал и уткнулся лицом в грудь отца, Володя бросился ничком на траву и охватил руками голову. А Бандура, Анна Лазаревна, Сергей и Кудрявцев лежали неподвижно, с закрытыми глазами, и нельзя было понять, живы ли они еще. Лена судорожно прижалась к Косте, спрятала лицо у него на груди.
Костя успел увидеть, как пляшущее зеленое пламя подползало к ним вплотную, изогнулось, как гребень гигантской волны, и сомкнулось над их головами. Вслед за этим глубокий громовой раскат потряс землю, и все исчезло в непроглядной черноте.
Никто не видел ни звезд, ни луны, хотя ночь стояла ясная.
Весь город затянуло серым дымом и пылью. Неумолчно ревели взрывы, трещины расползались все дальше, из них лезли наружу громадные льдины, обломки железнодорожных вагонов, изломанные рамы теплиц и осколки стекла; в огромной котловине на месте стройки громоздились развалины нефтяных вышек, хлестала нефть из расплющенных резервуаров, и бил к небу фонтан ревущего пламени. Но никто уже не мог пробраться туда, через улицы, разъеденные трещинами, заваленные обломками скал, домов, стволами деревьев, и непрерывно клокочущие взрывами.
Оцепление медленно отступало, дом за домом, по пустым, уже покинутым жителями улицам. Иконников и Чарнецкий с отчаянием смотрели на расползающийся хаос. Зеленые полосы больше не вспыхивали, — ясно было, что там выпустили реакцию на волю. Последняя ночь надвигалась на Землю.
Полковник Чегодаев в перепачканном, изодранном мундире, с черным лицом, подошел к ним вплотную.
— Что делать, наука? — прокричал он. — Неужели так и будет?!
— Контакт! — крикнул Иконников, в отчаянии разводя руками. — Если б Контакт разорвать!
— А что нужно делать? — нетерпеливо спросил Чегодаев.
— Да ничего мы не можем сделать! Ничего! — прокричал Чарнецкий. — Только они… А они не хотят! Им на нас плевать! У них — эксперимент!!
И, словно опровергая его слова, на пустыре вдруг вырос исполинский купол зеленого пламени. Призрачное мерцающее сияние озарило весь город.
Как в тумане, возник внутри этого прозрачного светящегося купола двухэтажный покосившийся домик и рядом — фигурки люден. Домик постоял мгновение и беззвучно рухнул.
Световой холм вытянулся воронкой к небу, превратился в гигантский смерч и тут же исчез, будто растворился в воздухе. Грохот мигом оборвался, растаяли туманные воронки, наступила невероятная тишина. Только развороченная, истерзанная земля мертво лежала в свете прожекторов да громоздились груды развалин.
Но вот что-то шевельнулось рядом с обломками домика в центре пустыря.
Шатаясь, встал человек. За ним другой, третий…
— Они все-таки разорвали Контакт… — прошептал Иконников. — Почему же они так медлили?
З.ЮРЬЕВ
КУКЛА В БИДОНЕ
З.Ю.
ГЛАВА 1
Старый канцелярский стул никак не хотел стоять на двух ножках и протестующе поскрипывал.
— Бог с тобой, — сказал Шубин, расслабил руки, которыми упирался в край письменного стола, и позволил стулу облегченно опуститься на четвереньки.
— Сомневаюсь, — пробормотал Голубев из-за соседнего стола, — я ведь безбожник.
— Я не тебе, а стулу, — сухо заметил Шубин.
— Всегда ты умеешь найти интересного собеседника, — с завистью вздохнул Голубев и посмотрел на часы. — Гм… Скоро восемь. Может быть, закончим эти письма завтра? Как, начальник?
— Предложение интересное, и мы еще к нему со временем вернемся. Но сначала я хотел бы обсудить один—два важных вопроса. Боря, ты прости, но в таких случаях, я думаю, лучше переходить на официальный тон. Итак, капитан Голубев, знаете ли вы, чем занимаются в свободное от работы время акулы капитала?
— Не знаю, товарищ майор.
— А следовало бы, — наставительно сказал Шубин. — Работник МУРа должен знать всё. К вашему сведению, они открывают сейфы и жадно пересчитывают свои богатства.
— Так точно, товарищ майор, пересчитывают свои богатства.
— Не паясничайте, капитан, я говорю с вами совершенно серьезно. Так вот, хотя я, как вы, наверное, догадываетесь, и не акула капитала, сейчас я тоже открою сейф и пересчитаю свои богатства.
Шубин подошел к сейфу, прижал коленкой дверцу (иначе она заедала), вставил ключ и дважды повернул его. Замок сочно чавкнул, и майор с величайшей осторожностью достал из сейфа конверт.
Шутка, розыгрыш были для них неким священным ритуалом, чем-то чрезвычайно важным, и стоило одному начать, как второй тут же начинал подыгрывать вне зависимости от настроения.
— Итак, капитан Голубев, документ номер один, он же фактически долговая расписка, он же вексель. Черным по белому здесь написано, что первое место в чемпионате шестьдесят восьмого года займут футболисты московского “Динамо”. Написано вашей рукой, капитан. Моей же написано, что чемпионами снова будут киевляне. Папирус уже пожелтел от времени, как-никак лежит с апреля, а сейчас, слава богу, октябрь, но даже без лупы можно разобрать, что проигравший обязуется поставить выигравшему одну бутылку коньяка, причем в скобках сказано, что коньяк и коньячный напиток вовсе не одно и то же. Таблицу первенства — будем откровенны- вы знаете значительно лучше, чем таблицу умножения, капитан, и я думаю, что вы смело можете уже идти в магазин. Рекомендую Столешников переулок. Знаете, там справа, если стоять спиной к Петровке, есть такой магазин…
— Слышал, — скорбно вздохнул Голубев.
— Не расстраивайтесь, капитан. Московское “Динамо” — прекрасная команда, спору нет, второй круг они идут как звери, но уж слишком много очков растеряли в первом. Далее представляется документ номер два. Вы, коллега, ставили еще одну бутылку коньяка против моих трех, что кировобадское “Динамо” останется в высшей лиге. Увы, и в этом случае…
Зазвенел телефон, и Шубин взял трубку. Лицо его сразу поскучнело, приняло обычное выражение, которое Голубев называл про себя “должностным”.
— Хорошо, — сказал Шубин, — сейчас иду. И Голубев тоже. — Затем, повернувшись к капитану, он кивнул: — К дежурному. Там двоим подложили куклу. Пошли.
…У высокого, одетого в коричневый плащ-реглан, было крупное, складчатое лицо, сложенное в кисло-брезгливую гримасу. Второй, пониже и подороднее, нервно теребил ладонью широкий мясистый подбородок с ямочкой посредине, ерзал на стуле, шумно вздыхал.
— Ну-с, на что жалуемся? — спросил Шубин.
