озерной воды, мокрого песка и чего-то еще, неуловимого… будто прозрачного…
— …конечно, наши родители уже тогда были знакомы, — оказалось, Рамичи продолжала о чем-то бойко вещать. — А уж теперь, после этой страшной заварухи…
— Какой заварухи? — включилась Таллури.
— Ну как это какой? Я войну имею в виду! Полгода, как правительство установило, не без помощи армии, разумеется, да еще и используя какое-то новое оружие, не знаю, какое, в общем, установило порядок. И теперь мои родители и родители Отбантов твердо решили…
— Слушай, кажется, кто-то к нам собирается… или уже едет… просто совсем близко, кажется…
— Слушай, — передразнила Рамичи, — кажется, ты меня перебиваешь! Если тебе совсем неинтересно, как наши семьи стали побратимами, ты так прямо и скажи. Кто собирается, тот приедет. Что тут волноваться? Кстати, я ничего не слышу.
— Я тоже не слышу, — пожала плечами Таллури, — но есть еще… — она повернулась к открытому окну, — …запахи и то чувство, которое подсказывает о приближении живого раньше, чем оно появится перед глазами. Нет, не интуиция. И не ясновидение.
— В общем, через какое-то время нас в этой комнате станет трое, — быстренько закончила мысль Рамичи. — Предчувствие или что-то там еще, что ж тут такого? Только кто бы это мог быть? Ой! — она вдруг шлепнула себя по лбу. — Ко— нечно! Эннея должна была прибыть именно сегодня. Только уж дело к ночи, не думаю…
— Да вот же! — Таллури протянула руку к окну.
Рамичи привстала, выглянула в окно и радостно сообщила:
— Экипаж уже виден! Хотя и не слышен. Эннея любит бесшумно перемещаться. У нее, я думаю, самый бесшумный экипаж в Городе.
— Она не одна, — заметила Таллури.
— Конечно, не одна — у нее есть слуги, возничий да еще пожилая женщина, няня, наверное.
— Нет. Еще. Теплое, живое.
— Опять она за свое! — всплеснула руками Рамичи. — Няня тебе не «живое»? Не волк же!
— Погоди, погоди-ка. Большой, больше человека! Мягкий, с гривой и крепкими лапами. Клыки большие.
— Лев!!! — в восторге завопила Рамичи. — Я знаю, я слышала, что у нее львы, которые ее слушаются! Но видеть не видела. Вот здорово! Неужели и вправду она со львами?
Она стрелой вылетела из комнаты на галерею, рискуя свалиться, свесилась через перила вниз головой и оттуда (ее голос стал глуше) продолжала взахлеб вещать:
— Подъехала! Таллури, смотри — у нее лев и львенок! Ой, маленький какой! Очень хорошенький, как игрушка. Иди же посмотри. Ой, нет, не ходи, она сюда его несет!
Таллури все же выглянула: экипаж — легчайшая синяя ткань, затканная серебристыми узорами, ухоженные кони лунно-белой масти, блестящие полированные поручни и крепежи — всё казалось необыкновенным.
Вышедшую из экипажа Эннею сверху было не разглядеть. Видно было только, что она дала какое-то распоряжение слугам и направилась к входу. На руках она действительно держала нечто округлое и бархатистое. Вскоре легкие шаги Эннеи раздались в коридоре перед дверью, и Таллури с Рамичи вернулись с галереи в комнату.
Дверь распахнулась. На пороге, лучезарно улыбаясь, стояла высокая девушка, почти воздушное существо, в необыкновенно красивом наряде небесного цвета. Тонкие браслеты украшали ее запястья, а изящный ободок, весь в мелких сверкающих камешках, охватывал голову, будто придерживал готовые разлететься легкие, как перышки, белокурые локоны.
Таллури замерла на месте как вкопанная: она никогда в жизни не видела девушек, одетых столь нарядно в обыденное время. Да и в праздники такого наряда, что уж скрывать, тоже не видела. Ей захотелось коснуться ткани платья Эннеи, драгоценной фибулы, придерживающей на плечах драпировку, тонких, как нити, браслетов. Да и волос Эннеи ей хотелось коснуться: они казались ей перьями дивной птицы. Но, конечно, Таллури сдержалась.
На руках Эннеи и в самом деле угнездился маленький львенок. Он сладко спал, свесив толстенькие лапки с предплечья хозяйки и посапывая. Его мягкое песочного цвета брюшко легонько вздымалось в такт дыханию.
Эннея встретилась глазами с девушками в комнате и улыбнулась еще лучезарнее — в голубых глазах светилась безмятежность весеннего утра.
— Это мой маленький Виру, — голос Эннеи был высок, но приятен, а взгляд призывал незамедлительно восхититься ее питомцем.
Соседки по комнате ошеломленно молчали. Эннея поняла их онемение по-своему и почти виновато добавила:
— О, простите! Язабылаприветствоватьвас, какполагается по этикету! — она церемонно, но совсем не нарочито опустила глаза и мелодично произнесла, почти пропела: — Мирный вечер! Оказаться с вами в одном обществе большая радость для меня! Пусть трудности и печали ушедшего дня растворит в себе грядущая ночь. И пусть принесет она с собой благодарение Единому Богу и приятный отдых!
Не умеющая как следует ответить и сознающая себя полной дикаркой, Таллури сконфуженно молчала, зато Рамичи расстаралась за двоих:
— Надеемся, что путь был нетруден и дух-Хранитель защищал тебя и твоих людей. Надеемся также, что тебе приятно войти под этот кров, — она тоже опустила глаза. — Твое соседство нам приятно, а общение с тобой приносит радость.
Едва Рамичи подняла глаза, Таллури, решив, что с церемониями покончено, тут же спросила:
— А можно мне его погладить?
— И мне! — подхватила Рамичи, плюнув на этикет.
— Конечно, я для этого и принесла Виру сюда, — улыбка Эннеи, казалось, заливает комнату светом.
С церемониями было покончено — все по очереди стали тормошить малыша Виру, но его это совершенно не обеспокоило. Более того — даже не разбудило. Во сне он развалился еще вальяжнее, подставив всеобщему обозрению пушистое брюшко и вытянув шею — для удобства всех желающих его почесать.
— Вот ленивец! — восхитилась Рамичи.
— Он очень добр и всегда будет добрым львом, — проворковала Эннея, любуясь своим питомцем. — Впрочем, ему уже пора домой.
Она полуобернулась и кому-то кивнула. Только теперь Таллури заметила стоящего за ее спиной слугу, который тут же кинулся исполнять желание своей госпожи — подбежал и с поклоном принял у нее львенка. Рамичи успела прошептать Таллури:
— Странно все же, что она принесла его сюда.
— Чем ты так удивлена?
— Понимаешь, я заметила, что Эннея ничего просто так не делает. Ну, то есть я хочу сказать, есть какой-то особый смысл в том, что она притащила львенка в студенческий поселок.
— А если просто спросить ее, зачем она это сделала?
— Не выйдет, — уверила Рамичи. — Я пробовала. Эннея редко может объяснить смысл своего поступка — просто следует интуиции.
— Что ж, если результат хорош, интуиции предостаточно. Как говаривал Энгиус: «Понимания не требуется. Требуется послушание». В ее случае — послушание внутреннему голосу. А зачем ей вообще львы?
— Ой, ты не в курсе, — видно было, что Рамичи приятно было сообщить: — Эннея — будущая жрица. Не спрашивай, откуда это известно, — замахала она на Таллури рукой. — У нас говорят: «По всему видно». Она львов понимает, и они ее слушаются! Это вообще-то не каждому дано, а ей — с рождения. Она даже в Университете меньше всех бывает, зато в Храме — что ни день!
— Виру должен хорошо питаться и много спать, — почти строго выговаривала в этот момент Эннея слуге, — остальное ты знаешь. Я буду… — она на секунду задумалась, — впрочем, не знаю, когда. Я решу потом. Ступай.
Она повернулась к Таллури:
— Ты — Таллури. Мне приятно с тобой познакомиться.
— Откуда ты меня знаешь? — это прозвучало не очень-то вежливо, но Эннея не обиделась, даже, казалось, и вовсе не заметила.
— Нам рассказал о тебе Энгиус. Он вхож в наш дом, дружен с моим отцом и бывает у нас время от времени.
— А что он обо мне рассказал?
— Ты его «лунное дитя». Нам приятно было это узнать. А теперь мне приятно оказаться с тобой в одном жилище. Уверена, что мы подружимся.
Эннея говорила так напевно, так плавно, что Таллури вдруг смутилась: как, должно быть, прямолинейна и неучтива была она в глазах новой знакомой! От досады она покраснела, но спросила с прежним прямодушием:
— А на какой ты ступени?
— На второй, — Эннея улыбнулась. — Но недавно я сдала экзамен по логике, и, надеюсь, меня перевели на третью ступень.
— По логике?! — восхитилась Рамичи. — Здорово! Говорят, это ужасно сложно. И еще говорят, что когда-то логи— ку преподавал Энгиус и сдать ему экзамен было невероятно трудно.
— Почти невозможно! — поддержала Эннея и безмятежно прибавила: — Ему я и сдавала.
Это сообщение привело Таллури в замешательство.
— Сдавала недавно… Энгиусу? Но он же ушел из Университета еще перед войной, то есть почти два года тому назад. Он сам рассказывал.
— Течение времени для нашей дорогой Эннеи не имеет столь весомого значения, как для нас с тобой, Таллури, — Рамичи с намеком посмотрела на Таллури, мол: «Видишь, какая она… необычная?»
— Да-да, — легко согласилась Эннея, — это именно тогда и было. Ах, как странно течет время! Я совсем не понимаю, если я так хорошо все помню, как следует оценивать, например, год — «недавно» или «давно»?
— Никто не знает, — согласилась Таллури и, не давая Эннее отвлечься, задала новый вопрос: — А у тебя много львов?
— По-моему, нет! — твердо ответила будущая жрица. — И в этом году, очень скоро, родятся еще. Но отец уверяет, что достаточно и что имеющихся вполне хватит и для ритуального экипажа, и для охраны, и для игр. Но я не понимаю, — голос Эннеи дрогнул, а глаза округлились от чувств, — не понимаю, как это львов может быть слишком много?
Рамичи пихнула Таллури локтем и «подпела»:
— Действительно! Но сколько же их всего?
— Ну-у… — задумалась Эннея. — Кажется, десять…
— Ого! — прозвучало в ответ дуэтом.
— …или двадцать? — сама с собой уточнила Эннея. — Разница ведь невелика?
— Невелика! — радостно кивнула Рамичи. — Подумаешь, десятком львов больше, десятком меньше! Какие пустяки!
Эннея вдохновенно продолжала:
— Еще есть две рыси и пара саблезубых тигров. Но тигры не бегают свободно, где хотят. У них отдельная вольера, — последнее, судя по голосу, ее сильно удручало. — А со мной приехал Иеру, отец Виру.
— Постой, — Таллури потерла бровь согнутым пальцем. — Не хочешь же ты сказать, что все звери, кроме саблезубых тигров, бегают у вас по двору?
— У нас не двор, у нас — парк, большой парк. Наверное, следует даже сказать — огромный парк. Там много места! — произнесено это было с таким значением, будто кто-то мог
