Дождь припустил. Таллури свернулась калачиком и задремала. Можно было позволить себе расслабиться: пройдены все предметы, которые она выбрала для себя вначале. И пройдены даже раньше, чем они с Климием планировали. Он похвалил ее невыразительно, но она-то видела, как он рад за нее.
Похвалил ее и жрец-воспитатель, господин Шэн-Орп, тот самый, которого ей прочили в наставники. Она отказалась от него, как и задумывала, и довольно резко ответила, что у нее уже есть наставник — Энгиус, и другого не будет. И стала смотреть вбок. Господин Шэн-Орп удивился, поувещевал немного, что-де это противоречит правилам. Тогда она сердито уточнила: «И закону?» Жрец улыбнулся и сказал: «Нет, закону не противоречит, лишь правилам и традиции». Тогда, кивнув самой себе, своим мыслям и выводам и продолжая смотреть вбок, она заключила: «Энгиус. Или — никого».
Может быть, Климию было даже стыдно за ее резкость, но господин Шэн-Орп согласился. Лишь предупредил, что ей трудно будет навещать Энгиуса, чтобы посоветоваться с ним: ведь тот известен как отшельник и нелюдим, хотя был многократно приглашен преподавать и даже немного поработал в Университете, но, в конце концов, все же удалился в горы. «И еще важно, — жрец-воспитатель посмотрел на нее со значением. — Место обитания Энгиуса известно единицам. Ты уже взрослый человек, должна сознавать, что это тайна, информация не для всех и каждого».
Тогда она сделала такой жест правой рукой: прижала открытую ладонь к сердцу, затем указательным пальцем коснулась точки между бровями и напоследок указательный и средний палец приложила к устам. Это была клятва атлантов: «Мое сердце и разум открыты лишь Всевидящему Богу, а уста заграждены от людей». Господин Шэн-Орп удовлетворенно кивнул. И Климий, она заметила краем глаз, тоже остался доволен.
Энгиуса как опекуна и наставника она могла навещать, по большому счету, когда захочет. Конечно же, она очень хотела побывать в его пещере, вернуться туда хотя бы ненадолго. Но… не решалась. Помнила: Энгиус не любил визитеров. Никаких. Особенно не жаловал праздных и непрошеных. И она не станет исключением. Тогда Таллури просто медитировала — мысленным взором «пробегала» путь к Энгиусу, к его горному жилищу: Город — главная трасса — мощеная дорога — лесные тропы — горный подъем, все выше и выше… Но едва она начинала «карабкаться» по горной круче вверх, кто-то словно командовал: «Стоп!» И ее буквально «выбрасывало» из медитативного пространства.
Она вспомнила: Энгиус говорил, что в диаде наставник-ученик в случае необходимости телепатические обращения допустимы, и догадалась «спросить» его разрешение на посещение. Телепатема была принята! Она «получила» его ответ: «Можешь приехать, если хочешь. В сезон весенних дождей. Медитировать о пути в пещеру больше не следует: ты рискуешь зафиксировать медитативный канал надолго, а это значит — его сможет открыть кто угодно».
Сезон весенних дождей… Сквозь полуприкрытые сонные веки Таллури смотрела, как весело пляшут на потолке отблески огня жаровни, и представляла себе мокнущую под дождем площадку для игры в мяч, спящее озеро, статуи на аллеях Университета. Первый дождь начался еще вчера, и Таллури тут же наметила визит к наставнику. Сейчас, лежа под расшитым разноцветными узорами теплющим пледом, испытывала невероятное удовольствие от мысли о предстоящей поездке в горы. Пусть для этого и придется выбраться наружу, под проливной дождь и пронизывающий ветер.
Таллури перевела взгляд в угол, где были уже собраны и сложены кое-какие вещи: одежда в дорогу (теплая шерстяная рубаха и штаны — придется карабкаться в горы, и в них будет удобнее), непромокаемый плащ на теплой подкладке (от дождя и холода), удобные сапожки и две пары вязаных чулок. А еще — тщательно упакованная в надежную коробочку пирамидка, кое-что по мелочи и плед — подарок Энгиусу.
Она очень хотела, чтобы подарок понравился и Энгиус порадовался!
Климий обещал подбросить ее на латуфе туда, куда она укажет. А дальше Таллури пойдет одна. Еще он обещал принести еды в дорогу. Скоро он должен был уже появиться. Но пока можно еще подремать.
Несколько последних дней, сухих и солнечных дней конца зимы, были прекрасны. Рамичи, Эннея и Таллури — все трое одновременно решили устроить себе перерыв в учебе. И Эннея пригласила подружек к себе в поместье. Погостить, сколько они захотят.
Господин Геро, отец Эннеи, очень богатый человек и известный сенатор, учтиво прислал за девушками экипаж, запряженный прекрасными, как всегда, лошадьми.
— Какой роскошный! — восхитилась Таллури. — Здесь можно, кажется, жить!
— Если бы не звериная шерсть на сиденьях! — уточнила Рамичи.
— Да уж, шерсти достаточно, — согласилась Таллури, снимая рыжий клок со своего плаща.
Через час они подкатили к высоким воротам. Рамичи толкнула створку — она медленно и мягко отъехала в сторону. Никого не было видно, но девушек это не смущало: Эннея хорошо объяснила, как пройти через парк к парадному входу в дом. И они спокойно зашагали по аллее, где высокие стройные деревья чередовались с прекрасными мраморными статуями мифических героев.
Встречающие все же были: не прошли они и ста шагов, как им навстречу мягкой пружинистой походкой вышел лев. Девушки испуганно замерли, непроизвольно схватившись за руки. Бежать было глупо: с одной стороны, лев, безусловно, настигнет любого в два прыжка, с другой — неужели их, гостей, не обезопасили бы заранее, буде на то необходимость? И все же им было не по себе.
— Как ты думаешь, что он собирается делать? — сквозь зубы тихо процедила Рамичи.
— Для начала, думаю, подойдет просто понюхать, он не выглядит голодным, — предположила Таллури.
Лев водил носом и жмурился, как большой ленивый кот. Это был красивый молодой зверь с сильными лапами, ровной мускулистой спиной и густой роскошной гривой. Он неспешно приблизился, обнюхал подружек и… повалился на спину, подставив взорам бархатное брюхо.
— Это же Биру! — вдруг догадалась Таллури. — Столько времени прошло. Помнишь, мы гладили его на руках Эннеи? Ленивец Биру!
Она склонилась и, хоть и с некоторой опаской, но погладила его по теплой мягкой шерсти. Биру издал довольный рык.
— Точно, он! Да, не напрасно Эннея его тогда приносила. Смотри-ка, он нас запомнил. Молодец Эннея! Наверняка он не пропустил бы нас, не познакомься заранее. Ну, Биру, пошли, проводи нас!
Лев встал и, вальяжно ступая широкими лапами, не торопясь, двинулся вперед. Девушки пошли за ним.
По дороге к их троице неожиданно присоединилось еще несколько удивительных существ — пара рысей, похожих друг на друга как две капли воды, белая коза и страус, который, заполошно выбежав из кустов, чуть не отдавил Рамичи ногу и больно ущипнул Таллури за локоть, требуя пропустить его вперед.
— Был бы ты мой, — проворчала Таллури, потирая место будущего синяка, — я бы тебя пнула!
— Не стоит соревноваться со страусом в пинках, — рассмеялась Рамичи. — Видишь, даже лев его не обижает.
— Здесь, как я погляжу, никто никого не обижает. Одним словом — Эдем!
— Лучшее место для воспитания будущей жрицы! Сопровождая девушек, дружная звериная компания уверенно продвигалась к дому. Через короткое время они подошли к парадному входу. На широких ступенях, прижимая к груди очередного питомца и светло улыбаясь, их ждала Эннея. Одета она была, как всегда, восхитительно: нежно-голубое платье, затканное серебряными цветами, подпоясано было нешироким белым кушачком. На голову был наброшен белый же, кисейной тонкости плат, сквозь который видны были прекрасные вьющиеся локоны с искусно вплетенными в них тончайшими нитями переливающегося, словно капли свежей росы, хрустального бисера.
Эннея ничуть не удивилась такой кавалькаде, с удовлетворением покачав головой, — хрустальные «капли» в волосах даже под платом дрогнули-сверкнули в солнечных лучах:
— Как славно, что лев привел вас. Я боялась, вдруг вы заблудитесь.
Как люди близкие, девушки здоровались и прощались теперь только взглядом, без церемоний. Это очень нравилось Таллури: почти узаконенная телепатия — глаза в глаза, от сердца к сердцу, без реверансов и слов.
— Это Биру? Мы не ошиблись?
— О, конечно, Биру. Я не сомневалась, что он вас узнает и приведет. Представлю вам остальных. Козу зовут Прекрасное Созданье. Она очень трудолюбива и дает… сколько же? Забыла… очень много молока. Остальные — лодыри и лакомки. Но они такие милые!
— И страус? — Таллури с опаской покосилась на беспокойную гору перьев, что перетаптывалась рядом на длинных сильных лапах.
— Ты опять щипался? — уверенно предположила хозяйка страуса и строго нахмурилась. Страус немедленно удрал.
— А эти? Не кусаются? — Рамичи указала на рысей.
— О, нет! Больше никто. Это, — она ласково кивнула на рысей, — Йокса и Иксу. Они из одного помета, но посмотрите только, какие они разные!
Гостьи с сомнением посмотрели на рысей-двойняшек.
— Действительно, бездна отличий, — промямлила Рамичи.
— Идемте в дом, — пригласила Эннея. — Отдохнете с дороги, угоститесь. А потом можно будет погулять по парку. А вы, — обратилась она к животным, — отправляйтесь-ка в лес или на конюшню, вас покормят.
Высокие своды атриума, мраморный бассейн, зимний сад, обширная библиотека, множество гостевых спален, застекленная галерея с раздвижными ставнями в сад — дом был невероятным, просторным, но очень уютным.
Несколько дней пролетели в сплошных удовольствиях: прогулки, чтение, игры с животными, разговоры и угощения у огромного, в полстены камина. Над девушками хлопотал весь дом, а пуще всех — три немолодые женщины, то ли няньки Эннеи, то ли ее приближенные служанки, которые смотрели на свою питомицу во все глаза, с немым обожанием, готовые кинуться исполнять каждое ее слово, а заодно — ладно уж, так и быть! — и двух ее гостий.
Игр было много, увлекательнее же всего для Таллури оказалась игра в портреты. Она сама придумала ее, когда обнаружила, как Эннея рисует.
В один из вечеров, когда холодный ветер не давал наслаждаться красотами сада, они уселись втроем у камина. У Рамичи и Таллури завязался спор — что-то о преимуществах и недостатках разных способов первичной левитации, то есть простых отрывов от земли.
Рамичи взялась поучать Таллури, каким простым способом лучше всего преодолеть земное притяжение. А Таллури беспощадно напомнила, как подруга все никак не могла совершить свой «первичный отрыв», и она, не выдержав, велела Рамичи ухватиться за ее руки, пообещав приподнять хоть ненамного. И еще напомнила, как Рамичи тогда испуганно пискнула: «К облакам полетим?» В ее голосе слышалось такое жгучее нежелание, что Таллури немедленно заверила: «Нет, что ты! К каким там облакам!» И Рамичи с облегчением выдохнула: «Жаль…»
Таллури еле-еле «подняла» подругу. Дело было, конечно, не в ее весе (какой там вес при левитации!), а в страхе! Только в страхе! Таллури просто помогла ей преодолеть первичный барьер. А теперь Рамичи так категорично спорит и… да просто наскакивает!
А Эннея тем временем тихонечко устроилась с бумагой и грифелем рядом. Грациозно заведя изящные ступни в серебряных сандалиях за ножку кресла и держа лист несколько на отлете перед собой, она с улыбкой слушала подруг, а сама тем временем что-то наносила на бумагу легчайшими летучими штрихами. Спор продолжался — карандаш Эннеи порхал над бумагой, а за окном ветер раскачивал полуобнаженные зимние кроны, словно вел свой собственный спор с деревьями.
Закончив, Эннея встала, положила лист на сиденье кресла и вышла дать какие-то указания слугам. Рамичи потянулась за рисунком:
— Ну-ка, ну-ка, интересно, что тут наша Эннея… ой! — она взглянула на рисунок и рассмеялась. — Ты только посмотри! — и передала рисунок Таллури.
На рисунке стояли друг напротив друга две взъерошенные рыси с забавно растопыренными лапками и чуть ли не зримо подрагивающими хвостиками и напряженными ушками, будто готовые вот-вот ринуться в драку. Но взлохмаченная шерстка и толстенькие лапки были так потешны, что ни в какую драку не верилось. Уморительнее же всего было то, что у рысей- близняшек были лица Рамичи и Таллури — насупленные, но узнаваемые до штриха, до оттенка взгляда, малейшего мимического нюанса!
Девушки хохотали до слез, отбирая рисунок друг у друга, — желание доводить спор до конца напрочь пропало. Когда вернулась Эннея, они наперебой стали просить ее нарисовать еще кого-нибудь. Она не заставила себя уговаривать — через некоторое время перед ними лежало пять листов с портретами. Пять листов — пять характеров, пять ярко выраженных
