промежутки, вне зависимости от того, чем он был занят.
— Там вас Бекетов ждет, говорит, срочно.
— Зови.
Антон Бекетов контролировал связи питерских скинов с западными «учителями», время его доклада — среда. Сегодня — вторник. Раз недотерпел, значит, что-то важное.
— Завтра вечером ждем гостей, товарищ полковник.
Стыров молча ждал продолжения. «Гости» на языке Бекетова означали западных эмиссаров, по большей части неонацистов. Сколько их перебывало в Питере за последние годы — не счесть! В основном из Германии. И Немецкий народный союз, и Национальный народный фронт, и Союз правых…
Опыт, которым они щедро делились с русскими братьями по разуму, отделу Стырова выходил боком. Правда, вот уже год, как они и этот участок жестко накрыли: Бекетов постарался. Поэтому поводов для особого беспокойства вроде не наблюдалось. Тогда к чему эта срочность?
— Кто? — наконец недовольно бросил Стыров.
— «Молодежь викингов» и «Стальной шлем», с тургруппой из Таллина.
— Твою мать! — выругался полковник. Названные Бекетовым организации принадлежали к числу ультрарадикальных, то есть откровенно фашистских, и их деятельность в Германии была законодательно запрещена. Коньком «викингов» и «шлемоносцев» были антиправительственные и антипрезидентские акции. То есть сторона, прямо противоположная той, куда направляли местное скин-сообщество люди Стырова.
— К кому пожаловали?
— К «Русским братьям».
— Не понял. Добрыню разве уже выпустили?
— Нет, в «Крестах» загорает. Вот я и хотел получить добро на «Одноклассников».
«Одноклассники» были гордостью отдела. Ноу-хау. Впервые эту разработку, придуманную, кстати, тоже группой Трефилова, опробовали на эмиссарше из ку-клукс-клана, розовощекой бабульке, прибывшей из-за океана насладиться сокровищами Русского музея. В загашнике у бабульки присутствовало несколько адресов постоянных сборищ скинов. По ним она и полетела, взяв у «Европейской» такси. За рулем, понятно, сидел человек Трефилова. Он и доставил неугомонную защитницу белых меньшинств в указанный ею спортклуб. А там, молотя резиновые груши, отрабатывала навыки уличных боев одна из скин-группировок, числом в одиннадцать бойцов, во главе с зататуированным по самые глаза лидером — Путятей.
Бабулька распиналась часа два, пускала слезу и раздувалась от праведного гнева. Путятя вдохновенно переводил. Бритоголовые молодцы вежливо слушали, а потом даже задали несколько вопросов.
Закончилась международная встреча раздачей слонов: бабулька выписала чек на двадцать тысяч долларов, а русские патриоты подарили ей репродукцию картины «Три богатыря».
Сам же Путятя так понравился бабульке, что она попросила быть ее личным переводчиком и познакомить с другими коллегами по скиновскому цеху. Именно этим Путятя и занимался все три дня пребывания эмиссарши в Питере. Надо сказать, что на двух встречах из семи, им организованных, присутствовали-таки настоящие скинхеды, которые знали Путятю не первый день и считали одним из верных борцов за русскую идею. Американка вещала, Путятя переводил. Всем было хорошо. После этого визита Путятя — капитан Трефилов — вошел у скинов в непререкаемый авторитет, а «сформированная» лично им группировка, благодаря умелой и точной работе с прессой, стала по части жестокости и политизированности едва ли не примером для всех остальных разрозненных бритоголовых банд. В этом и состоял смысл «Одноклассников» — дорогие гости с Запада обязательно оказывались в спортклубе у Путяти…
Однако «викинги» и «шлемоносцы» были организациями особыми, тертыми, опытными, и, как точно знал Стыров, имели в своем составе представителей спецслужб. Недаром они навострились именно к «Русским братьям», одной из самых неуправляемых команд, в которую Трефилову никак не удавалось внедрить своих людей, потому что местный лидер — Добрыня — был маниакально подозрителен и помешан на конспиративности. «Русские братья» действовали скрытно и редко. Но чрезвычайно метко. За последние полгода, в отделе это знали, именно делом их рук (вернее, ног) были убийство армянского паренька-антифашиста на Лиговке, жестокое избиение двух таджиков у метро «Пионерская», поджог православного храма за то, что в нем собирали гуманитарную помощь для детей Кавказа.
То есть Стыров знал, что все это — акции «Русских братьев», но доказательств ни у него, ни у милиции не было. Сейчас Добрыня снова «отдыхал» в Крестах — его взяли неделю назад после нападения на морского пехотинца из охраны американского консульства. Пехотинца, уделанного в мясо, отправили самолетом на родину, штатовский МИД плюнул прямо в лицо российской демократии грозной нотой протеста, и Добрыню, снова не имея никаких доказательств причастности, кроме невнятных устных показаний очевидцев, пришлось ненадолго задержать. Милиция, конечно, надеялась в камере Добрыню расколоть или, что еще лучше, завербовать, но, похоже, план коллег из МВД по всем статьям рухнул, то есть самое время подключаться ребятам Стырова. Помимо прочего, Добрыню следовало задержать в Крестах еще на недельку, пока не отбудет обратно в прекрасный Таллин туристический автобус с «викингами» в «стальных шлемах».
Ну а самих эмиссаров — не обижать же гостей, что, зря из самой Германии перлись? — необходимо встретить по высшему разряду. Нужны вам питерские скинхеды — пожалуйста! Хотите им денег дать — кто же против? Желаете семинар провести — учиться мы всегда рады! У нас и спецпрограмма для таких встреч разработана с красивым теплым названием — «Одноклассники».
— Действуйте, — кивнул Стыров. — Законы гостеприимства, куда денешься?
— Ванечка, сына, ты сам дойти-то сможешь? — Голос матери очень мешает. Он не дает заснуть. И от этого все тело снова принимается болеть и стрелять. Особенно глаза и голова. — Из милиции приходили… Студенческий твой показывали. Говорят, на месте преступления нашли. Там, где девочку эту убили. Ой, ты же не знаешь ничего! У нас тут в Тишанском переулке бандиты до смерти отца с дочкой забили. Какие-то скинхеды. Я говорю, что ты студенческий обронил, наверное, что ты никаких скинхедов не знаешь. Надо сходить к ним, Ванюш, все объяснить! Я говорю, ты ни при чем, а они говорят: что же он тогда прячется? Они же не знают, что ты просто заболел! Вон, температура какая!
— Мам, иди домой, я потом… — Ване трудно говорить, очень трудно. Язык непослушен и тяжел и скребет нёбо и десны, будто ржавый рашпиль.
— Как же я тебя оставлю, сыночка, тебе лечиться надо! — Мать снова хлюпает носом. — Больного-то тебя кто арестует? А поправишься — сходишь в милицию, все разъяснишь. Ты ж не знаешь ничего! Звери какието, скинхеды эти, напали на людей за то, что нерусские. Девочку-то похоронили уже, а отец ее в реанимации. Не знают, выживет или нет.
— Он жив? — От огорчения у Вани снова темнеет в глазах, даже боль в руке проходит. — Жалко…
— Сынок, что ты такое говоришь? — Мать взмахивает руками, словно отгоняя от себя только что услышанную фразу. — Люди же!
— Нелюди! — злобно выдавливает Ваня. — Я его все равно убью!
— Сынок.. — Мать растерянно замолкает. — Сынок, как ты… — И вдруг тонко и громко всхлипывает, почти взвывает: — Ваня! — Вскрик тут же падает до шепота, словно матери на рот накинули толстую пыльную тряпку. — Так ты там был? Милиция не врет? Сыночка…
— Их всех уничтожить надо! — Ваня закрывает глаза. — Всех! А этого черножопого — первым!
Как же этот чурка мог выжить? Как? Ведь Ваня сам видел, когда тот кинулся на него с ножом, Костыль сзади ударил его трубой прямо по лысому черепу! Череп еще так странно блеснул, когда носатый заваливался на спину. Медленно, цепляясь руками за воздух. Как показывают в кино. Когда они убегали, Ваня обернулся: лысый лежал неподвижно. Но даже мертвый выглядел здоровенным и страшным. А они его завалили! Девчонка валялась чуть дальше, в стороне. Маленькая такая. Как манекен из витрины «Детского мира».
Вдруг девчонка шевельнула ногой… Или рукой.
И оказалось, что это — никакая не девчонка, а Бимка. Лапы у него дергались уже от конвульсии. Так сказала ветеринарша, к которой они его принесли. Вместо правого глаза на щенячьей мордочке чернела страшная дыра, в которой что-то пульсировало и булькало, а маленькое тельце было совсем неживым.
— Усыплять будете или пусть сам помирает? — спрашивает ветеринарша.
— Тетенька, вылечите его, пожалуйста, — жалобно просит зареванная Катька. — Он хороший, он никого не кусает, он добрый.
— Да как тут вылечишь? Череп раскроен… Что ж не уберегли-то? Под машину попал, что ли?
— Нет, это его дядька злой об стенку стукнул… — Сестренка снова рыдает, а Ваня ни слова сказать не может. Все пытается промокнуть Катькиным шарфом кровь, струйкой стекающую из щенячьего уха.
— Господи, — ветеринарша оседает на кушетку, — так это его специально? Звери, ей-богу, звери… Ну, давайте уж бесплатно укол вколю, чтоб не мучился. Похороните в скверике, на могилку ходить станете…
— Не надо! — протестующе кричит Катюшка. — Мы уже к папе на могилку ходим!
— Так у вас отец умер? — жалеюще морщит лоб ветеринарша. — Сиротки, значит?
— Я его вылечу! — Ваня снова берет Бимку на руки. — Вылечу! Только скажите — что надо делать? Какие лекарства?
— Да какие уж тут лекарства… — Ветеринарша подолом халата вытирает сестренкин нос. — Клади сюда. Посмотрим, если мозг не задет…
— Катюнь, не плачь! — Ваня прижимает к себе девочку. — Мы вылечим Бимку, обязательно! А этого лысого я сам убью! Встречу и убью!
Он прикрывает глаза и воочию видит, как хватает носатого за мощную шею и со всей силы бьет лысой башкой об тот же самый угол дома. И сопливые мозги из раскроенного черепа разлетаются по стенам, как мелкие серые воробьи с проводов!
— И Амину! — доверчиво прижимается к брату Катька. — Это она виновата! Это из-за нее Бимку! Ты ее тоже убьешь, Вань?
— Убью! — соглашается брат. И сам свято верит, что так и будет.
— Ванечка, да тебе совсем плохо! Ванечка, потерпи немножко! Я сейчас людей позову, «скорую» вызову!
Снова мать. Откуда она все время появляется? Сама же говорила, отпуска не будет, поэтому он в Карежме все лето проведет один. А голосит, как на похоронах, когда отчима закапывали. Но отчим в Карежме и не был никогда. Значит, кого-то другого хоронят?
— Сыночка, ты меня слышишь? Ванюша… Потерпи, родной, я сейчас…
Ушла. Наконец-то.
— Ваня, здравствуй, а вот и я.
Никакого покоя. Не подвал, а проходной двор.
Ваня вглядывается в сизую темень и видит, что на месте матери стоит девочка. Незнакомая. В белом платье, пышной фате. Невеста. Чья? Откуда?
— Я твоя невеста, Ваня! Не узнаешь?
— Узнаю…
Конечно, как же он может ее не узнать? Это же она, та самая девочка! Амина. Только взрослая, как будто прошло лет десять. И очень красивая. Черные кудри, черные глаза, тонкие, будто нарисованные на белом лбу брови.
— Вставай, — девочка протягивает к нему руки, — вставай! У нас сегодня свадьба! Все собрались, и дедушка твой, и отчим, и мои родные.
Как это — дедушка и отчим? Они же померли?
Ваня поднимается, подходит к невесте, осторожно отбрасывает с ее лица легкую пену фаты: он ведь должен ее поцеловать! На свадьбе так положено. Фата облачком улетает в сторону. Ваня прижимает к себе голову невесты и ощущает под пальцами что-то горячее и липкое. Удивленно отдергивает руку, смотрит на ладонь. Она в чем-то темном и тягучем. Шоколад? Девчонка еле шоколадку и перепачкалась? А, так это — Алка! Снова ее игры. Как тогда, в ванной. Нарочно вся вывозилась в шоколаде и заставляла Ваню слизывать его со лба,
