— А, маскируется. Типа, чтоб никто не узнал. Публичный человек, засада! Выделывается, будто артист знаменитый. Щас прямо народ к нему за автографами повалит. Прикиньте!
— Ну а за границу-то поедешь?
— Не знаю. Не хочу пока. Наверное придется. Папахен сказал, что никак нельзя допустить, чтоб меня на суд свидетелем вызвали. Имидж, блин, его пострадает.
— На Ванечкин суд?
— Ну да, на какой же еще.
— Так он же вот-вот, когда ж ты уедешь?
— Мамаша сейчас в Швейцарию умотала, договариваться. Папахен твердо сказал, пока я не уеду, суда не будет. Отложат. Я, конечно, не хочу. Я же должна Ваньку поддержать. Он хоть и герой, но все равно страшно.
— Герой? Какой он герой, Аллочка, — вздохнула Валентина, — инвалид безрукий. Эти друзья его все на него сваливают. А у нас ни знакомств, ни связей. Боюсь, посадят, заставят за всех отдуваться… Он же безответный, смолчит на суде, все и решат, что виноват.
— Ну, если посадят, то ненадолго, — уверенно высказалась девчонка. — Я же у него была вчера.
— Да ты что? — опешила Валентина. — Как? К нему же не пускают!
— Папахен помог, — Аллочка хитро ухмыльнулась.
— Ну и как он? Хоть чуточку поправляться стал?
— Наверно. Сонный какой-то был. Да мы толком и не поговорили: Путятя пришел, это у них главный, учил его, как на суде себя вести. Говорит, молчать надо, вообще ничего не говорить.
— Как это? — обомлела Валентина. — Если он промолчит, его же во всем обвинят! Следователь сказал, лет двадцать дадут…
— Двадцать? — Алка задумалась. — Нет. Путятя сказал, что, если Ванька будет молчать, они его быстро вытащат.
— Аллочка, кто такой Путятя? Они же и так на Ванечку все свалили, будет один за всех отдуваться… Боюсь я, так боюсь… Вот, пришла с прокурором поговорить, да не знаю, к кому сунуться. Денег, наверное, дать надо, а у меня нету. И посоветоваться не с кем.
— Путятя — это какой-то их скиновский босс. Очень крутой! Ему можно верить.
— А как бы мне его найти? — загорелась Валентина. — Может, и правда поможет?
— Не знаю. Он шифруется. С ним только у Костыля связь была, так Костыль, сами знаете, где.
— Неужели никак? — Женщина умоляюще сложила ладони у лица, будто выпрашивая милостыню.
— Через Дашку попробовать? — Алка наморщила лоб. — Вроде хвасталась, что у них, типа, ну…
Набрала номер, перекинулась парой фраз, похихикала.
— Повезло! Они как раз тут рядом, на углу Невского и Большой Морской, в «KFC» крылышки цыплячьи жрут. Дашка от них прется! Тачку возьмем? — Девушка огляделась, увидела стайку такси возле «Астории». — Побежали! До угла Невского, — приказала водителю.
— Щас, разбежался, — равнодушно известил тот. — Тут идти две минуты.
— Не пыли, — отозвалась Алка, усаживаясь вперед. — Вот, хавай! — И протянула таксисту пятисотрублевку.
— Алла… — оторопела от такой щедрости Валентина. — Ты что… Давай пешком.
— Не, — качнула головой девчонка. — Можем не успеть. Дашка сказала, что уже доедают.
Таки не успели. Выпрыгнули из такси и топтались на переходе, ожидая пробуждения уснувшего красного, когда Алка взвизгнула, дернув Валентину за локоть:
— Вон они!
На той стороне Невского, на углу, остановилась, о чем-то споря, сладкая парочка. Яркая, будто спрыгнувшая из витрины газетного киоска девушка-брюнетка с роскошными, до поясницы, волосами, в коротеньком красном пальтишке, лакированных сапогах-ботфортах на высоченных каблуках, и парень, много старше, коротко стриженный, крупный, в сером полупальто и синих джинсах.
Невский в этом месте узок, будто лодыжка, да еще как толстенной повязкой передавлен строительными лесами, зашторившими бывший кинотеатр «Баррикада», но все одно — разглядеть лица на другой стороне, да еще если это незнакомые люди…
— Дашка! — подскочив на месте, крикнула Аллочка.
Увы. Голос зацепился за многозвучье моторных шумов, шипенье резины, звяканье ползущего мимо троллейбуса, людские тротуарные разговоры и повис где-то посередине проспекта, на проводах, подгоняющих разноцветные огоньки к огромной, плавающей в сиреневатых сумерках сосновой лапе, радостно возвещающей о близком Новом годе.
Сонный светофор наконец замигал, просыпаясь, но парочка на той стороне уже села в серый автомобиль, припаркованный чуть ли не на самом углу.
— Блин! — сокрушенно выдохнула Алка. — Промухали!
Серая машиненка резво вырулила на Невский, доверчиво мигая левым поворотником, и покатилась в медлительном потоке прямо к ногам Валентины.
— Дашка! — снова запрыгала на тротуаре воспрянувшая Алка, призывно маша руками и описывая тяжелой сумкой опасные круги прямо перед лицом спутницы. — Путятя! Стойте!
И снова ее не заметили и не услышали.
Машинка ползла неспешно, будто никуда и не торопилась, парочка за несвежими стеклами о чем-то весело беседовала. Валентина просто воткнулась глазами в лицо водителя, того самого крутого Путяти, отметив про себя его совершеннейшую обыденность и незначительность, но мгновенно запомнив неприметное это лицо до последней веселой складочки под улыбающимися глазами.
Автомобиль прошуршал мимо беснующейся Алки, успев прошмыгнуть на закатывающийся зеленый, и рывками, поспешая за такими же тоскующими в пробке собратьями, стал неуклонно удаляться от перекрестка.
— 423 ЛИС, — вслух произнесла Валентина.
— Что? — обернулась расстроенная Алка.
— Номер машины, — ответила женщина.
— Засада! — сплюнула девчонка. — Едут как на параде, по сторонам посмотреть не могут! Дашку встречу — прибью!
— Спасибо тебе, Аллочка, — погладила ее по руке Валентина. — Пойду.
— Слушайте, а может, мне папахена напрячь? — вскинулась вдруг девушка. — А чего? — Похоже, Алке и впрямь очень хотелось помочь. Особенно сейчас, после казуса с Путятей. — Папахен сейчас, чтоб я в эту долбаную Швейцарию уехать согласилась, все что угодно сделает! И встречу любую вам организует. Когда меня следак на допрос пригласил, у него чуть выкидыш не случился! Кстати, в Швейцарии, я слыхала, самые лучшие протезы делают! Когда Ванька из тюрьмы выйдет, он ко мне в гости приедет, и мы ему там руку новую смастрячим! А? Здорово я придумала?
— А где твой папа работает? — Валентина спросила больше из вежливости, не придав особого значения пустой девчоночьей болтовне.
— Не знаете, что ли? — Девушка удивленно расширила глаза. — В прокуратуре! А вы Ваньку ко мне за границу отпустите?
— Куда угодно отпущу, — горько качнула головой женщина, — лишь бы не засудили!
— Слушайте… — На Алкиной мордашке читалось, что ей в голову пришла очередная умная мысль. — А может, вам самой с папахеном встретиться? Одно дело — я, другое — вы. Хотите прямо сейчас?
— Ну…
— Только вы сразу подумайте, о чем его просить. Он любит, чтоб говорили быстро и четко. Зануда жуткая!
— О чем просить? — Валентина растерялась.
А действительно, о чем? Чтоб Ваню отпустили? Кто ж его до суда отпустит… Чтоб следователю не верили? Что на него специально чужую вину сваливают? Как в двух словах перескажешь незнакомому человеку их с Ванечкой судьбу? А не рассказать, так ведь и не поймет.
— Постой, Алла, — остановилась Валентина. — А твой отец… добрый?
— Он же прокурор! — удивленно уставилась на нее девчонка. — Как он может быть добрым? Государственный обвинитель!
— А зачем тогда к нему?
— Как зачем? Начальник! Шишка! Как скажет — так и будет. Скажет посадить на десять лет, прокурор будет просить десять, скажет на год — год.
— Прямо так? — не поверила женщина. — А совсем отпустить может?
— Он все может. Если захочет. И если, как это он говорит, интересы государства требуют. Сейчас я ему позвоню.
Она вытащила мобильник, что-то пробурчала в трубку, капризно выгнула губы: «Ну, па-ап… мне сейчас надо!» Отключилась.
— Блин! Не может он сейчас. Совещание. Вообще-то папахен трус ужас какой! По телефону ничего не говорит — боится. Только если дома, и то каждый месяц парни из секретки квартиру проверяют, нет ли прослушки. Чокнутый! Это у них с бабкой семейное.
— Ну и хорошо, — Валентина улыбнулась. — Не судьба, значит.
— Прямо! — вскинула подбородок Алка. — Не хочет на работе — дома достанем. Приходите к нам завтра вечером. Бабка с восьми до одиннадцати в спортклубе, прикиньте, скоро семьдесят, песок сыплется, а она через день в клуб шастает! Красоту бережет! — Девчонка весело рассмеялась. — Матери нет, я да он. Очень даже хорошо.
— Неудобно, — помотала головой Валентина.
— Удобно-удобно! Ванька-то мне не чужой! Может, я его даже люблю. Так что приходите. Мы у Чернышевской живем, в центре. Будто вы просто ко мне зашли. Дома даже лучше, куда он денется с подводной лодки? — Алка снова звонко расхохоталась.
Сомневалась Валентина недолго: а вдруг? Что, от нее убудет? Если есть хоть какая-то надежда, хоть крошечка…
Загнав в недоступные осмыслению закоулки стеснение и страх, решительно кивнула: договорились.
Стыров внимательно вчитывался в отчет подполковника Елисеева. Несколько дней назад он озадачил зама поисками экс-супруги прокурора города и их первенца.
Поработали подчиненные на славу. Оказалось, что первым законным браком несгибаемый законник Корнилов сочетался еще в студенчестве с некоей гражданкой Ватрушевой Валентиной, студенткой Технологического института. В этом браке был рожден сын Иван. Дальше — коротенькая объективка на эту самую Ватрушеву: приехала из деревни, отличница. Работала на кафедре. С фотографии, видимо очень старой, еще из студенческого личного дела, ясно и светло смотрела красивая девушка с толстой, перекинутой через плечо светлой косой.
«Хороша, — отметил Стыров. — Губа у нашего прокурора была не дура. Так, а что же случилось потом?»
А потом шел пробел. Никакой информации по поводу того, что послужило причиной развода и почему Корнилов отказался от сына.
— Чего так? — холодно поинтересовался полковник у сидевшего напротив заместителя. — Нюх потеряли?
— Чуть дальше отчет о встрече нашего человека с Корниловым, посмотрите — все поймете.
— Нашего человека? Что, казачка засылали? Под каким соусом?
