да пожирней, то тайком, закрыв ставни, опустив занавески. Деньги, деньги, деньги. Никаких интересов, кроме денег. Теперь, может, и сам жалеет, а уже поздно. Спекся Фомичев. Но это только начало. Верную ему характеристику дал майор. Не простачок он, каким прикидывался. Несомненно, еще тайники есть…»
4
Ефрейтор плавно водил квадратной рамкой миноискателя над поверхностью земли, и Кублашвили вспомнил прохладную осень сорок четвертого года. Тогда на левом фланге заставы саперы снимали противотанковые и противопехотные мины. Сотни металлических тарелок и уже покоробившихся деревянных ящичков со смертоносной начинкой таились под тонким слоем дерна. Обезвреженные, они выглядели вполне безобидно…
Частенько тревожное гудение зуммера останавливало ефрейтора, но тревоги все были ложные. То по соседству с яблоней оказывалась дырявая, бог весть сколько пролежавшая здесь кастрюля, то обнаружили зазубренный осколок, извлекли и хвостатую мину от ротного миномета.
Переступая через лужи, Кублашвили из конца в конец обошел усадьбу Фомичева. Особенно его внимание привлек заброшенный колодец. От навеса остались лишь два покосившихся столба. Цепь на вороте поржавела.
«Надо бы проверить… — И сам себя передразнил: — Надо бы, надо бы… Обязательно проверить колодец!»
Не один десяток ведер воды выкачали Кублашвили и Денисов. Когда ведро стало задевать о дно колодца, Денисов заглянул через сруб.
— Метров шесть, а то, пожалуй, и все семь наберется… Сейчас спущусь. Мне недолго, — и по своему обыкновению добавил: — голому одеться — только подпоясаться.
— Наверное, лучше мне, — возразил Кублашвили. Денисов недовольно посмотрел на него, недоуменно повел плечом.
Кублашвили расхохотался.
— Можно подумать, что там, — он кивнул на колодец, — ждет шампур карского шашлыка и стакан старого выдержанного вина. Поверь, друг, с удовольствием уступил бы тебе эту честь, но ты вон какой силач, одним пальцем меня вытащишь, а мне придется звать на помощь.
— Ла-а-дно, пусть так, — нехотя согласился Денисов.
Воды на дне колодца было чуть ниже колен. Кублашвили зачерпывал воду ведром, доливал консервной банкой.
— Готово! Тащи!
Ведро, раскачиваясь, ползло вверх, ударялось о позеленевшие влажные стены, и тогда на голову Кублашвили выплескивалась ледяная вода. Она просачивалась сквозь гремевший, будто он из жести, брезентовый плащ, струйками текла по спине, хлюпала в резиновых сапогах.
Вскоре на Кублашвили не осталось ни единой сухой нитки. Зуб не попадал на зуб, от холода ломило онемевшие пальцы.
«Вычерпываем, вычерпываем, а воды вроде бы не убывает» — подумал он, прислоняясь плечом к стене колодца. Закрыв глаза, представил себе залитую мягким зеленым светом от абажура уютную комнату. За столом дочурка, вопросительно поглядывая на мать, Спрашивает: «Ну где же папка? Где наш папка? Он что, не приходил с работы, не ночевал дома?» — «Придет, придет твой папка, не беспокойся, Тамара. Передавал, что немного задержится…»
Неля берет в руки глазурованную кринку с молоком. Корка плотная, желтовато-красная, чуть сморщенная…
Кублашвили проглотил слюну. Ладно уж с тем молоком, сейчас бы стаканчик чайку да погорячее. Однако за дело! Готово, тащи! Где ты там, Денисов?
Наконец-таки настал конец этой адской работе. Кублашвили опустился на корточки и негнущимися пальцами стал шарить в холодной жидкой грязи.
Под руку попало что-то округлое, скользкое. Бр-р-р! Кублашвили невольно содрогнулся и отдернул руку.
Не в силах побороть в себе чувства гадливости, встал и подковырнул носком сапога. Закрученный медной проволокой кусок велосипедной камеры оказался довольно тяжелым. Камни, что ли? Не иначе как ребятишки баловались.
Кублашвили отмотал проволоку и ахнул. Вот же дошлый этот Фомичев! Со стороны посмотреть — тихоня, а на самом деле жук будь здоров! Пробу ставить негде!
Нет, не напрасно они с Денисовым выкачивали воду из заброшенного колодца, не зря сам он промерз до костей. Долго возились, но зато раскрыли еще одну тайну. Старая велосипедная камера была до отказа наполнена золотыми монетами.
— …А всего обнаружено… — напряженно звенящим голосом произнес майор Дудко. — В монетах и слитках…
Понятые переглянулись. Один из них, вислоусый дядька, не выпускавший изо рта прокуренный янтарный мундштук, бросил сердитый взгляд на Фомичева.
— Ничего себе! Не от трудов праведных…
Второй понятой, поджарый старичок с растрепанным мальчишеским хохолком и отечными мешками под глазами неодобрительно покачал головой.
— М-да-а… Вы только подумайте: столько золота! Ну и соседушко у меня… А еще плакался, что жить не на что, хлеба вдоволь не наедается, концы с концами едва сводит…
Фомичев отвернулся, словно стало нестерпимо больно глядеть на все эти сотни золотых пятерок и десяток, уже не принадлежащих ему. По сизоватой щеке покатилась крупная слеза…
Дача в стиле рококо
1
Крупными угловатыми буквами Кублашвили написал: «Операция на усадьбе Фомичева…» — и, прикрыв глаза рукой, задумался.
Опять припомнилось прошлое. Вот он выбрасывает лопатой землю из двухметровой ямы… На фоне тесного квадрата серого неба видит утомленное лицо Денисова, вытаскивавшего бесконечные ведра воды…
Да-а, такое оставляет глубокий след в памяти.
Хорошо, что разоблачили Фомичева — агента гестапо, валютчика. Арестованы и связанные с ним дельцы.
Но один ли он, Фомичев? Далеко не один. Взять хотя бы те подметные письма. Они тоже страничка его биографии…
В тот день он оставался дома вдвоем с дочкой. Как у всякой малышки, внимание ее долго не задерживалось на одном предмете. Тамара задавала десятки всевозможных вопросов, могущих кого угодно поставить в тупик.
Поблескивая быстрыми, темными глазами, неожиданно спросила:
— Папа, вот ты был маленьким?
— Конечно.
— А считалки тогда были?
— Были. Как же без считалок? Я и сейчас их помню: ицило, бицило, шрошано…
Тамара захлопала в ладоши и принялась повторять за ним мелодичные слова считалки. Но вскоре это занятие ей надоело и, обняв отца за шею, умильно попросила:
— Почитай мне про козла…
— Так ведь сегодня я уже читал.
— А ты еще… Пожалуйста…
Кублашвили не переставал удивляться непосредственности, с какой дети могут слушать одно и то же множество раз, восторгаясь, печалясь и радуясь вместе с героями любимой сказки. Взяв цветную книжку для дошкольников, раскрыл ее на нужной странице. «Жил-был козел, — начал, чуть нараспев. — Бывают на свете упрямцы, но уж такого упрямого козла нигде не сыскать. Всегда только на своем настоять хочет…» Дальше прочитать не удалось — вернулась из магазина Неля. Хмурясь, положила на стол обыкновенный конверт без марки и без адреса. Встряхнув светлыми кудряшками, растерянно произнесла:
— Торчало в двери. Видно, не по почте пришло. Не понимаю, что это может быть… — и зябко охватила плечи руками.
В конверт был вложен небрежно вырванный из ученической тетради листок в клеточку. Несколько строчек с грубыми орфографическими ошибками. Кто-то, не стесняясь в выражениях, обещал укокошить Кублашвили, если тот не будет давать жить людям (следовало читать: контрабандистам). Внизу, там, где обычно ставится подпись, намалеван череп и скрещенные кости. Видимо, считая, что этого мало, наспех дописано: «Сочтемся, за нами не пропадет».
— Чепуха, Неля! — сказал он тогда. — Не обращай внимания. Если бояться угроз всяких проходимцев, то и служить нельзя. Разве мало подобных писулек получали наши ребята?
Он долго еще успокаивал жену, но видел, что встревожилась Неля не на шутку. Обычно веселая, жизнерадостная хлопотунья, она сидела за обедом задумчивая, сосредоточенная, катала хлебные шарики, а то, сцепив пальцы рук, смотрела на мужа затуманенными глазами.
Неделю спустя Кублашвили возвращался домой со службы далеко за полночь. Шел и думал о назначенном на завтра партийном собрании. Он обязательно возьмет слово. Текучка, скажет, заедает, мало читаем, редко бываем в театре. Ведь учеба не только за партой, многого можно добиться самообразованием. Приведет в пример Горького, Шолохова, Джека Лондона. Никто из них не имел университетского диплома, но эрудиции их, широте кругозора любой позавидует. А еще скажет, что учиться никогда не поздно и нечего ссылаться на возраст и положение. Георгий Тимофеевич Береговой, ныне прославленный космонавт, сразу после войны не постеснялся пойти в вечернюю школу, превозмог неловкость. А был он к тому времени Героем Советского Союза, штурманом авиационного полка.
И еще насчет стенгазеты не забыть. Никакой активности, инициативы. Выходит газета от случая к случаю. А если и выходит, то читать ее неинтересно. Беззубая она у нас, заметки сухие, казенные.
По железнодорожному мосту с грохотом промчался товарный поезд. Искры роем сыпали из паровозной трубы и, отлетев в сторону, гасли.
На мосту, безлюдном в этот поздний час, покуривая, небрежно прислонились к ажурному парапету двое. Кепки низко опущены на глаза. Воротники пиджаков торчком.
Увидев Кублашвили, вынули руки из карманов и неторопливо, вразвалку двинулись навстречу. Красноватыми светлячками мелькнули брошенные вниз, на рельсы, окурки.
Кублашвили замедлил шаг, присматриваясь к незнакомцам. Неспроста они тут в такое время. Явно дожидались его. Впрочем, легко проверить это предположение.
Стоило Кублашвили перейти на другую сторону моста, как те двое тотчас свернули туда же.
Что ж, уходить от опасности, показав спину врагу, — не к чести пограничнику. Готовясь к стычке, расстегнул верхние пуговицы на гимнастерке, ослабил поясной ремень.
Высоченный крепыш коршуном ринулся на Кублашвили. Неуловимое движение (вот где пригодились приемы самбо!) — и в тот же миг рука бандита очутилась в крепком замке.
