прятать было нечего.
- Прошу прощения! - просто, по-семейному, заговорил капитан. - С парадной стороны все двери заперты, вот я и решил войти через кухню.
- Заперты, а то как же! - взвизгнула госпожа Зофия. - Дочка отправилась к подругам с визитами, прислугу я отпустила в церковь, только мы вдвоем дома и остались. Сидим вот на кухне, пока прислуга не вернется. Просим прощения, господин капитан, что мы в затрапезном виде.
- Ничего страшного, мама Зофия, - любезно успокоил ее капитан. - Тогда и я останусь с вами на кухне.
- На кухне? Нет-нет, этого я не могу допустить! Да мне тут и посадить-то вас негде, господин капитан.
Госпожа Зофия пребывала в растерянности. В гостиную капитана не проведешь, для этого хозяйка дома одета неподобающим образом. Послать Тимею, чтобы побыла с гостем, пока она сама переоденется, тоже нельзя - неприлично. Хорошо еще, что капитан, человек военный, не терялся ни в какой ситуации.
- Не стоит из-за меня разводить церемонии, мама Зофия. Пристроюсь-ка я вот на этом бидоне, чем не подходящее место?
И он сел на бидон напротив Тимеи.
Теперь оставалось только одно неудобство: передник полон кукурузы. Капитан выручил госпожу Зофию и из это затруднения.
-Никак вы, мама Зофия, кукурузу лузгаете? Приятное занятие для воскресного дня, так что тут нечего стесняться. Я Тоже люблю кукурузу, насыпьте-ка мне горсточку вот сюда, в фуражку.
Госпожа Зофия поняла, что ей не угнаться за капитаном, когда увидела: он и в самом деле не брезгует этим простонародным лакомством, причем отправляет кукурузу в рот не очищенную и целыми горстями. Акции господина Качуки в ее глазах сразу возросли.
- А я тут как раз рассказывала Тимее, - начала госпожа Зофия светскую беседу, - как происходит крещение.
Тимея приготовилась убежать на случай, если госпожа Зофия скажет правду. Однако госпожа Зофия не напрасно была матерью взрослой барышни; уж ей ли не суметь повернуть разговор на другое, едва а только появится нежданный визитер.
- Я ей и объяснила, что он да как, вот она и напугалась, бедняжка. Смотрите, вся дрожит! Это я ее настращала, говорю, что ее, мол, запеленают как младенца и плакать велят. Да не бойся ты, это я так просто, в шутку сказала. Но больше всего она за свою прическу опасается, знает, что от воды вся красота испортится.
Здесь самое время упомянуть о прическе Тимеи.
У девочки были дивные волосы, густые и длинные. Атали выдумала себе забаву: приглашала куафюршу, чтобы та устраивала на голове Тимеи сооружения одно чудней другого. Например, подбирали девочке все волосы кверху, на висках гладко зачесывали, а на макушке возводил целую башню; в другой раз разбирали волосы на пробор и встопрощивали их по бокам на манер крыльев, придавая Тимее сходство с летучей мышью, а затем закручивали и укладывали на ушах бараньими рогами; при этом затылок и макушка получались оголенными- ведь все волосы были стянуты к ушам. Атали заставляла девочку носить такие прически, которых сроду никто не носил, нелепые, смехотворные, непременно бросающиеся в глаза, и для их создания не жалели горячий щипцов, проволочных закруток, папильоток, щетки, вощеной помады. Все это проведывалось под знаком родственной любви, и девочке было невдомек, что прически эти ей не идут.
Господин Качука просветил ее на этот счет.
- Полноте вам, барышня Тимея, беспокоиться об этой прическе. Вам гораздо больше было бы к лицу носить волосы совсем просто. У вас такие дивные волосы, что поистине грех жечь их железом да склеивать воском. Не позволяйте учинять над собою такое. Да тут каждого волоска жаль, экая красота пропадает! Ведь от этого измывательства над природой, какое у вас, барышень, именуется украшением, волосы только портятся: утрачивают блеск, секутся на концах, легко рвутся и вскоре начинают выпадать. А вам нет никакой нужды в этих выкрутасах. У вас такие прекрасные, густые волосы, что если заплести их в простую косу да уложить венцом, более красивой прически вы себе и пожелать не сможете.
Возможно, эту пламенную речь господин Качука произнес исключительно из человеколюбивой жалости к загубленной красоте и у него не было иных намерений, кроме как избавить дивные волосы Тимеи от навязанных ей уродливых причесок, однако эффект, вызванный его словами, оказался гораздо сильнее, чем он предполагал.
С этого момента Тимее казалось, словно воткнутый в волосы гребень вот-вот раздерет ей голову, и она не могла дождаться, когда господин Качука уйдет.
Капитан и не стал засиживаться, сжалившись над госпожой Зофией, которая во время его визита безуспешно пыталась справиться с трудной задачей - как-нибудь спрятать свои ноги в стоптанных шлепанцах. Господин Качука, пообещал наведаться еще раз, попрощался: маме Зофии поцеловал руку, а Тимее отвесил низкий поклон.
Едва только дверь за капитаном затворилась, Тимея вытащила из волос высокий гребень, сдернула с макушки башней выложенные завитки, мигом распустила всю прическу и, встав у лохани с водой, принялась мыть голову.
Что ты делаешь, несчастная ? - завизжала госпожа Зофия. - Перестань сейчас же! Оставь прическу, как была! Вот ужо Атали рассердится, когда придет да увидит!
- Пусть сердится! - упрямо ответила девочка. Отжав мокрые волосы, она села на скамью подле госпожи Зофии и, стараясь совладать со своей встопорщенной гривой, начала заплетать простую косу.
В сердце ее зародилось упорство. Подавившее страх. Слова капитана придали ее душе силу. Его Вкус, его желание были для нее законом. Она заплела косу и естественным узлом выложила ее на затылке - точь-в-точь как учил ее капитан.
Госпожа Зофия про себя смеялась: вконец девчонку одурачили!
Пока Тимея заплетала волосы, госпожа Зофия придвинулась к ней поближе, стараясь снискать ее расположение.
- Давай доскажу тебе про свадьбу. На чем прервал наш разговор Качука? Эх, знал бы он, о чем у нас тут с тобою речь!... Значит, я остановилась на том. Что жених и невеста пьют из одной чаши, а хор и дьякон поют 'Господи, помилуй!'. Потом священник читает Евангелие, а шаферы тем временим держат венцы у барчующихся над головами. Священник берет венцы, кладет их на серебряный поднос и обращается к жениху: 'Будь славен, как Авраам, благословен, как Исаак, и плодовит, как Иаков!' Затем поворачивается к невесте и говорит ей: 'Будь превознесена, как Сарра, ликуй, как Ревекка, плодить и размножайся, как Рахиль!' И после этого благословения жених и невеста перед всем народом и перед святым алтарем троекратно целуются....
Тимея даже глаза зажмурила, чтобы не видеть этой сцены.
Атали обомлела, когда, явившись домой, увидела Тимею с распущенными волосами.
- Кто тебе позволил распустить волосы? Где твой гребень, где бант? Немедленно приколи на место!
Тимея, сжав губы, решительно тряхнула головой.
- Сделаешь, как я велю?
- Нет!
Атали была поражена столь необычным упрямством. Слыханное ли дело - ей посмели возразить! И кто же? Девчонка, которую в доме держат из милости, всегда такая покорная, даже ноги ей целовала однажды.
- Нет? - переспросила она, подойдя к Тимее вплотную и приблизив свое распаленное гневом лицо к белому лицу девочки, словно желая ожечь ее.
Госпожа Зофия из угла со злорадством наблюдала эту сцену.
- Я ведь говорила, что тебе от Атали достанется!
А Тимея, взглянув в сверкающие глаза Атали, еще раз повторила:
- Нет!
- Это почему же? - вскричала Атали, и в этот миг голосом очень напоминала мать, а выпученными глазами - отца.
- Потому что так я красивее! - ответила Тимея.
- Кто это тебе сказал?
- Он....
Пальцы Атали скрючились, как орлиные когти, стиснутые зубы блеснули меж алых губ. Казалось, она готова растерзать строптивую девчонку! Но.. всего лишь рассмеялась.
Ее необузданная ярость излилась в язвительном хохоте. Оставив Тимею, она удалилась к себе в комнату.
В тот день под вечер господин Качука снова наведался в дом невесты. Его уговорили остаться к ужину. За столом Атали осыпала Тимею непривычными ласками.
- Замечаете, господин капитан, насколько красивее Тимея с распущенными волосами?
- И правда! - подтвердил капитан.
Атали улыбнулась.
Она отыграется на девочке, но теперь уже шуткой не ограничится, в ход пойдет более грозное оружие.
До свадьбы оставалось всего два дня.
В эти два дня Атали была с Тимеей сама предупредительность и нежность. Она не отпускала девочку к прислуге, а служанкам наказала, входя в комнату, целовать Тимее Руку.
Госпожа Зофия несколько раз назвала ее 'невестушкой'.
И вот портной доставил готовое платье для невесты.
Сколько радости было Тимее, когда она его увидела! Она прыгала и хлопала в ладоши, как ребенок.
- Ну, иди примерь свой невестин наряд! - с жестокой улыбкой сказала Атали.
Девочке позволила надеть на себя роскошный подвенечный наряд, расшитый ее же собственными руками. Она не носила корсета, а фигура ее была развита не по годам, та что платье было ей впору.
С каким стыдливым самодовольством разглядывала она себя в большом трюмо! Ах, как красива она будет в подвенечном платье! Может, у нее даже шевельнулась мысль о том, что ее ждет любовь? Наверное. И сердце ее забилось сильнее, и вспыхнул в нем огонь, заставляющий испытывать наслаждение и боль?
О, об этом не думали те, кто вел с ней жестокую игру.
Горничная, помогая ей одеться, кусала губы. Чтобы не рассмеяться.
Атали же с бессердечным лицемерием наряжала простодушную девочку, которая не в силах была скрыть свою радость. Новые, прежде неведомые ей чувства, отражались на беломраморном лице Тимеи.
Атали принесла Тимее примерить и веночек. Мирт и белый жасмин удивительно шли ей.
- Ну и красавица же ты у нас будешь послезавтра!
Затем Тимею заставили снять подвенечный наряд.
- А теперь примерю я, - сказала Атали. - Интересно, пойдет ли мне.
На ней лиф удалось посадить правильно лишь с помощью корсета, зато на ее прекрасной, горделивой фигуре все линии платья обрели более четкие очертания. И ей на голову надели миртовый венок, и она тоже принялась разглядывать себя перед зеркалом.
Тимея глубоко вздохнула и с неподдельным восхищением прошептала Атали:
- О, какая ты красивая! Очень-очень красивая!
Пожалуй, на этом можно было бы и окончить шутку?
