включая самого Сталина.
Конечно, все эти новости, которые астроном узнавал не только от коллеги, но слышал по радио и вычитывал в газетах, были ему неприятны. Но все же он думал, что, может быть, происходящее его не касается, потому что он лично занимается только своей астрономией и ничем больше, он не еврей и ни в каких буржуазных организациях не состоит. Его самого пока что никто не трогал, он ходил на работу, получал приличную для молодого ученого зарплату, смотрел на звезды, думал о них, но чего-то главного додумать все же не мог.
Впрочем, и на Земле происходило что-то не очень понятное. Вдруг в марте 53-го года умер бессмертный Сталин, хотя врачи-убийцы были к тому времени уже обезврежены.
И как только это случилось, вдруг стало теплеть буквально и фигурально.
В одно прекрасное весеннее утро, как раз через месяц после смерти Сталина, собрался ученый идти на работу. Вышел из дому, идет, через лужи переступая, к трамваю, видит – на заборе газета «Правда» висит.
Смотрит он на эту газету и глазам своим не верит: что это – орган КПСС или еврейской буржуазной организации «Джойнт»? В газете написано, что обвинения против врачей были ложными, а показания арестованных получены путем применения зверских приемов следствия, строжайше советскими законами запрещенных.
Все это ученый прочел сначала в очках, а потом очки снял, лицо к газете приблизил и опять прочел.
И вдруг он почувствовал: словно камень с души свалился. И сразу он осознал, что все происходившее с генетиками, кибернетиками, космополитами и врачами-убийцами имело к нему самое непосредственное отношение, хотя он не был ни генетиком, ни кибернетиком, ни евреем, ни космополитом, ни врачом-убийцей.
Тут как раз подошел трамвай, но давиться в нем ученому не захотелось, и он пошел на работу пешком. А была весна, текли лужи, светило солнце и затмевало все звезды, старые, новые и сверхновые. Он стал думать об этих звездах, и вдруг его осенило или, как говорят в народе, вдруг что-то стукнуло в голову, и он сразу понял то, до чего столько лет не мог додуматься: что это за звезды, почему они возникают и почему так странно себя ведут. То есть совершил крупнейшее в своей науке открытие. Может быть, суть открытия я пересказываю неточно, потому что я в этом ничего не понимаю, но люди, которые понимают, оценили его высоко.
За это открытие наш астроном был принят в Академию наук СССР и во многие иностранные академии и даже получил много денег, но дело не в них.
Эта действительно происшедшая в жизни история произвела на меня большое впечатление. Я обсуждал ее со многими другими учеными, и все они со мной согласились, что общественный подъем самым непосредственным и благотворным образом сказывается на любой, даже очень, казалось бы, оторванной от реальной жизни науке.
Как всякий приличный прозаик, я начинал со стихов. За первые пять лет фанатичных усилий в этом жанре исписал огромное количество бумаги, то есть приблизительно три тысячи стихотворений. Написанное за недостатком жилого пространства хранил в бумажных мешках под кроватью и хранимое называл собранием сочинений в четырех мешках. Большую часть написанного считал учебными упражнениями. Осенью 1960 года, работая на радио, написал четыре десятка песен. Тогда же была закончена и принята «Новым миром» к печати моя первая повесть «Мы здесь живем». После чего писание стихов я немедленно прекратил, а почти все, что хранилось в мешках, и сами мешки выбросил на помойку. Оставил только несколько помещенных ниже, включая три песенки. Следующие 25 лет не написал в рифму ни строчки, не считая прикладных стишков, написанных за некоторых персонажей прозы.
В годы эмиграции мне очень не хватало общения с друзьями, но друзья мои были «невыездными», то есть за границу не ездили, а те, которые ездили, не были моими друзьями. Исключением был Булат Окуджава. Власти, учитывая огромную популярность Окуджавы, время от времени выпускали его за пределы страны, и тогда мы, бывало, встречались коротко в Америке, во Франции и в Германии.
9 мая 1985 года в свой шестьдесят первый день рождения он вдруг заявился ко мне в Штокдорф (деревня под Мюнхеном). Он поселился у нас почти демонстративно, к большому неудовольствию тамошних левых, снявших ему дорогую гостиницу и державших Булата за своего идейного единомышленника. Окуджава прожил у нас несколько дней. Мы гуляли с ним по Мюнхену, пили баварское пиво, покупали подарки жене Оле, сыну Буле и женщине, которую он в то время любил. Когда он уехал, у меня осталось настроение, которое за меня выразил Пушкин: «Мой первый друг, мой друг бесценный, и я судьбу благословил, когда мой двор уединенный, печальным снегом занесенный твой колокольчик огласил…» Я ходил, бормоча про себя эти строки, а потом вдруг возникло желание вернуться к стихам. Тогда я и написал стихотворение «Триумф», как подражание песне Окуджавы «Я эмигрант с Арбата». Следующее стихотворение было посвящено Белле Ахмадулиной (к нему отдельное предисловие). Теперь я опять пишу стихи, но время от времени, по настроению и между делом. Иногда одно-два в год, иногда ни одного.
ЗОЛОТЦЕГолову уткнув в мою шинельАвиационного солдата,Девушка из города КинельЗолотцем звала меня когда- то.Ветер хороводился в трубе,А она шептала и шептала…Я и впрямь казался сам себеСлитком благородного металла.Молодость – не вечное добро.Время стрелки движет неустанно.Я уже, наверно, серебро,Скоро стану вовсе оловянным.Но, увидев где-то у плетняДевушку, обнявшую солдата,Вспомню я о том, что и меняНазывали золотцем когда- то.1958
СТИХИ О ВРЕДЕ КУРЕНЬЯОблокотясь о пьедесталКакого-то поэта,Я вынул пачку и досталИз пачки сигарету.И закурил, и думал так,Бессвязно и бесстрастно:От сигарет бывает рак,Туберкулез и астма,Тромбофлебит, артрит, инфарктИ прочие болезни.Курить нам вредно, это факт,А не курить полезно.И думал я еще о том,Что, взгляд во тьму вонзая,Стоит поэт, а я о немНу ничего не знаю.Не знаю, как он был да жилПред тем, как стать колоссом,Чем честь такую заслужил?Что, пил? Курил? Кололся?Ну что ж, достукался и вотЗдесь стынет истуканом.Не курит, шприц не достаетИ не гремит стаканом.А я себя по мере силГублю напропалую…Я сигарету загасилИ закурил другую.1959
Мои стихи, не считая текстов песен, в свое время практически не печатались, поэтому за них меня никто не ругал. Но стоило мне напечатать в 1962 году нижепомещенное стихотворение, как на него немедленно обрушился неожиданный критик – министр обороны СССР, маршал Советского Союза Родион Малиновский, сказавший на высоком военном совещании, что «эти стихи стреляют в спину Советской армии».
СТИХИ О РАЗБОРЧИВЫХ ДЕВУШКАХВ сельском клубе начинались танцы.Требовал у входа сторож-дедКорешки бухгалтерских квитанцийС карандашной надписью «билет».Не остыв от бешеной кадрили,Танцевали, утирая пот,Офицеры нашей эскадрильиС девушками местными фокстрот.В клубе поднимались клубы пыли,Оседая на сырой стене…Иногда солдаты приходилиИ стояли молча в стороне.На плечах погоны цвета неба…Но на приглашения солдатОтвечали девушки: «Нэ трэба.Бачь, який охочий до дивчат».Был закон взаимных отношенийВ клубе до предела прям и прост:Относились девушки с презреньемК небесам, которые без звезд.Ночь, пройдя по всем окрестным селам,Припадала к потному окну.Видевшая виды радиолаВыла, как собака на луну.После танцев лампочки гасились…Девичьих ладоней не пожав,Рядовые молча торопилисьНа поверку, словно на пожар.Шли с несостоявшихся свиданий,Зная, что воздастся им сполна,Что применит к ним за опозданьеУставные нормы старшина.Над селом притихшим ночь стояла…Ничего не зная про устав,Целовали девушки усталоУ плетней женатый комсостав.1957
СТИХИ О РИСКЕ БЕССЛАВНОГО КОНЦАВсе то, что было молодым,Стареет. Может статься,Умру почтенным и седымИ поглупевшим старцем.Меня на кладбище снесутИ – все равно не слышу —Немало слов произнесут,И до небес превознесут,И в классики запишут.И назовут за томом том,Что написал для вас я…Что ж, слава – дым, но дело в том,Что к нам она всегда потом…Но почему всегда потомИ никогда авансом?Когда умру я в нужный срок,Жалеть меня не смейте.Я, может, сделал все, что мог,За много лет до смерти.Но если завтра попадуПод колесо машины,А то и вовсе упадуБез видимой причины, —То неужели в день такойНе пожалеют люди,Что ненаписанное мнойНаписано не будет?1957
НЕУДАЧНИКБыл вечер, падал мокрый снег,И воротник намок.Сутулил плечи человекИ папиросы жег.Он мне рассказывал о том,Что в жизни не везет.Мог что угодно взять трудом,А это не возьмет.Давно он сам себе сказал:«Зачем себе ты врешь? Пора понять, что Бог не далТаланта ни на грош.Пора, пора напрасный трудЗабыть, как страшный сон…»Но, просыпаясь поутру,Спешит к тетради он.И снова мертвые слова —Ни сердцу, ни уму.Такая выпала судьба.За что? И почему?«Ну, мне сюда».В руке рука.Сказал вполусерьез:«Давай пожму ее, покаНе задираешь нос».И, чиркнув спичкой, человекЗа поворотом сник.Я шел один, и мокрый снегЛетел за воротник.1957
БАРАНЫМысль о том, что борьба есть закон,Человеком усвоена рано.И в баранину с древних временЧеловек превращает барана,Но издревле баран, как баран,Размышлял примитивно и глупо:«Люди могут забыть ресторан,Обойтись без овчинных тулупов.Есть в баране душа, есть и плоть,Светят всем одинаково звезды.Может быть, и барана ГосподьДля чего-то для высшего создал».И не знают они, чудаки,Что, увы, плотоядному людуОчень нравятся и шашлыки,И другие скоромные блюда.Что баранина, если сварить,Хороша и к жаркому, и к супу.И зачем без тулупов ходить,Если можно ходить и в тулупах?Человек очень занят, емуДела нету до скотской планиды.И к чему ему? Да ни к чемуРазбираться в бараньих обидах.Он, охотник до умных затей,Жил, скучал и, возможно, от скукиЧеловек на планете своейНапридумывал разные штуки.Мчат машины, растут города,Зажигаются мощные топки…Скоро жизнь будет впрямь хоть куда,Нажимай только нужные кнопки.Только что человек ни найдет,Все ему приедается быстро.И уже в межпланетный полетЧеловека влечет любопытство.Он, презрев и опасность и смерть,Долетит до Луны и Урана,Только жаль, никому не суметьИз баранины сделать барана.1959
ДВА СОЛДАТАПлыл над степью полынный зной…По дорогам своей страныШли мы – старый и молодой —Два солдата одной войны.И когда я в пути уставал,И сдавал, и валился с ног,Он командовал мне:– Привал!Говорил:– Закури, сынок.Неокрепшие легкие я травил,Я, мальчишка двенадцати лет.Он вздыхал и задумчиво теребилКем-то выделанный кисет.И слюнявый окурок ногой придушив,Поднимался:– Ну что ж, пойдем.А кругом только степь, а кругом ни души,Обгорелые травы кругом.Да порою остатки сгоревших сел…Остановишься здесь – беда.Он то знал, он поэтому шел и вел,Вел меня, сам не знаю куда.Полысевший ковыль к жаркой почве ник,Пыль густа – не поднять сапог.Сапоги…Я, наверно, в любом из нихС головой утонуть бы мог.Я опять уставал, я опять сдавал,Он опять доставал кисет.Он солдатской махоркой меня угощалВместо хлеба и вместо конфет.Это все, чем он мог поделиться со мной…По дорогам своей страныШли мы, старый и молодой,Два солдата одной войны.1958
ПОПОЛНЕНИЕВ наполненной зноем тиши —Властителю щедрый подарок —По пыльной дороге пашиВедут полоненных болгарок.Нестройной безмолвной толпойОни, понукаемы грубо,Как овцы идут на убой,Кусают иссохшие губы.Но вот уже тихо подулВечерний спасительный ветер.Встречает невольниц Стамбул,Взметнув минареты мечетей.Надев золотой ятаган,Идет полонянкам навстречуБез свиты великий султан,Сутуля могучие плечи.Он сильный, он важный такой,Усы у султана на зависть.Он трогает властной рукойУпругие груди красавиц.Он гонит прислугу с крыльцаИ, цену добычи измерив,Ведет их в покои дворцаИ сам отворяет им двери.Погасли огни фонарей.Не слышно мелодий напевных.Всю ночь у гаремных дверейСтоит настороженный евнух.Он, дряблые складки у ртаБессильной рукой расправляя,Стоит, охраняет вратаЕму непонятного рая.1956
Я ВСЕ МОГУЯ все могу.Ну, может быть, не все,Но все-таки я многое могу.Могу пастись, как лошадь на лугу,Когда 
