фотолаборатория, Я с завистью смотрела на изобилие стеклянной посуды, которой нам так не хватало после удачных сборов животных. В довершение всего у них была своя лодка с подвесным мотором.
Это была группа биофизиков и физиологов. Мы передали поручение, несколько запоздавшее, познакомились со всеми и только собрались уходить, как я заметила в углу ласты и маску. К сожалению, владелец этих предметов, как выяснилось, уделяет подводному спорту очень мало времени.
Я рассчитывала найти себе товарища для подводных экскурсий, знающего интересные районы у берегов острова, чтобы не терять время на поиски обильных угодий.
Наши новые знакомые сказали, что рядом находится еще один храм науки. Там я найду себе постоянных спутников, знающих все берега.
Стоит ли говорить, что в тот же миг я уже летела по поселку, оглядывая широкую улицу и площадь в поисках «очень маленького белого домика». Да, вот стоит дом о котором смело можно сказать, что он мал. С некоторой натяжкой можно признать, что он почти белый.
Это была игрушечных размеров хижина. У входа на протянутой веревке сохла причудливой формы рыбка, пришпиленная за хвост прищипкой для белья. На низкой крыше лежали громадные крабьи клешни, облепленные роем жужжащих мух. Черная занавеска в сенях и ведро с плавающей в воде фотопленкой указывали, что и здесь занимаются фотографией. В полураскрытую дверь слышались голоса. Я постучала. Мне ответили приглашением войти.
В двух комнатках вопреки внешнему виду дома было очень чисто и светло. Здесь была оборудована лаборатория не хуже той, что в павильоне у моря.
Навстречу выступил ужасно серьезный молодой человек в очках, с пышной шевелюрой, где каждый волосок стоял на цыпочках. «Нет, этот не будет плавать», — подумала я, глядя на его бледное лицо, не тронутое солнцем и ветром.
Я объяснила цель своего прихода. Как и следовало ожидать, бледный юноша, возглавлявший эту группу молодых ученых, не был приверженцем благородного спорта и вообще избегал холодной воды, ссылаясь на крайнюю занятость. Двое из его сотрудников теоретически высказывались за необходимость знакомиться с природой моря, но, как выяснилось в дальнейшем, в воду входили только в случае крайней необходимости.
Но зато сероглазая Лида, Герман и Юра оказались достойными представителями великой армии одержимых подводными исследованиями. Они были готовы идти куда угодно, в любую бухту, почти в любую погоду. Но только если будет свободное время.
Я приуныла. Глядя на озабоченного Славу, их руководителя, я подумала, что у них, верно, мало этого «свободного» времени. Однако они сразу же предложили первый поход после обеда, когда их часть работы будет сделана.
На карте мне показали наиболее интересные бухты. Они были на противоположной стороне острова.
Мы вышли часа в два. За белыми хатами поселка, за огородами с высокой, пышной кукурузой, среди которой мелькали золотые лики подсолнечников, блестело слюдой озеро. Даже с дороги были видны плоские островки громадных листьев, матово-серебряных, когда ветер ерошил их широкие лопасти. Среди них розовели цветы, неправдоподобно большие и яркие. Озеро называется Гусиным, а островки незнакомых цветов — заросли редкого в нашей стране реликтового растения лотоса. Кроме Гусиного озера лотос встречается еще на озере Ханка и еще в двух-трех местах, в том числе в дельте Волги. Но там другой вид этого растения. Лотос охраняется законом. Если вы сорвете цветок — будете оштрафованы. Об этом нас предупредила Лариса, наша молодая хозяйка.
Некоторое время мы шли вдоль озера по безлесным склонам сопок. Был сенокос. Скошенная трава, пестреющая цветами, медленно увядала, источая сильный и нежный аромат, от которого начинала кружиться голова.
Я приглядывалась к своим новым товарищам. Герман, небольшого роста, широкоплечий, губастый, с носом как дуля и маленькими хитрыми глазками, задирал Юру, громко хохотал и напевал, фальшивя, бодрые мелодии. Большой, толстый и флегматичный Юра снисходительно поглядывал на Германа, лениво усмехаясь, и изредка только поминал про какое-то розовое платьице, что вызывало у Германа бурные протесты. Круглолицая тихая Лида, тоненькая и в то же время крепкая, напоминала чем-то девушек с картин художника Дейнеки. Она с улыбкой слушала болтовню Германа, изредка вставляя меткое словечко. Мы отстали немного и разговорились. Лида впервые на Дальнем Востоке. Она физиолог. Ее увлечение подводным спортом началось только здесь, и, как она созналась с застенчивой улыбкой, ныряет она еще плохо — вода выбрасывает на поверхность. Поэтому ей приходится плавать только у берега, где сверху можно просматривать дно. Герман плавает и ныряет великолепно и занимается этим спортом уже несколько лет. По специальности он ихтиолог. Это меня обрадовало. У берега часто встречаешь незнакомых, мелких, непромысловых рыб. Чтобы при помощи определителя выяснить, какая это рыба, ее надо убить. Это не всегда удается, да и ружье я беру с собой редко. Теперь у меня будет живой справочник—Герман.
Дорога привела нас к вершине небольшой сопки. Если оглянуться назад, виден пролив Стрелок и бухта Назимова с поселком на берегу. Впереди синеет полоса моря, а за ней — мрачные, скалистые обрывы высокого острова Аскольд. Мы пошли налево по склону сопки, к опушке леса. Здесь в жидкой тени присели отдохнуть.
Юра единственный из всей компании вооружен гарпунным ружьем. Он тоже плавает не первый год, но до сих пор занимался только охотой за рыбами. По специальности он инженер и, как сам сознается, животных знает плохо. Герман добавил, что все живое Юра делит на две категории: то, что можно съесть, и то, что есть не рекомендуется. Кроме ружья у Юры в рюкзаке есть камера для подводных съемок. Это новое увлечение, пока еще приносящее больше огорчений, чем удач.
Все трое собирали маленькие коллекции наиболее интересных морских животных, главным образом тех, которых можно высушить — ракообразных и иглокожих. С каждой экскурсии они приносят что-то новое. Юра изыскивает наиболее рациональные способы обработки коллекционных материалов, отвергая проверенные методы. Облепленные мухами крабьи клешни, лежавшие на крыше домика, — его собственность. Он уверен, что время, солнце и мухи сделают свое дело и он получит клешни, очищенные от мяса. Герман уверял, что клешни уже ползают. Значит, ждать осталось недолго,
А раковины их интересуют? Тут все очень оживились, и Лида пригласила меня в ближайшие дни на пир. Они регулярно ходят на заветное место около поселка и собирают там гребешков. Вареных гребешков любят все. А раковины делят, чтобы привезти домой в подарок. Ну, разумеется, все собирают крупные раковины брюхоногих моллюсков — нептунеа и букцинум. Едят ли их мясо? Пока еще не пробовали. Раковины привозят по их просьбе рыбаки, и в следующий раз мы устроим дегустацию.
Все трое пообещали мне помощь в сборах материала. Конечно, всегда интереснее плавать, когда есть определенная цель.
Лес здесь, на Путятине, носил парковый характер. Узловатые стволы небольших деревьев стояли поодаль друг от друга, и весь лес просвечивался солнцем. Бросалось в глаза почти полное отсутствие подлеска — кустарников и молодых деревьев. Между стволами были только высокие, отцветающие травы и в сырых ложбинах заросли папоротника.
В этом лесу было больше всего мелколистных кленов и дубков, лип, ясеней. Встречался и маньчжурский орех, и бархат, но после великолепных деревьев Кедровой пади все они казались жалкими заморышами.
Лида, шедшая впереди, остановилась и торопливо начала открывать футляр фотоаппарата. Шагах в двадцати от нас на поляне застыло небольшое стадо пятнистых оленей. Они стояли неподвижно, насторожив уши, и глядели на нас пристально и выжидающе. Это были полуручные олени зверосовхоза.
Мой фотоаппарат был в рюкзаке. Лида и Герман с «Зенитами» начали подбираться поближе к стаду, чтобы сделать снимки возможно более крупным планом. Олени позировали с достоинством, потом стали отходить, увидев, что назойливые пришельцы потеряли чувство меры и уже норовят подойти вплотную.
Золотисто-рыжая шерсть оленей, испещренная белыми пятнами, блестела под солнцем, как смазанная маслом. Выхоленные, сытые животные были необыкновенно красивы.
Олени ушли в распадок, а мы двинулись дальше по лесной дороге с глубокими колеями. Она, петляя, вела нас вниз, к подножию сопки.
Мы вышли из леса на берег заросшего травой озера. Воды не было видно под сочным зеленым покровом. Травы, пестреющие яркими венчиками цветов, свежие, как в начале лета, придавали озеру вид ровного пышного луга. Но ходить здесь можно только по краю, где образовалась уже достаточно надежная почва.
За озером-лугом ослепительно блеснуло на солнце живое серебро моря. Плоский песчаный берег просторной бухты справа и слева замыкали красновато-серые береговые скалы.
На мелком горячем песке лежали черные раковины мидий, выбеленные солнцем хрупкие коробочки-скелеты морских ежей и длинные валы сухих водорослей, припудренные кристалликами соли. Прозрачные стеклянные шары — оторванные волнами поплавки от рыбачьих сетей — вспыхивали под лучами солнца, как звезды.
Широкий пляж, прилизанный ветром, был гладок, как в первый день творения, будто никогда еще не ступала здесь нога человека. Мы шли по нему, увязая по щиколотку, обливаясь потом, ослепленные зеркальными бликами волн и непереносимо ярким сиянием белого песка.
У скал, близ края бухты, песок сменила россыпь острых камешков. Чуть дальше, под стенами отвесных обрывов, громоздились массивные каменные глыбы. Здесь, на границе песка и камней, был лагерь моих товарищей.
Рядом с громадным, отшлифованным волнами стволом дерева лежали черные, атласные головешки потухшего костра. Дощечка с присохшими слюдяными лепестками чешуй и кучка рыбьих костей свидетельствовали об успехах подводных охотников. В полуразбитом ящике, выкинутом морем, стояла аккуратная стопка больших раковин гребешков, видимо игравших роль посуды.
На камнях мы сбросили с натруженных плеч тяжелые рюкзаки. Юра и Герман сразу же принялись стаскивать к кострищу бревна, доски и сучья, заброшенные на берег штормовыми волнами. Глядя, как кристально чистая вода ласково гладит песок, трудно было представить себе всклокоченные, мутные валы, с грохотом идущие на приступ береговых сопок и, как щепки, кидающие тяжелые бревна.
Высушенные солнцем и ветром дрова загорелись бледным, почти невидимым пламенем, а Юра и Герман все подваливали топлива, словно мы собирались жарить здесь кабана. Когда мы вылезем из воды, костер очень пригодится. Можно будет и отогреться, и зажарить рыбу. Если она будет, разумеется.
У Германа фотоаппарат был заключен в литой металлический бокс с щегольскими головками выводов управления и массивными болтами. Юра заклеил «Зенит» в резиновый пузырь для льда с врезанным в крышку стеклом. Мы с Германом сравнивали свои боксы с ревнивым интересом. Мой был легче, что важно, когда приходится таскать за спиной подводное снаряжение в дальние бухты. Бокс Германа был тяжелее, но зато у него было важное преимущество — приспособление для перевода диафрагмы. У моего бокса такого приспособления не было, а был вывод регулятора скоростей, которым, кстати сказать, я почти никогда не пользовалась. Герману я об этом не сказала. Пусть думает, что мой аппарат более совершенной конструкции.
Лида и Юра уже поплыли к скалистой части бухты, а мы все еще разглядывали и обсуждали свое снаряжение. Наконец, удовлетворенные результатами сравнения, с тайным сознанием, что бокс товарища немного хуже, мы отправились вслед за нашими друзьями.
В этой части бухты дно было почти сплошь покрыто камнями. Между ними оставались только маленькие площадки песка. Раки-отшельники кубарем летели с камней, крабики канцеры улепетывали боком и прятались в пышном ковре водорослей. Здесь преобладали саргассы и кодиумы. Местами светло-красные водоросли дазия, родимения и более темный тихокарпус, мешаясь со светло-зеленой ульвой, образовывали яркое, цветистое пятно на фоне коричневых саргассов. Каменистая отмель, где мы едва не задевали коленями о дно, тянулась метров на тридцать, потом глубина сразу увеличилась, и мы выплыли к первым подводным скалам. Здесь, кроме отдельных грив филлоспадикса, растительности почти не было. Да и он развевался только на самых вершинах, почти достигающих поверхности воды. Голые, темные камни придавали пейзажу мрачноватый оттенок. Крупные мидии Грайана с массивными створками заселяли скалы. Они гроздьями покрывали их откосы и заполняли собой узкие расщелины. Черные ежи местами сидели такими плотными колониями, что почти касались друг друга. А вот и трепанги. Их здесь оказалось много, разнообразных по размерам и оттенкам окраски. И везде на дне виднелись звезды. Большей частью это были давно примелькавшиеся патирии и амурские звезды, но я сразу же нашла двух крупных красных лизастрозем с пушистыми помпонами на теле. Они были уже нарисованы нами, но я захватила самую большую лизастрезему на случай, если ее нет у моих новых товарищей.
На плоской каменной плите лежала звезда, еще не виданная ранее. Сверху она была как будто обтянута зеленовато-серой зернистой кожей, с боков и снизу — грязно-желтая. Мне говорил о ней Николай. Это луидия. Немного дальше ползла еще одна, более темного цвета.
Укладывая звезд в сумку, я оглянулась на своих спутников. Вон мелькнула голубая купальная шапочка, и в воздух взлетел блестящий фонтанчик брызг из дыхательной трубки. Я не успела окликнуть Германа, как он опять ушел под воду.
В тени камня неподвижно лежал громадный бычок, сначала показавшийся мне случайным сочетанием пятен на камнях. Внимательно вглядываясь, я убедилась, что все же это бычок, с характерной для этих рыб формой головы и тела. Первые два снимка я сделала, подплывая к нему с большой осторожностью, чтобы не спугнуть интересное животное. Я подплыла уже
