мешало. Альва только теперь разглядел его как следует. Темно-шоколадная кожа, черные густые волосы, заплетенные в множество косичек, стройная мускулистая фигура. Судя по всему, из банухидов, кочевых племен Арислана. Приходилось признать, что слуга недурен собой, несмотря на грубоватые черты лица. Сами собой рождались мысли о том, как именно и в какое время суток он прислуживает Дэм Таллиан. Что, если она пригласит его присоединиться? Эту возможность следовало хорошенько обдумать…
Наконец приготовления были закончены, и слуга вышел, на прощанье наградив кавалера Ахайре отнюдь не дружелюбным взглядом. О-ла-ла, похоже, фарри ревновал! Это привело кавалера Ахайре в еще более приподнятое настроение. Когда Дэм Таллиан усадила его в кресло, он поймал ее руку и поцеловал, заработав легкий шлепок по губам и укоризненный взгляд.
Состав необходимых для ритуала предметов не слишком отличался от того, что использовали лекари Гильдии. Горячая вода в кувшине, холодная вода в серебряном тазу, узкие полосы белого перевязочного полотна, баночки с мазями, светильник с благовониями, большое зеркало, книга в кожаной обложке, похожая на молитвенник.
– А где же всякие таинственные амулеты, черепа, кости, светящиеся кристаллы, старинные фолианты и прочие магические атрибуты?
– Дешевый антураж – производить впечатление на непосвященных. Магу высшей ступени костыли не нужны, – ответила она с восхитительным самомнением.
– Что вы собираетесь делать?
– Время похоже на реку, и потому оно подвластно магам воды. Я могу остановить время, как я останавливаю поток или волну, и даже повернуть его вспять. Я не стану исцелять; я заставлю ваши шрамы никогда не существовать. Вы можете смотреть, если хотите: зеркало я поставила для вас. Зрелище не для слабонервных, но вы не кажетесь слабонервным. У вас есть право видеть, что я делаю.
И он смотрел. 'Будет больно', – предупредила она и не преувеличила. Шрамы на лице, на шее, на руках заалели, вскрылись, и тогда пришла боль, ослепляющая, черная, как ночь, как в тот самый миг, когда он получил свои ожоги. Только на этот раз Альва не потерял сознания, и боль продлилась недолго. Он успел вскрикнуть, схватился за щеку, но шрамы ушли вместе с болью. Под пальцами была гладкая кожа, свежая и нежная, как у ребенка. Даже волосы приобрели прежний цвет чистого пламени.
Теперь лицо, смотревшее на него из зеркала, было его собственным.
– Раньше я говорил 'волшебница', не понимая смысла этого слова, – тихо сказал Альва. Голос его был полон благоговейного трепета. – Как я смогу вас отблагодарить, леди Таллиан?
– Я приглашаю вас в свой замок на Краю Мира. Вы проведете со мной одну ночь, от заката до рассвета, и мы будем квиты. Согласны?
Все еще переполненный чувствами, Альва только молча кивнул.
– Тогда скрепим нашу сделку. Наденьте, – Дэм Таллиан протянула ему перстень с эльфийскими рунами и крупным сапфиром. – Это Кольцо Правды, слышали когда-нибудь о нем?
Альва слышал. Подобные кольца начали делать эльфы в незапамятные времена, когда впервые столкнулись с вероломством людей. Пока условия договора не выполнены, снять его невозможно, разве что вместе с пальцем. По отсутствию указательного пальца распознавали тех, кто был не склонен держать слово.
Кавалер Ахайре почувствовал себя задетым. Неужели Дэм Таллиан сомневается в слове криданского дворянина? Не зря говорят, что маги склонны к паранойе. Потом он вспомнил, что она первая доверилась ему – исцелила, не требуя никаких гарантий.
– Наденьте, ради меня, – сказала чародейка, наклонившись над Альвой, касаясь его плеча упругой грудью. – Чтобы не было соблазна задержать вас подольше. С первым же лучом солнца вы снимете его и сможете располагать собой, как хотите.
Отогнав тревогу, заглушив глас гордыни, Альва Ахайре сказал:
– Как пожелает моя леди, – и надел Кольцо Правды на безымянный палец правой руки.
Ощущение было, как будто оно немедленно сжалось, обхватив его бережно, но твердо. Для пробы он подергал кольцо, но оно не сдвинулось ни на полдюйма. Ничего не скажешь, своеобразная печать на договоре.
– Мне кажется, в этой сделке я получаю куда больше вас, – с сомнением сказал Альва.
Дэм Таллиан только загадочно улыбнулась и предложила молодому кавалеру руку изысканным придворным жестом. Они встали перед огромным зеркалом, висящим на стене. Чародейка дохнула на зеркало, коснулась его кончиками пальцев, и по стеклянной глади вдруг пробежала рябь. Стекло помутнело, заволновалось, как поверхность пруда, когда в нее бросишь камешек. Рука об руку они шагнули в портал и мигом перенеслись за тысячи лиг от Фаннешту, на Край Мира.
За хрустальными стеклами расстилалась бескрайняя снежная равнина. В черном небе, как остывающие угольки, сияли звезды, и жемчужная луна робко заглядывала в высокие стрельчатые окна, похожие на вплавленные в стены исполинские кристаллы.
Покоям Дэм Таллиан позавидовал бы и сам король – в переносном смысле, конечно, ибо такой святой человек, как нынешний правитель Криды, был неспособен завидовать материальному благополучию. Всюду инеисто-белое, серебристо-ледяное: жемчуг и лунный камень, серебро и перламутр, хрусталь и платина, моржовая и слоновая кость. Даже пламя в огромном камине было голубоватым, какое дают некоторые породы деревьев. Камин отгораживал экран из молочно-белого коралла, похожего на морозный узор. Полы устилали меха: песцовые, собольи, горностаевые, белые медвежьи, пятнистые леопардовые, будто бы разрисованные черными фиалками по белому фону. Гобелены на стенах изображали картины зимней охоты на волков, оленей, белых медведей. Снежный шелк простыней на небрежно застеленной кровати откровенно манил обещанием сладостной неги.
В покоях было так тепло, что становилось ясно: в одежде нет никакой нужды.
Платье Дэм Таллиан стекло на пол и тут же испарилось пушистым облачком, не оставив ни бьющихся на полу рыбок, ни увядающих водорослей. От нее пахло морским бризом и криками чаек, шумом волн и нагретым на солнце песком. И как песок под солнцем, ее прохладные губы согрелись под поцелуями. Она обняла его, как ласковое море, унесла на волнах наслаждения, пролилась дождем, задрожала туманным маревом, взволновалась приливом. Кавалер Ахайре ощущал себя то утлой лодчонкой на мощных валах, то ловцом жемчуга в морской пучине, то игривым дельфином, то ураганом, под которым вскипает и пенится море.
В пылу любовных утех они перешли на ты. Он шептал ей: 'Дэм, Леди Моря!', – а она ему: 'Альва, серебряный мой!' (старомодное обращение, бывшее в ходу лет двести назад). И сон не смел приблизиться к изголовью кровати, отгоняемый страстью и бодрящим вином.
За окнами, на бархатной черноте неба вдруг мелькнули светлые всполохи.
– Рассвет уже близко? – спросил с легким беспокойством Альва. Прямо сейчас ему даже вспоминать не хотелось о рассвете.
– Это северное сияние. Мы на Краю Мира, мой серебряный.
Альва, обнаженный, приник к хрусталю окна и замер в восхищении. Небо разгоралось серебром и самоцветами: словно полотнище шитой жемчугом парчи развернулось над снежной пустыней. Лучший королевский фейерверк не мог сравниться с великолепием этого зрелища. Прежде Альва видел северное сияние только на картинах. Улыбаясь, Дэм Таллиан смотрела не в окно, а на молодого кавалера, на его стройные голые ноги, узкие бедра и скульптурно-красивые ягодицы.
– Говорят, что это сверкает Небесный дворец, жилище Младших богов нашего мира. – Альва обернулся к ней, и глаза его блестели не хуже северного сияния за окном. – Стены его сделаны из тумана, росы, северного ветра, льда и звездного света. Умри, лучше не скажешь.
– Возвращайся в постель, мой серебряный. До рассвета еще далеко.
Он сделал несколько шагов и остановился, вглядываясь в ее лицо. Ни взгляд, ни улыбка ее не изменились, но в голосе было что-то такое, отчего у него вдруг пересохло в горле.
– А как далеко до рассвета, леди Таллиан?
– Полно, кавалер Ахайре, неужели вас ничему не учили в школе? Ночь на Краю Мира длится полгода. Или около того.
Кавалер Ахайре превозмог желание задать дурацкий вопрос: 'Это что, шутка?' Она прекрасно понимала, что делала. Он пришел сюда сам, по доброй воле, да еще позволил связать себя договором.
