территории. Это воздействие часто было негативным, поскольку государства то и дело захватывали землю, капиталы, товары и услуги, до того служившие другим целям. По большей части ресурсы, которые короли и их министры употребляли на создание военной мощи, были изъяты из трудовой деятельности и накоплений простых людей и представляли собой отвлечение средств от более важных для простых людей целей. Хотя капиталисты иногда с радостью вкладывались в государственные финансы и в защиту, которую государственная власть предоставляла их бизнесу, хотя региональные магнаты иногда вступали в союз с королями, чтобы отразить собственных врагов, но большинство людей, имевших инвестиции в тех ресурсах, которые монархи стремились отнять, упрямо сопротивлялись требованиям королей.
В конце концов, труд, товары, деньги и другие ресурсы, необходимые государству, были заключены в обязательства и цели, очень важные для домохозяйств и общин. В короткой перспективе, в рамках кругозора простых людей, то что мы теперь беспечно называем «формирование государства», состояло в натравливании безжалостных сборщиков налогов на бедных крестьян и ремесленников, в принудительной продаже для уплаты налогов домашних животных, которые могли бы пойти на покупку приданого, в заключении местных лидеров в качестве заложников, чтобы их община заплатила просроченные налоги, в повешении тех, кто протестовал, в натравливании жестоких солдат на беспомощное гражданское население, в призыве на военную службу молодых людей — единственной надежды стариков на спокойную старость, в вынужденной покупке испорченной соли, в возвышении и без того заносчивых местных владетельных лиц на государственные посты, в насаждении религиозного единообразия во имя общественного порядка и морали. Не удивительно, что беспомощные европейцы часто верили в «доброго царя», которого обманывают и даже держат в плену дурные советники.
И характер государства, и объем его деятельности варьировались, будучи функцией от господствующей в границах этого государства экономики. В регионах интенсивного принуждения правители обычно привлекали ресурсы для ведения войны и другой подобной деятельности прямой реквизицией и воинской повинностью. Таможенные сборы и акцизы приносили небольшую прибыль в сравнительно некоммерциализованных экономиках, но институт подушного налога и налога на землю создал внушительную фискальную машину и давал землевладельцам, деревенским старостам и другим лицам, непосредственно контролировавшим главные ресурсы, значительную власть. В регионах интенсивного капитала капиталисты, товарный обмен и сильные муниципальные организации были серьезным ограничением для государства, когда оно стремилось осуществлять прямой контроль над отдельными лицами и домохозяйствами. Одновременно эти факторы облегчали обращение к сравнительно действенным и безболезненным налогам на торговлю — этому источнику доходов государства. Также доступность кредита позволяла правителям растянуть оплату военной деятельности на продолжительный период, вместо того чтобы производить быстрое и болезненное изъятие. В этих регионах государства создавали небольшие отдельные центральные аппараты. В регионах, шедших по пути капитал + принуждение, отмечается промежуточное положение: пусть и нехотя, правители здесь действовали с согласия землевладельцев и купцов, собирали доходы и с земли, и с торговли и таким образом создавали двойственные государственные структуры, где знать противостояла — а со временем сотрудничала — коммерсантам.
Согласование, права и коллективное действие
Вмешательство государства в повседневную жизнь людей провоцировало коллективные действия, часто принимавшие форму сопротивления государству, но иногда маскировавшиеся под новые претензии к нему. Поскольку властям было необходимо взять ресурсы у населения и получить его одобрение, государственная власть, другие носители власти и группы простых людей вели переговоры (пусть и односторонние) по поводу новых соглашений относительно условий, при которых государство могло бы осуществлять изъятие или контроль. А также относительно того, какие требования эти другие носители власти и простые люди могли предъявлять государству. По мере продвижения от патримониализма к брокеражу, формированию армий национальных государств и специализации эти согласования и требования к государству кардинально менялись. Во времена патримониализма, например, согласование часто принимало вид регионального восстания под руководством местных магнатов, которые выдвигали требования независимой государственности. А во времена брокеража, когда бывшие руководители перешли на сторону государства, восстания под руководством магнатов сменились народными бунтами против налогообложения и воинской повинности.
Реальные, сменявшие друг друга формы воздействия государства на интересы, коллективные действия, согласование и установление прав значительно менялись, будучи функцией особенностей принуждения и капитала — этих оснований формирования государства. В регионах интенсивного принуждения, как Польша и Россия, долгое время основным объектом борьбы оставался контроль над землей и трудом, за этой землей закрепленным. В то же время в регионах интенсивного капитала, как Нидерланды, большее значение имели капитал и ходовые товары в том, что касалось согласований, которыми создавалась государственная структура и формировались требования граждан к государству. В зонах интенсивного капитала государства раньше и эффективнее начали устанавливать буржуазные права (частной) собственности — сокращать количество требований на одну и ту же собственность, навязывать контракты и укреплять право самого собственника определять форму использования этой собственности. Однако повсюду в деле создания государством военной мощи необходимы были согласования агентов государства с другими носителями власти и группами простых людей. Поэтому классовая структура подвластного населения помогала определить организацию государства: его репрессивный аппарат, фискальную администрацию, оказываемые им услуги и формы представительства.
Воплощение классовой структуры в государственную организацию происходило через борьбу. Восстания против налогов, сотрясавшие западную Европу в XVII в. были вызваны непримиримостью притязаний королей, региональных владык, местных общин и индивидуальных домохозяйств на землю, труд, товары, скот, сельскохозяйственные орудия, кредит и материальные ценности домохозяйств, которые не могли служить всем целям сразу. Когда в сопротивлении налогообложению требования великих лордов совпадали с требованиями местных общин, как это часто случалось в начале XVII в. во Франции, это угрожало самой жизнеспособности короны. Но даже и в малом масштабе повседневное индивидуальное и коллективное сопротивление возраставшим усилиям государства по изъятию ресурсов было серьезным испытанием для правителей.
Поскольку население государства было раздроблено и гетерогенно, возможность полномасштабного восстания снижалась, но трудность проведения единообразных административных мер — возрастала. Среди однородного, плотного населения велики были шансы, что административные инновации, вводимые и испытанные в одном регионе, будут работать повсюду. В этих условиях чиновники легко могли распространять свои знания из одной местности в другую. При переходе от дани к налогам, от непрямого правления к прямому, от подчинения к ассимиляции государства обычно преуспевали в гомогенизации своего населения и разрушении разделений, навязывая общий язык, религию, валюту и законодательство, а также насаждая связную систему торговли, транспорта и коммуникации. Однако если такие усилия по выравниванию угрожали самой идентичности подвластного населения, идентичности, основанной на повседневных общественных связях, тогда эти усилия наталкивались на массовое сопротивление.
На местном уровне сопротивление требованиям государства обыкновенно происходило скрытно, с применением «оружия слабых», описанного Джеймсом Скоттом: саботажа, промедления, сокрытия, уклонения (Scott, 1985). Все это выливалось в массовое восстание только тогда, когда: 1) запросы и действия государства были оскорбительны для граждан, согласно их понятиям справедливости, и задевали основы их коллективной идентичности, 2) когда люди, оскорбленные действиями государства, были уже связаны устойчивыми социальными связями, 3) когда простые люди имели могучих союзников внутри и вне государства и 4) последние действия государства обнаруживали его уязвимость. В этих условиях была велика не только возможность народного восстания, но и возможность его успеха.
В 1640–е гг. все эти условия соединились в ряде европейских государств, и наступило одно из самых мятежных десятилетий в европейской истории. Безобразный клубок столкновений, который мы теперь называем Тридцатилетней войной, стал испытанием для большинства западноевропейских государств,
