эпохи, а также осознания того факта, что классовые союзы отдельного региона в определенный исторический момент сильно ограничивали возможности действий будущего или настоящего правителя. Специальное внимание будет уделено гипотезе, что регионы раннего господства городов при активной деятельности капиталистов порождали совершенно иные государства, чем те регионы, где господствующее положение занимали крупные землевладельцы и их поместья. Мы расширим наш анализ (сравнительно с Муром, Рокканом и Мамфордом) в двух направлениях: во–первых, для нашего подхода важнейшим является вопрос об организации принуждения (coercion) и подготовки к войне. Причем в крайних случаях мы даже рассматриваем государственную структуру, главным образом, как побочный продукт деятельности правителя по приобретению средств ведения войны. Во–вторых, мы настаиваем, что отношения между государствами, в особенности во время военных действий или подготовки к ним оказывали сильнейшее влияние на весь процесс формирования государства. Таким образом, я предлагаю в этой книге истории формирования государств, отличные от бесконечно варьирующихся комбинаций концентрации капитала, концентрации принуждения, подготовки к войне и положения в системе государств.
Центральное для настоящей работы положение не столько синтезирует, сколько повторяет анализы Мура, Роккана и Мамфорда. Это положение даже в его простейшем виде довольно сложно; мы утверждаем, что, исходя из опыта Европы, люди, которые контролировали средства принуждения (армию, флот, полицию, оружие и их эквиваленты), обычно стремились использовать эти средства для увеличения массы населения и ресурсов, находившихся в их власти. Когда у них не было соперника с таким же уровнем контроля над средствами принуждения, они просто производили захваты; когда они наталкивались на сопротивление — вели войну.
Некоторым захватчикам удавалось осуществлять стабильный контроль над населением на значительных территориях и иметь постоянный доступ к части товаров и услуг, производимых там, тогда они становились правителями.
Эффективность всякой формы правления ограничивалась ее окружением (environment). Попытки освободиться от таких ограничений приводили к поражению или частичной потере контроля, так что по большей части правители соглашались на некую комбинацию из захвата, защиты от могущественных соперников и сосуществования и кооперации с соседями.
В конкретном районе сильные правители для всех устанавливают условия войны; перед слабыми правителями открываются две возможности: или приспосабливаться к требованиям могущественных соседей, или прилагать невероятные усилия, готовясь к войне.
Ведение войны и подготовка к ней вынуждают правителей заняться изъятием средств для войны у тех, кто владел основными ресурсами — людьми, оружием, запасами продовольствия supplies или деньгами, чтобы все это купить — у тех, кто вовсе не склонен был отдавать эти средства без сильного на них давления или компенсации.
В пределах выгод и трудностей, которые возникали на поле межгосударственного соперничества, именно процессы изъятия ресурсов и борьбы по поводу средств ведения войн сформировали основные структуры государственности.
На территории определенного государства сильнейшее влияние на стратегию правителей в деле добывания ресурсов оказывали организации основных общественных классов и их отношения с государством. Это влияние принимало формы сопротивления, борьбы, разного рода устойчивых организаций, учреждаемых для эффективного изъятия и борьбы, что в конечном счете определяло эффективность изъятия ресурсов.
Организация основных общественных классов и их отношения с государством в Европе сильно варьировались. Варианты располагаются в спектре от регионов с интенсивным принуждением (ареалы с небольшим количеством городов и преобладанием сельского хозяйства, где значительную роль в производстве играло прямое принуждение) до регионов с интенсивным капиталом (capital–intensive) (ареалы со множеством городов и ведущей ролью коммерции, где основную роль играли рынки, обмен и ориентированное на рынок производство). Соответственно варьировались и требования основных классов к государству, а также их влияние на государство.
Вот почему значительно варьировались по регионам (от регионов с интенсивным принуждением до регионов с интенсивным капиталом) и относительный успех различных стратегий изъятия, и реально употребляемые при этом правителями приемы.
В результате организационные формы государств развивались по совершенно различным траекториям в разных частях Европы.
Так что определенное время в Европе царило большое разнообразие государственно–подобных образований. И только к концу первого тысячелетия национальные государства начали определенно побеждать города–государства, империи и другие общие для Европы формы государств.
Тем не менее разрастание войн и собирание европейских государств в систему посредством коммерческого, военного и дипломатического взаимодействия постепенно обеспечили военные преимущества тем государствам, которые могли выставить регулярные армии; победили государства, где (в каком–то виде) сочетались следующие факторы: значительное сельское население, капиталисты и сравнительно прибыльная экономика. Эти государства определяли условия войны, и их форма стала преобладающей в Европе. Постепенно европейские государства стали трансформироваться в одном направлении: в направлении национального государства.
Некоторые из упомянутых обобщений (например, тенденция к созданию государственных структур под влиянием войны) можно распространить на мировую историю в целом. Другие (как резкое отличие регионов с интенсивным принуждением от регионов с интенсивным капиталом) выделяют Европу среди других регионов мира. В изложении истории мы будем в дальнейшем стараться, не упуская особенностей, стремиться к возможно большему обобщению. Я постараюсь приводить достаточно конкретных примеров, чтобы предлагаемые принципы были не только понятны, но и достоверны, впрочем, постараюсь также не утопить их в деталях.
Однако если мы разъясним различность путей формирования европейских государств, мы лучше будем понимать и современные неевропейские государства. Не то чтобы государства Африки и Латинской Америки воспроизводили теперь опыт Европы. Напротив, тот факт, что европейские государства, определенным образом сформировавшиеся, затем навязали свою власть остальному миру, гарантирует, что опыт неевропейских государств будет иным. Но если мы выделим устойчивые характеристики системы, ранее построенной европейцами, а также определим принципы вариативности внутри этой европейской системы, то нам будет легче выявить специфику современных государств, мы сможем определить исторически обусловленные ограничения, при которых они сейчас функционируют, а также установить, какие из характерных черт государств сохраняются до настоящего времени. Именно ради этой цели, последняя глава настоящей книги посвящена не анализу европейского опыта, а исследованию военной силы в современном третьем мире.
Так что же случилось в истории? В течение нескольких первых столетий европейские государства множились на том пространстве, которое им оставляли окружавшие Средиземное море мусульманские страны и захватчики–кочевники, штурмовавшие Запад, налетая из евразийских степей. Захватывая территории, мусульмане, монголы и другие пришлые народы обыкновенно устанавливали военный режим и данническую систему, приносившую значительные доходы. При этом они, однако, не вмешивались сколько– нибудь решительно в местное социальное устройство. На занимаемом ими пространстве европейцы вели сельское хозяйство, производили мануфактуру и торговали, но больше всего воевали друг с другом. Почти что невольно они таким образом создавали национальные государства. В этой книге мы расскажем, как и почему.
Логика капитала и принуждения
Теперь поведем разговор о капитале и принуждении. Рассмотрим как те, кто может употребить принуждение, игравшее важную роль в создании национальных государств, привлекали, преследуя собственные цели, обладателей капитала, деятельность которых создавала города. Конечно, капитал и
