забывая, что дома его ждут жена и дети. Винные пары открывают какие-то таинственные клапаны, вызывают в сознании манящие миражи, видения, которые только через длительное время отступают перед головной болью. Человек вновь стремится избавиться от подавленного состояния, вернуть исчезающие миражи, и так постепенно втягивается в пьянство, становится неизлечимым алкоголиком.
Но чиновники балансовой инспекции не были просто алкоголиками, в этом отношении они значительно продвинулись вперед, пройдя хороший курс обучения у своего директора. Тот утверждал: «Главное – система. На работе отдыхай, на досуге работай». В настоящее время они были настолько уверены в себе, что тут же решили бы все служебные дела, но отправиться в инспекцию было выше их сил. Поэтому все чрезвычайно обрадовались, когда в отдельном кабинете появился Плярпа.
Секретарь балансовой инспекции был по занимаемой должности служащим значительно более низкого ранга. Вообще все чиновники делились на разряды, в зависимости от которого находилось их материальное благополучие. Плярпа был чиновником восьмого класса, в то время как его подчиненные – пятого, помощники Спиритавичюса – десятого, а сам директор – четырнадцатого. К голосу Плярпы в инспекции прислушивались только низшие чины, зато, когда говорил старший, он сам немел. Если Спиритавичюс утверждал, что Плярпа болван, тот не перечил. Он знал, что так оно и есть. При помощниках он иногда осмеливался поднять голос, однако, движимый инстинктом самосохранения, немедленно шел на попятный. Отличительной чертой Плярпы было умение вовремя капитулировать, и поэтому он прочно прижился в инспекции. Спиритавичюса Плярпа боялся пуще огня, несмотря на то, что директор ценил его, как незаменимого, по-собачьи преданного работника, и доверял ему все, вплоть до семейных тайн. Секретарь всегда знал, где и в каком состоянии пребывает Спиритавичюс. Он допускал к нему только тех, кого можно было допустить, оберегал от нежелательных посетителей и моментально ориентировался в любой ситуации.
Дорога от инспекции до «Версаля» была исхожена неутомимыми ногами Плярпы, а у буфета, который он именовал алтарем, Плярпу всегда ждала полная стопка, платить за которую ему не приходилось. В этом здании он знал все, даже самые тайные входы и выходы, и был на короткой ноге со всеми кельнерами; вместе с ними Плярпа частенько перетаскивал своего шефа в извозчичью пролетку или такси. В критические моменты Спиритавичюс и его помощники ждали Плярпу, как мессию. Они знали, что тот выпутает их из самых щекотливых положений. – Первым делом, господин секретарь, одну штрафную! – заявил, наполняя рюмку, Спиритавичюс. – Ну, ну, не ломайся, как девка! То-то и оно!
– Валяй вторую! – наполнив опустевшую рюмку, предложил Уткин. – Сказано тебе – валяй!
Плярпа не возражал. Скупо улыбнувшись, он опрокинул три рюмки, отщипнул кусочек хлеба, понюхал и выжидающе посмотрел на директора.
– А ну-ка, умник, отвечай, где мы сейчас находимся? – приказал Спиритавичюс. – Молчишь?… Дать ему еще одну. Вот так… Закуси… А теперь говори.
– Господин дир…
– Говори, если начальство спрашивает!
– Господин директор отбыл по служебным делам, а господа помощники в департаменте! – выпалил Плярпа.
– Молодец! Еще одну… А теперь, господин секретарь, говори, где мы в настоящее время должны быть? Отвечай по форме!
– Господин директор. Уже двенадцать. Пора горло промочить.
– Сразу видно – моя школа, господа. Способнейший из моих учеников! А сейчас, господин секретарь, скажи, что делается в инспекции?
– Все в ажуре, господин директор. Мой аппарат работает. Посетителей не так уж много. Бывает и погуще.
– Браво! Слыхали, господа? А сейчас всерьез: тащи переписанные бумаги и корреспонденцию, а на моей двери вывесь… то да се…
– Корреспонденция и бумаги при мне, – кинулся Плярпа к портфелю и удовлетворенно улыбнулся. – Извольте подписать. А то да се висит со вчерашнего дня: «Приема нет».
– Страшный ты человек… мои мысли читаепть… – откинулся в кресле Спиритавичюс.
Было хмурое утро. За окном падали мягкие, легкие снежинки. Бодрящий зимний воздух врывался в форточку. По улице взад и вперед сновали люди; каждый спешил по своим делам. То тут, то там бренчали бубенцы извозчиков, слышалось конское ржание, которое заглушал шум такси и грузовиков.
– Знаешь что, господин секретарь, – говорил, копаясь в бумагах, Спиритавичюс. – Брось-ка всю эту писанину обратно в торбу. Успеется! Я не старая дева, чтоб отвечать на всякие охи да вздохи.
– А что с ними дальше делать, господин дир…
– Делай что хочешь, только не морочь мне голову!
– Госпо… господин директор… эту бумажку надо бы подписать… Как-никак срочная, – показал Пискорскис пальцем на резолюцию.
– Хотелось бы знать, куда это ты, сударь, так торопишься? Работа не медведь, в лес не удерет, господин Пискорскис. Поспешность нужна при ловле блох. То-то и оно…
– А в чем там дело, господин директор? – поглядывая на груду бумаг, спросил Пискорскис.
– Ни в чем… давай сюда. Тут, господа, никакого дела, сплошное безделье. А что там у тебя еще? Говоришь, уже подписано? Ну а там что, господин секретарь? – торопил Плярпу Спиритавичюс.
– Корреспонденция, которую вы велели нести назад, господин дир…
– Ну и катись! Ясно?
– Ясно, господин директор.
– Ну, господин секретарь, скажи-ка мне, где мы сейчас находимся? Вот мы… с господами помощниками?…
– Господин директор отбыл по делам службы, а господа помощники в своих районах.
