объяснять.
Даже себе.
Дедовский дом на берегу реки, точная копия воссозданная по его ментограмме, источал запах дерева и свежей краски. Ничего, решил Горюнов, в первый раз обходя пустые и от того гулкие комнаты, через месяц — другой запахи исчезнут. Обживусь. Но прошло уже полгода и теперь он твердо знал: затея провалилась — дом так и не ожил, оставаясь хорошо выполненной декорацией. Подобием.
'Как вся моя жизнь, подумал он, озираясь. Как вся моя жизнь…'
Стук в дверь прервал его мысли.
На ступенях крыльца стояла женщина. При виде Горюнова она улыбнулась. Но улыбка эта была смущенной.
— Наконец-то я вас нашла.
— Вы ошиблись, — буркнул Горюнов. — Не знаю, кто вам нужен, но безусловно не я.
— Безусловно вы, Николай Сергеевич, — последовал быстрый ответ. — Впрочем, если помешала…
— Проходите, — он пожал плечами и отступил в сторону.
Женщина шагнула через порог и двинулась по анфиладе комнат легкой танцующей походкой. Горюнов шел позади, молча дивясь происходящему.
— А у вас тут просто замечательно, — заметила она, становясь посреди кабинета. — Обстановка конца двадцатого века. Я угадала?
— Угадали.
Она кивнула. И кивок этот и поза выдавали скрытое смущение.
— В нашем музее есть раздел посвященный этому времени.
— Так вы музейный работник, — догадался Горюнов. — Должен вас огорчить: здесь все подделка — дом, обстановка, лампа вот эта…
— Но вы то настоящий, — серьезно произнесла женщина. — Вы — настоящий…
Мне бы ее уверенность, подумал Горюнов.
— Даже если это так, интереса для музея я не представляю. Никаких рассказов о добрых старых временах не ждите…
Неожиданно гостья звонко рассмеялась. Скованность ее тела пропала. Она наклонила голову в бок и глаза заблестели.
— А вы меня не узнали… Жаль. Знаете, я совсем не так представляла нашу встречу. Волновалось ужасно, но все прошло…
— Послушайте, не знаю вашего имени-отчества…
— Кира. Кира Михайловна. Не обижайтесь, ладно, — легким движением головы она отбросила волосы за спину и стал виден небольшой шрам на виске. Увидев его, Горюнов вспомнил — женщина с космической яхты.
— Ну, вот теперь вы меня узнали, — гостья продолжала улыбаться. — Ведь узнали, верно?
— Узнал, — нехотя признался Горюнов и понял, что блеск глазам женщины придавали слезы. И они потекли по щекам.
— Простите, — Кира Михайловна выхватила платок и прижала к глазам. — Простите… Я вас очень долго искала. И Дима каждый день спрашивает… Достал книжку о звездоплавателях, а в ней ваша фотография…
Горюнов ощутил смешанное чувство неловкости и досады. В роли спасателя он бывал и раньше, но тогда все было иначе. Спасенные космонавты сами могли в любую минуту превратиться в его спасателей и эта перемена исключала бурное проявление чувств — вместо длинных слов, кивок, редко улыбка…
Должно быть догадавшись о его состоянии, гостья быстро проговорила:
— Я не отниму у вас много времени. Мне хотелось вас увидеть и все… И Дима. Я дала ему слово, что найду. Знаете, он не простой мальчик. Очень впечатлительный. Вбил себе в голову, что раз вы космонавт — дальнорейсовик, то обязательно должны знать его отца.
— Как фамилия вашего мужа? — Горюнов почувствовал себя уверенней — возникла тема для разговора. Но в ответ услышал:
— Она вам ничего не скажет. Отец Димы не был космонавтом. Когда он… когда мы разошлись, Диме было меньше года. А потом я ему… солгала, — голос Киры Михайловны упал до шепота, словно она боялась, что сын услышит ее и здесь. — Думал когда-нибудь сказать ему правду. Но до сих пор не решилась, — она нашла глаза Горюнова. — Вы меня осуждаете?
— Нет, — хмуро бросил он. И не удержавшись, добавил. — Это не мое дело.
Лицо Киры Михайловны стало пустым и безжизненным.
— Да, конечно, — она встала. — Конечно. Сама не понимаю, зачем так разоткровенничалась. Я ведь хотела только поблагодарить вас за наше спасение. Вы — герой. Мне объяснили, как вам было непросто в этом полете. Еще раз спасибо и за себя и за Диму. И… не буду вам больше мешать.
Понимая, что женщина сейчас уйдет, Горюнов внезапно испытал острое желание задержать ее и от того сам на себя разозлился.
— Стойте, — рявкнул он. — Прекратите ломать комедию! Вовсе не за этим вы меня разыскивали. И раз нашли, говорите до конца!
— Не кричите на меня, — Кира Михайловна вздернула подбородок. — У меня не было других причин. Я просто обязана была поблагодарить вас. Вот и поблагодарила.
Обойдя Горюнова, она двинулась к выходу.
— А хотите я скажу зачем вы приходили, — выпалил он ей в спину. — Решили, что я поддержу сказку о вашем муже космонавте. Ведь так? Так?! — в два шага он догнал гостью и рывком развернул к себе. — Ну, говорите, так?
В ее расширенных зрачках отразилось его напряженное и злое лицо.
— Так, — враждебно бросила Кира Михайловна. — Все так. Вы довольны? А теперь пустите.
Господи, что же я делаю, что со мной происходит, пронеслось в голове Горюнова.
— Никуда я вас не пущу! — выкрикнул он дивясь собственным словам. — Погодите. Давайте сначала. Я готов встретиться с вашим сыном…
— Теперь это уже ни к чему, — голос Киры Михайловны сделался безразличным. — Пустите…
Она ушла по анфиладе пустых комнат, хлопнула входная дверь.
Горюнов дошел до двери. Постоял, прислушиваясь, словно ожидая, услышать шаги вернувшейся женщины, а потом развернулся и двинулся в кабинет. По дороге он дернул штору — показалось, что та неплотно закрыта, карниз с грохотом обрушился вниз, и за окном на темно-синем фоне неба блеснули звезды.
Горюнов отвернулся и побрел дальше.
4
Мобиль нырнул в облака и начал снижение. До приземления оставалось минут пять — не больше и автопилот уверенно вел машину на посадку. Горюнов снял пакет с полки, положил на колени, побарабанил по нему пальцами… В пакете был конструктор, нашпигованный самой современной электроникой — подарок мальчику Диме…
Две недели после визита непрошеной гостьи, он пытался ее забыть. Гнал мысли о ней. А потом связался со справочной службой и после томительных объяснений получил адрес Оленевой Киры Михайловны, старшего научного сотрудника Самарского музея. Записав адрес и шумно поблагодарив справочную службу, он тут же бумажку и выкинул, но это было самообманом, адрес он запомнил навсегда.
Потом был еще месяц мучительных попыток не думать о ней. Он пытался заняться делом, засел за фундаментальные научные труды, сам начал писать нечто мемуарообразное, но все это было глупой игрой в прятки с самим собой.
