И однажды он решился, заказал мобиль и вылетел в Самару.
Нужный дом Горюнов нашел быстро — он располагался на окраине и террасами уходил вверх, к небу. Рядом был скверик с большой игровой площадкой. От нее доносился детский смех и крики.
Горюнов поймал, пробегающего мимо мальчишку.
— Ты Диму Оленева знаешь?
— Димку? С пятого уровня? — паренек кивнул. — Знаю. У него папа — космонавтом был.
— Вот, вот, — Горюнов протянул мальчишке пакет. — Я друг его папы. Привез подарок. Самому некогда, так ты передай. Передашь?
— А вы тоже космонавт?
— Космонавт, космонавт. Так передашь?
— Так он на площадке. Я его сейчас позову.
— Некогда мне его ждать, — Горюнов взмок от усилий. — Передашь?
— Передам, конечно. А от кого, что сказать?
— Он знает…
И Горюнов почти бегом двинулся обратно, к стоянке мобилей.
Весь обратный путь он улыбался, чувствуя себя превосходно…
На следующее утро он обнаружил конструктор на крыльце своего дома…
Ярость охватила Горюнова. Ярость и негодование на себя, будто он совершил нечто постыдное. Потом он подумал о Кире (мысленно он давно уже называл ее без отчества) Да, что она из себя воображает? И вообще, кто она такая? Подарок не ей — мальчишке. Уж она то точно ему такой не купит, не сообразит, бабьей своей головой.
Он твердил это, гоня мобиль на предельной скорости.
Дверь открыла Кира.
Горюнов сунул ей коробку и, судорожно, стараясь держать себя в рамках приличия, прохрипел:
— С чего вы решили, что конструктор мой?
— А вы с чего решили, что это я вернула конструктор? — в тон ему поинтересовалась Кира. И Горюнов понял, что попался, что сам себя выдал. Кровь прихлынула к лицу. Ему захотелось немедленно бежать от насмешливых глаз женщины, бежать и спрятаться куда-нибудь…
Но ноги словно приросли к лестничной площадке.
И тогда Кира рассмеялась. Услыхав ее смех, он дернулся поначалу, как от пощечины, но, внезапно, рассмеялся сам. А потом, не думая, не осознавая себя, шагнул к Кире, схватил за плечи и притянул к себя.
Коробка конструктора упала, больно ударив по ногам, но он и не заметил этого — из всего мира для него остались ее глаза, ее губы и далекий прерывистый шепот: 'Глупый, глупый, глупый…'
5
— Ну, чего ты замолчал? — Дима дернул Горюнова за рукав. — Смог командор Кронин увести корабль?
— Смог… Магнитную ловушку мы починили и РГ-генераторы заработали.
Он вновь замолчал, вспоминая как Витька Кронин, склонясь к пульту с полным безразличием в голосе проговорил: 'Ну, вот и все. У нас одна попытка. Не получится — взрываем корабль. По крайней мере, смерть будет быстрой' Вспомнил лица Пака Стуруа и Люка Бренно, смертельно усталые после сумасшедшей недельной гонки аврального ремонта. Он вновь ощутил собственное тупое безразличие с которым ждал, сработает ли магнитная ловушка. Единственное желание было — спать. И как только корабль окутало марево защитного поля и в ватную тишину проник надсадный гул РГ-генераторов, он сполз по стенке и заснул…
Горюнов поднялся с травы.
— Пойдем-ка лучше на качели.
Через минуту они уже поочередно взлетали высоко вверх, и Дима обмирал от страха, но все равно на его раскрасневшемся лице чудом удерживалась улыбка.
— Это безобразие! — донесся до Горюнова голос Киры. — Николай, ты ребенка покалечишь! Оба немедленно слезайте с качелей и идите мыть руки. Я не намерена разогревать обед несколько раз.
Когда они шли к дому, Димка хитро поглядывая на Горюнова, прошептал:
— Ты не бойся. Мама только делает вид, что ругается. На самом деле, она — добрая.
— Понятно, — серьезно сказал Горюнов. — Не буду бояться.
Они поднялись по ступенькам и вошли в дом.
— А после обеда мы пойдем к реке? — спросил Дима, болтая ложкой в супе. — Ты обещал научить меня плавать.
— Пойдем обязательно. И маму с собой прихватим, а то ей, наверно, скучно.
— С вами соскучишься, — рассмеялась Кира.
Накупавшись, они пошли в лес и долго гуляли там в тени вековых деревьев. Я родился, их еще не было, думал Горюнов, обходя гигантские стволы. Триста лет, три века… Он прислонился к огромному неохватному дубу, спиной ощущая его грубую, в глубоких трещинах кору. На мгновение его посетило чувство, будто он и сам покрыт такой же корой, и ему стало страшно. Как в детстве, в ту первую ночь на Земле, он ощутил себя маленьким, затерявшемся в пустоте человечком…
— Коля! — донесся до него сдвоенный крик Киры и Димы. — Коля, ау! Иди к нам!
И он побежал. Быстро, как не бегал с той поры, когда на Алмазной столкнулся с Пятнистым Упырем, трехметровым чудовищем, чьи челюсти не знали пощады.
Он сходу налетел на Киру и Диму, обнял их и закружил в воздухе.
— Чему ты так радуешься, — смеясь спросила Кира.
— Вас нашел…
А потом была ночь. И насыщение долго не приходило. Когда же усталость взяла свое, и они со стоном оторвались друг от друга, Кира быстро заснула, Горюнов долго лежал без сна, осторожно перебирая пряди ее волос.
Внезапно ему почудилось будто кто-то тихо, без голоса позвал его. Зов повторился, его не было и он был, проникал в самую душу, влек за собой. Повинуясь ему, Горюнов прошел через темные комнаты, к входу, на мгновение остановился вслушиваясь в себя, а потом толкнул дверь и оказался на крыльце.
Мир вокруг был облит серебром. В ночной тишине слышны были лишь мягкие шорохи травы и немолчный плеск речной волны. Где-то далеко пела птица. Слабый ветерок доносил слабый аромат цветов…
Взгляд Горюнова, стремясь все выше, достиг темной стены леса и, взлетев к его изломанной кромке, замер — выше начиналось небо. Горюнов зажмурился и рывком поднял голову, а потом разлепил веки.
В темном, ночном небе спокойно и холодно сияли звезды. Он и сам, уже через мгновение, смотрел на них равнодушно, не испытывая ни радости, ни боли, ни даже удивления от собственного равнодушия.
Все перегорело и зов умолк.
Сзади послышались быстрые шаги, и рука Киры легла на его вздрогнувшее плечо.
— Я проснулась, а тебя нет… Что случилось?
Горюнов потерся щекой о ее пальцы.
— Ничего не случилось. Подышать вышел, — начал он, но в тот же миг понял, что это не так. Мир менялся. Расчлененные, существующие сами по себе предметы, звуки, запахи ночи с появлением Киры начали сливаться в неразрывное, полное гармонии единство. И душой его, его сутью были звезды. Словно по мановению волшебной палочки, они утратили свою отрешенность, придавая иной, чудесный смысл и темнеющему у горизонта лесу, и невидимой реке, и шороху трав, и одинокому пению птицы.
А потом умолкнувший за минуту до этого зов, возник снова, и Горюнов ощутил, как все страхи, ненависть, боль уходят, смытые теплой волной сочувствия.
Он повернулся к Кире. В ее глазах светились звезды…
