В том ли моя вина,
Что Душа от жизни пьяна?
И неможется ей, и хохочется,
Поделиться радостью хочется.
Колобродит она, шатается,
Всем улыбкам навстречу бросается.
А улыбки бывают разные.
А улыбки бывают праздные,
И не все от добра и веселия,
Иль от робости и смущения.
Злые, лживые,
Да фальшивые.
Как гримасы давно застывшие.
Словно маски лица прикрывшие.
И завистливые, и жадные.
Им чужие боли – отрадные.
Им Душа моя – как в глазу бельмо.
Её радость им – зло во зле само.
Её щедрости не дано понять!
Растоптать! Убить! С грязью размешать!
Сметь наивной быть?! Столько лет прожив?
Да ещё любить счастья миражи?!
Им корысть найти б, стал знаком бы вид.
Но корысти нет – это их и злит.
Умудрённая и наивная -
Не для всех – удобоваримое!
В рамки общие не помещается.
Словно дискомфорт, отвергается!
Там где боль была – только грусть.
Хамству этому улыбнусь.
Что поделаешь? Всё меняется.
И наивность, порой, умудряется.
И, живя среди ста забот,
Всё наивна! А вам всем: «ВОТ!»
А между тем
А между тем, Христос еврейским сыном был.
Но Христианский Мир о том забыл.
Мир помнит то, что выгодно ему,
А остальное – просто ни к чему.
Они, евреи, как в глазу бельмо!
На них поставить чёрное клеймо!
Во всех грехах и бедах обвинить!
Сам дух их отовсюду истребить!
Забыть, кто дал рожденье! И кто – смерть!
И о Родителях – не сметь!
Ведь Дух, от Духа, в Духе – Знаем сами!
А мать? Да, что там – мелочь под ногами.
Ей трон воздвигли, имя изменив,
И Путь Её, Земной, похоронив.
Вот если б всех евреев истребить,
О прошлом вовсе можно бы забыть.
Ах, мужчины
Ах, мужчины всегда «одиноки».
«Не согретые, бедные души…»
Собирают сочувствия крохи,
Только кто-то развесит уши.
Но напрасно ко мне стучаться.
Мне хватило лишь раз попасться.
Вспоминаю – самой смешно.
Впрочем, мы женаты давно.
Он, возможно, другим напевает,
Что один, и безмерно страдает.
Спит Форте
Спит Форте. Пьяно.
Ночь в окна дышит.
Сверчка сопрано.
Скребутся мыши.
В пустой тарелке
Уснули мухи.
В углах, на стенке,
Застыли слухи.
В тьме тень не видно.
Чисто, спокойно.
Всё так солидно.
Благопристойно.
Томик Софокла.
Чернеют стёкла.
А ночь промокла.
А ночь продрогла.
Окно открою.
