Почему ей, а не мне природа подарила восхитительно полную и убийственно обольстительную грудь?
Джанин стоит, прислонившись к столику, и в отличие от остальных актеров сохраняет полное спокойствие. Наверное, думает о роли, может вошла в образ и не желает из него выходить, что бы ни случилось, с неприятной мне самой завистью раздумываю я. Вот что значит профессионал, вот какой должна быть по-настоящему взрослая женщина…
Я настолько увлекаюсь мыслями, что не замечаю, как из тьмы ко мне снова подходит Максуэлл.
— Не испугалась? — заботливо спрашивает он, садясь передо мной на корточки.
Я несколько нервно смеюсь.
— По-твоему, я настолько ребенок, что боюсь темноты?
Максуэлл улыбается и берет меня за руку.
— Да и нет.
— Как это понимать? — спрашиваю я. Мне хотелось бы быть с ним поласковее и разговаривать полушутя, однако мой голос звучит несколько напряженно.
— С одной стороны, я сам не прочь видеть в тебе ребенка, — говорит Максуэлл. — Естественно, так, не всерьез, то есть… лишь когда допустимо поиграть во всемогущего взрослого и хрупкую беззащитную девочку. — Он хихикает. — Надеюсь, я понятно объясняю?
— Вполне, — говорю я, хотя мысль о том, что в его глазах я хрупкая и беззащитная, пусть в шутку, не совсем мне по вкусу. Тем более сейчас, когда прямо за его спиной стоит, застыв в величественной позе, ни от кого не зависимая богачка и красавица Джанин.
— С другой же стороны, — более серьезным тоном продолжает Максуэлл, — хоть я и сказал тебе, что в отношениях с родителями ты до сих пор отчасти ребенок — по крайней мере была им до недавнего времени — для меня ты взрослый самостоятельный человек.
Я молчу. Максуэлл тяжело вздыхает.
— А я вот, признаюсь, перепугался до смерти, — в отчаянии бормочет он. — Собрал целую толпу народа, а съемки до сих пор не начинаю. Нам дорога каждая минута, и тут на тебе — такая задержка! Говорят, произошел какой-то сбой, надо подождать минут десять. Ужас! — Он смотрит на меня и напоминает сейчас мальчишку, которого надо пожалеть.
У меня сжимается сердце, я медленно протягиваю руку и треплю его по щеке. Максуэлл на миг прижимается к моей ладони и закрывает глаза, настолько доверчиво и влюбленно, что меня снова покидают сомнения.
Увы, ненадолго! Внезапно загораются сотни ламп и крошечных лампочек, Максуэлл поворачивает голову, на мгновение сжимает мою руку, вскакивает и спешит окунуться в дела, а про меня как будто забывает.
— Эх! — Максуэлл потирает руки, глядя в тарелку с ароматными кусками жареной телятины. — До чего же приятно подкрепиться после нелегкой работы! — Он с удовольствием приступает к еде. А я неохотно ковыряюсь вилкой в салате из манго и курицы и — о черт! — снова и снова вижу перед собой Джанин. Вот она плывет по красной ковровой дорожке в творении известного дизайнера — ни дать ни взять, королева. Вот растерянная и прекрасная, она стоит на тротуаре в Бруклине. Вот грациозно поворачивается и смотрит на Максуэлла, который, явно сдерживая бурю неких эмоций, просит ее и Райдера добавить в поцелуй побольше огня…
— Мне особенно понравилось, как Оливер произносил тост, — жуя и смеясь, вспоминает Максуэлл. — Говорит одно, а думает совсем о другом, и все это настолько правдиво написано на лице, что просто диву даешься.
Я сдержанно улыбаюсь в ответ и киваю.
— А Джанин! — восклицает Максуэлл, восхищенно качая головой. — На всех смотрит с улыбочкой и горделиво, а как только встречается взглядом с ним, мгновенно становится другой! Задумчивой, сопереживающей. И настолько мастерски, что это едва заметно и вместе с тем очень понятно зрителю. Молодцы, что тут скажешь? Кстати, — он поднимает руку с вилкой, — в этом же ресторане, на крыше, мы устроим праздник, когда закончим съемки. Ты тоже приглашена. Имей в виду: без тебя мне будет не до веселья!
Я чувствую, что молчать больше не в силах.
— Ты в нее влюблен? — слетает с моих губ дурацкий вопрос.
Максуэлл изумленно расширяет глаза.
— В кого — в нее?
— В Джанин Грейсон, конечно, — говорю я, стараясь говорить спокойно, но голос слегка дрожит.
Максуэлл смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— С чего ты взяла?
— Мне рассказали, что у вас был роман, что ты мечтаешь на ней жениться и, если бы она согласилась… — Слова вылетают из меня стремительным потоком, но вдруг голос обрывается.
Максуэлл поднимает руки.
— Подожди, подожди. Во-первых, это было настолько давно, что подробностей я уже и не помню. Во- вторых, я бы не сказал, что мечтал жениться на Джанин, просто мне тогда надоело, что мы живем в разных домах, ночуем через день то у нее, то у меня, а наши отношения уже затянулись — рано или поздно следовало принять какое-то решение… Я не дарил ей кольца, не просил ее руки, не вставал на колени — никакой подобной чепухи у нас не было.
Говорит Максуэлл на удивление спокойно, без суеты и запинок, может лишь несколько расстроен, что я ни с того ни с сего на него напала. Мне мало-помалу становится легче.
— Мы просто взяли и поговорили, — продолжает он. — Я был на все сто уверен, что уже могу быть главной семьи. — Его губы искривляются в озорной улыбке. — Мы оба еще учились в школе киноискусства, мне было двадцать лет. Джанин сказала, что торопиться с замужеством не хочет. Я не настаивал. Через пару месяцев мы тихо и мирно разошлись и по сей день дружим, вот и все.
Он прожевывает и глотает очередной кусок мяса и смотрит на меня с прищуром.
— Неужели ты заревновала?
Я густо краснею, опускаю глаза и накалываю на вилку кусочек курятины.
— Вовсе нет…
— Заревновала! — довольно, беззлобно меня поддразнивая, восклицает Максуэлл. — Что ж, в каком- то смысле мне даже приятно.
— Я не ревную, — отчеканиваю я, чувствуя себя идиоткой. — Просто не понимаю… — Запинаюсь, сознавая, что я все делаю не так.
— Чего не понимаешь?
Тяжко вздыхаю. Раз я сама поставила себя в столь нелепое положение, надо придумать, как бы подостойнее из него выйти.
— Не понимаю, почему ты не рассказал мне об этом, — ровным голосом произношу я и даже осмеливаюсь взглянуть Максуэллу в глаза.
Он пожимает плечами и невозмутимо отвечает:
— Просто у нас не заходило об этом речи. Если бы ты спросила, я все тут же рассказал бы. Скрывать мне совершенно нечего.
Киваю, чувствуя облегчение и вместе с тем сожалея, что я устроила это разбирательство. Получается так, будто Максуэлл вынужден передо мной оправдываться, хоть и оправдываться ему действительно не в чем.
— Мой тебе совет, — медленно произносит Максуэлл. — Точнее, это даже не совет, скорее просьба: если услышишь обо мне еще что-нибудь, сразу рассказывай и мы открыто поговорим. О людях кино обожают посплетничать, не задумываясь о том, как это отравляет им жизнь.
Какое-то время оба молчим. Максуэлл доедает мясо и переходит к овощному салату.
— Двадцать лет… — задумчиво бормочет он. — А Джанин девятнадцать. Такое чувство, что с тех пор прошло несколько жизней.
— Она что, всего на год тебя моложе? — удивленно спрашиваю я.
— Ага. — Максуэлл кивает.
— Никогда бы не подумала, — бормочу я, изумляясь, что в тридцать четыре года можно выглядеть,
