капризный ребенок. Постою в сторонке, улучу минутку, соберусь с мужеством и сама к нему подойду.
— Развлекайся без меня, хорошо? — говорю я Элли.
Она пожимает плечами и пританцовывая идет туда, где уже пляшут.
Я прохожу немного дальше, чтобы не торчать у входа и не привлекать к себе особого внимания. Максуэлла нигде не видно. Подумываю о том, не выпить ли чего-нибудь легкого, чтобы расслабиться, когда слышу прямо рядом с собой чей-то приятный голос:
— Вы костюмерша?
Поворачиваю голову и вижу Лэндсделла. При любых других обстоятельствах возможность пообщаться с кинозвездой я сочла бы за счастье. Сейчас же у меня нет особого желания разговаривать ни с кем, кроме Максуэлла. Качаю головой.
— Нет.
— Тогда кто? — с улыбкой интересуется Лэндсделл. — По-моему, я вас видел, но всего несколько раз.
— Я… специалист по уголовному сленгу, — отвечаю я.
Лэндсделл удивленно хмурится.
— Кто-кто?
Смеюсь и беру бокал белого вина с подноса проходящего мимо официанта.
— Шучу.
Лэндсделл обнажает в улыбке ослепительно-белые зубы. Может, актеры намазывают их чем-то особенным? — мелькает в моей голове мысль.
Тут мой взгляд падает на молоденькую женщину с распущенными светлыми волосами, и у меня ёкает сердце. Она! Присматриваюсь к блондинке внимательнее и понимаю, что это вовсе не та красотка, с которой от меня ушел Максуэлл. С моих губ слетает вздох облегчения.
— …Играла в «Американской рапсодии»? — произносит Лэндсделл.
Сознаю, что я его совершенно не слушала и что надо отвечать на вопрос. Краснею, смущенно хихикаю.
— Что, простите?
Лэндсделл терпеливо повторяет, о чем спросил, но мое внимание снова приковывает к себе не он. А Максуэлл, который отделяется от группки людей, отходит на несколько шагов в сторону, останавливается и смотрит на меня.
Теперь или никогда! — стучит в моих висках. Я делаю большой глоток вина, прикасаюсь к плечу Лэндсделла, бормочу «ради бога простите» и решительно иду к Максуэллу.
— Здравствуй.
В его взгляде букет чувств. Сдержанная радость, недоумение, грусть и обида.
— Здравствуй.
Когда я продумывала, как стоит поступить, то твердила себе, что обязательно надо пожать Максуэллу руку или даже обнять его и чмокнуть в щеку, как сделала бы просто подруга. Но сейчас мне кажется, что мои пальцы налиты свинцом и рук не поднять, а губы заледенели.
Какое-то время мы просто смотрим друг на друга и молчим. К моим щекам медленно приливает краска. Хорошо, что свет неяркий, не то я стояла бы перед Максуэллом красная как рак и от этого еще сильнее смущалась бы.
Ну же! — торопит меня внутренний голос. Ты взрослая и решительная, сделай первый шаг — и станет легче.
Кашляю, вздыхаю.
— Уделишь мне несколько минут?
Максуэлл смотрит на мои волосы, и я вижу в его взгляде проблеск нежности, которой он так щедро меня одаривал. При мысли, что прошлое не вернется, мне в сердце прокрадывается холодный липкий страх. Я беру себя в руки.
— Несколько минут? — медленно повторяет Максуэлл, будто не совсем понимая смысл этих слов. — Конечно.
Не сговариваясь мы отходим к тому месту, где в ночь съемок стоял стул, на котором я сидела. Максуэлл грустно улыбается каким-то своим мыслям, задумчиво смотрит на освещенный морем разноцветных огней Нью-Йорк и поворачивается ко мне.
— Я тебя слушаю.
Он разговаривает со мной сдержанно, даже отчасти холодно. И, несмотря на выразительный взгляд, не пытается ничего выяснить или вернуть.
Потому что настолько глубоко обижен? Или не желает больше меня знать? Мое сердце снова холодит страх, в какое-то мгновение я даже жалею, что пришла сюда, но тут же стыжу себя и прогоняю глупую трусость. Пути назад в любом случае нет.
— Во-первых, поздравляю, — произношу я как могу спокойно.
Максуэлл кивает.
— Спасибо, но пока рановато поздравлять. Зрители увидят фильм только в следующем году.
— Основная работа позади. Во всяком случае, твоя, — говорю я, крепко сжимая в руке ножку бокала.
Максуэлл вздыхает.
— Это верно.
Мы снова молчим, и мне уже начинает казаться, что нисколько я не повзрослела и по сей день остаюсь беспомощной маленькой девочкой.
— Максуэлл! — К нему подходит толпа женщин и мужчин с сияющими лицами. Длинный парень в полосатом пиджаке обводит приятелей озорным взглядом и подмигивает. — Сейчас узнаем. — Он поворачивается к Максуэллу, и меня охватывает ужас: его вот-вот уведут, а я так и не сказала главного.
— А чего ты стоишь здесь, в сторонке? — Он смотрит на Максуэлла, потом на меня, потом снова на него. — Пойдемте ближе к свету, к людям, к музыке!
— Я занят, — говорит Максуэлл. — Мы беседуем, разве не видишь?
Парень поднимает руки.
— Понимаешь, мы поспорили…
— Я же сказал, что занят, — категоричнее произносит Максуэлл.
— Нет, подожди, — не унимается длинный. Остальные следят за сценой с неприкрытым интересом. — Ответь на один вопрос, чтобы мы не мучились.
— Потом, — не глядя на него, говорит Максуэлл, берет меня за руку и отводит в сторону. — Насколько я понял, ты не все сказала? — спрашивает он.
Мне по-прежнему страшновато, тревожно и немного совестно.
— Не все. Но, может… я не вовремя лезу с разговорами?
— Почему же не вовремя? — спрашивает Максуэлл, засовывая руки в карманы.
Пожимаю плечами.
— Ты празднуешь, веселишься. Должен быть с ними, с людьми, без которых не было бы твоего фильма…
Максуэлл кривится.
— Если начистоту, я не особенно люблю многолюдное веселье. Пьяные люди перестают быть самими собой, начинают дурачиться, нести разную ерунду. — Он машет рукой и снова засовывает ее в карман.
— Все равно… Вы одна команда, можно сказать семья, а я тут, по сути… лишняя.
— Помнишь, я сказал, что без тебя мне вообще будет не до праздника? — ничего не выражающим голосом произносит Максуэлл.
— Помню, — затаив дыхание, отвечаю я.
— Я слов на ветер не бросаю, — тем же тоном прибавляет он.
Можно было бы возликовать, но голос Максуэлла слишком бесстрастный и скорее расстраивает, нежели радует. К чему он вспомнил о тех своих словах, я не понимаю. Так или иначе, надо скорее все досказать, а то к нам снова подвалит веселая компания и, кто знает, чем это закончится. Собираюсь с
