что благополучно уподобляюсь ему. Меня передергивает. Нет, превращаться в женщину-робота мне совершенно не хочется.
Поворачиваю голову и смотрю на свое отражение в зеркале. Немного пугаюсь, проводя пальцем по бледно-лиловому нижнему веку и замечая, что между бровей темнеет складочка. Похоже, в последнее время она почти не сходит с моего лица. Как давно я не присматривалась к себе!
— Там будет фонтан из шампанского, — говорит мама. — И, может, танцы.
Если я в ближайшем времени не встряхнусь, тогда совсем зачахну, с тревогой думаю я, не сводя глаз со своего отражения. А страшная и изможденная никому не буду нужна — ни Себастьяну, ни любому другому парню. Мысль о «другом» отзывается в груди смешанным чувством надежды и страха. На миг задумываюсь. Нет, меня больше никто не интересует. В конце концов, в любом человеке можно обнаружить воз недостатков. Себастьяновы я хотя бы уже изучила.
— Может, кому-нибудь еще предложишь билеты? — спрашивает мама. — У тебя ведь множество клиентов. Кстати, — добавляет она, о чем-то вспоминая, — Беатриса спросила, не найдется ли у тебя свободный часок.
При упоминании об инфантильной соседке родителей мои губы кривятся в улыбке.
— А что у нее за проблемы? Страдает бессонницей из-за того, что не может решить, в какой цвет перекрасить дом — кремовый или молочный? — с добродушной иронией спрашиваю я.
— У нее самой особых проблем нет, — отвечает мама. — А вот у Даррена… Он сейчас в Лондоне.
3
Во мне, как ни смешно, просыпается давнее легкое волнение. Глядя на свое отражение, будто на приятеля, я тихо усмехаюсь и пожимаю плечами.
Даррен Хиддер — моя первая тайная любовь и друг детства. Семилетними детьми мы были уверены, что, когда вырастем, поженимся. Тогда мне это казалось чем-то самим собой разумеющимся. Позднее, став подростками, мы обнаружили, что стесняемся друг друга, и перестали так часто видеться. А лет в семнадцать оказались вместе на одном празднике для старшеклассников. Даррен выпил лишнего (где-то за пределами здания, внутри распивать спиртное не разрешалось) и принялся расписывать, в какую красавицу я превратилась. Нет, то были не избитые фразы «какие у тебя глаза!», которыми для достижения понятных целей молодые люди могут потчевать любую девицу. А точные описания именно меня, причем сделанные человеком наблюдательным и творческим.
Когда он успел меня рассмотреть? — раздумывала я весь тот вечер. И почему, хоть и подшофе, так волнуется и то и дело краснеет?
Закончилось это маленькое романтическое приключение весьма неприглядно. В поисках уединения мы умудрились прошмыгнуть в гардеробную. А оттуда нас с отборной руганью выставил гардеробщик. Я, задыхаясь от унижения, тут же уехала домой. Потом мы с Дарреном всевозможными способами избегали встреч, через год он уехал учиться. А лет пять назад приехал навестить родителей вместе с невестой. Мы столкнулись с ними на улице и поболтали как обычные соседи.
— У него какие-то проблемы, — говорит мама. — Я особенно не стала вникать. То ли поссорился с другом, то ли что-то стряслось на работе.
А с женой у него как? — так и крутится у меня на языке вопрос. Но я, естественно, молчу. Признаваться в том, что я интересуюсь женихом из детства, стыдно даже самой себе.
— Не знаю, захочет ли он сам обращаться за профессиональной помощью, но Беатриса готова на что угодно, лишь бы облегчить страдания сына.
— Знакомым я консультаций не даю, — напоминаю я, стараясь казаться почти безразличной.
— Но ведь папиному крестному сумела помочь, — произносит мама ласковым, чуть ли не заискивающим тоном, который, впрочем, очень ей свойственен.
— Папиного крестника я почти не знала. — Я представляю, как Даррен явится ко мне в агентство и сядет передо мной на мягкий диван. Нет! Видеть в нем просто клиента я не смогу.
— Ты и Даррена теперь почти не знаешь, — замечает мама. — Вы дружили детьми, а теперь оба взрослые люди.
— М-да, конечно…
— В общем, смотри сама. А может, все же надумаешь съездить на вечер? Там и Даррен будет. Встретитесь, посмотришь на него, определишь, сможешь ли его принять… Себастьян наверняка не станет возражать.
— Против чего?
— Против того, что ты съездишь на праздник без него, — спокойно поясняет мама.
— А, да… — Черт! А я уж было подумала… Отмахиваюсь от глупой мысли. — Разумеется, он не будет возражать. Но я… — Снова поворачиваюсь к зеркалу и провожу рукой по волосам. Меня уже охватывает еще не вполне сформировавшееся желание собрать их в прическу, но тут я вспоминаю о том, с каким лицом Себастьян провожал меня в Лондон последний раз, и приятное волнение сходит на нет. — Не знаю, смогу ли я…
— Мы с папой очень хотели бы, чтобы смогла. Думай быстрее — билеты еще есть, но ведь могут закончиться. А количество мест, сама понимаешь, ограничено.
— Да, конечно.
— В общем, я надеюсь, — многозначительно произносит мама.
— Я подумаю, — обещаю я.
Телефон снова звонит, как только я усаживаюсь с чашкой кофе перед телевизором и беру пульт. Нехотя откладываю его и беру трубку.
— Алло?
— Мама уже рассказала тебе об этом благотворительном вечере? — бьет мне в ухо звонкий высокий голос сестры.
— Может, сначала поздороваешься?
— А я что, не поздоровалась? Наверное, забыла. Привет! Ну так рассказала?
Настораживаюсь. Не зря я сразу почувствовала, что Хэлли вынашивает некий план, поэтому и собирается на этот вечер.
— А почему это тебя так интересует?
— Тебе объясню, — говорит Хэлли, понижая голос. — Но, учти, для всех остальных это секрет! В общем, мне известно из довольно-таки надежного источника, что на этом празднике будет Дэниел Раффнер, — сообщает она торжественно-заговорщическим тоном.
Хмыкаю.
— Ну и что?
— Как это — что? — возмущается Хэлли. — Он теперь в шоу-бизнесе, ты что, не слышала? Только и видишь его фотографии то в «ОК!», то в «Хэллоу»!
— Ты читаешь эту ерунду? — наклоняя голову вперед, спрашиваю я. — Хэлли! Ты воспитанная умная девушка! Неужели тебе не жаль тратить время на такие глупости?
— Представь себе, не жаль! — с вызовом отвечает сестра. — Жизнь, если хочешь знать, не только учеба и скучные отцовские сборища!
— Как тебе не стыдно! — упрекаю ее я, хоть и отчасти понимаю, что она имеет в виду. — У папы с мамой собираются пианисты, художники, литераторы! Настоящее искусство — это тебе не…
— Все эти их друзья — а вместе с ними и их искусство — лично мне обрыдли! — перебивает меня Хэлли.
— Я не понимаю тебя, — строго и вместе с тем мягко отвечаю я. — И не узнаю. Мне казалось, ты учишься не без удовольствия…
— Я как училась, так и учусь! — с нотками злости восклицает Хэлли. — Но теперь еще и отдыхаю.
