— Если ты не хочешь, так и скажи. Тогда я что-нибудь придумаю.
— А что тут можно придумать? — спрашиваю я.
Терри цокает языком.
— Не знаю! Скажу, что в твоей библиотеке крайне важное совещание, на которое ты не имеешь права не явиться! Что-нибудь в этом духе.
— Или что я внезапно умерла, — усмехаюсь я, всей душой желая ответить согласием, но чего-то боясь.
— Во внезапную смерть он не поверит, — устало говорит Терри, глядя на часы. — Послушай, мне пора.
Киваю на дверь.
— Пошли. — Мы вместе идем к выходу, будто муж и жена, у которых есть общие дела. — В крайне важное библиотечное совещание он тоже не поверит.
Выходим на лестничную площадку, Терри закрывает дверь на замок, а я, уже начиная спускаться (лифта в этом доме нет), собираюсь с мужеством.
— Но я согласна, — произношу я, как могу ровно. — Только накануне созвонимся, договоримся поконкретнее. Когда, говоришь, этот его праздник?
Жду ответа, но Терри молчит. Приостанавливаюсь и поворачиваю голову. Он стоит на верхней ступени и смотрит на меня неподвижным пронизывающим взглядом. Почему-то краснею и смущаюсь.
— Что?
Терри медленно качает головой.
— Ничего, — шепчет он. — Просто… спасибо тебе.
Просыпаюсь наутро чуть раньше обычного, потому что в голове так и свербят две мысли. Первая — о дедовом торжестве и о Терри, вторая — о вчерашней беседе с Барбарой.
Может, стоит прислушаться к ее словам? — думаю я, стоя под душем. Вдруг сейчас действительно самое время для серьезных перемен?
— Как ты думаешь, я могла бы пригодиться в какой-нибудь другой сфере? — спрашиваю у папы, когда он ставит передо мной тарелку с мюсли, чашку кофе и блюдце с булочкой.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает отец, поводя бровью.
— Ну… могла бы приносить кому-нибудь пользу, если бы сменила профессию?
Отец садится напротив, его лицо серьезнеет.
— Я давно тебе говорю: тот, кто не мирится с тем, что его не слишком устраивает, а ищет лучшей участи, по-моему, достоин лишь похвал и уважения.
Изумленно кривлю губы, опуская вниз уголки.
— Ты такое говорил?
Папа кивает.
— Что-то я не припомню.
— Значит, невнимательно меня слушаешь, спокойно констатирует он.
— Да нет, почему же! Я… стараюсь слушать тебя внимательно, сам же знаешь, как мне важно знать твое мнение. Просто в последнее время я немного рассеянна.
Отец понимающе кивает.
— Ты ешь, а то опоздаешь.
Отправляю в рот ложку мюсли и откусываю кусочек булки.
— А с чего, по-твоему, лучше всего начать? Я к тому, что… слишком это для меня ново.
— Поиск работы? — уточняет папа.
Пожимаю плечами.
— Ну да. Слишком долго я сижу в библиотеке, ничего другого делать не пробовала. Иногда мне кажется, что, приди я куда-нибудь еще, меня просто не возьмут, потому что сразу определят, что я ни черта не умею. — Смеюсь, не желая даже у родного отца вызывать жалость.
Он сидит все с тем же серьезным видом и будто не замечает моего смеха.
— Это ты зря. Твоя неуверенность от нехватки опыта. Ты красивая, умная, образованная девочка. Такую во многих местах примут с большим удовольствием.
— Думаешь? — с сомнением в голосе спрашиваю я.
— Убежден на сто процентов, — отвечает отец.
— Может, это для тебя я красивая и умная? — предполагаю я. — Потому что ты мой отец?
Он качает головой.
— Я понял, что влюбленные в своих чад родители нередко выглядят смешно и совершают массу ошибок, еще когда Дин пешком под стол ходил. Поэтому выработал в себе способность смотреть на вас со стороны. — Он задумчиво почесывает лоб. — Спрашиваешь, с чего начать? Я бы на твоем месте перво- наперво представил, чем хотел бы заниматься, что бы мне доставляло радость.
— Гм… — Качаю головой. — Трудно сказать.
— Что ты любишь? — спрашивает отец.
Задумываюсь и еще больше конфужусь. Он, замечая это, улыбается.
— Чего это ты покраснела?
Пожимаю плечами.
— Ничего такого, на чем можно зарабатывать деньги, я, наверное, не люблю. — Сокрушенно хватаюсь за голову. — Позор!
Отец со смехом откидывается на спинку стула.
— Глупости! Ведь что-нибудь-то ты любишь.
— Больше всего — полежать вечером в ароматной пенной ванне, потом намазаться душистым кремом или молочком или маслом, сделать самомассаж, — втягивая голову в плечи, признаюсь я. — Потом прочесть странички две какой-нибудь книжки. — Кривлюсь. — Только не Паланика и не Дорси. Извращения — это не мое. — Вот кого-нибудь из стареньких, — протягиваю я с мечтательной улыбкой. — Например, Брэдбери или Сэлинджера.
— «Вино из одуванчиков»?
Вскидываю руку.
— Вот-вот! «Самые эти слова точно лето на языке. Вино из одуванчиков — пойманное и закупоренное в бутылки лето», — смакую знакомые и любимые чуть ли не с детства строки. — Некоторые вещи перечитывай хоть сотню раз — никогда не приестся.
Мне вдруг приходит в голову, что куда больше отдыха в пенной ванне или книжки в руке я сейчас нуждаюсь в том, чтобы снова оказаться в нашей с Терри квартирке. Странное чувство, что я недодышала вчера тем воздухом, не нагляделась на знакомое лицо мужа, не дает мне покоя с прошлого вечера. Проклятье! Да что же это такое? Он мне больше не муж, пора привыкнуть к этому и идти вперед, в новую, совсем другую жизнь.
Щеки гуще краснеют, и я, чтобы папа ничего не заподозрил, потупляюсь и продолжаю есть. Он кивает, встает со стула и начинает прохаживаться по кухне взад и вперед.
— Значит, если тебе по душе приятные ароматы и атмосфера расслабленности, подумай, например, о салонах красоты.
Наклоняю набок голову, не совсем понимая, к чему он клонит.
— В каком смысле? Я же не косметолог.
— Там нужны далеко не только косметологи, — с многозначительным видом говорит он, останавливаясь напротив меня.
Точно! — еще неясно представляя, чем я смогу быть полезна в салоне, но уже чему-то радуясь, думаю я. Сегодня же загляну на сайты с предложениями работы, благо свободного времени у меня предостаточно.
— Подумай, просмотри список вакансий, — говорит отец, почти дублируя мои мысли. — Может, куда- нибудь позвонишь или даже отправишь резюме. А там видно будет. — Он подмигивает мне, и я чувствую себя десятилетней девочкой, для которой осуществимы любые мечты, если только в этом не сомневается папа.
