— Трейси!..
— Уходи — и чтобы духу твоего больше здесь не было!
Дэниел в отчаянии крутит головой, словно ему внезапно сообщили, что он смертельно болен и завтра же умрет, а он чувствует себя вполне здоровым и не желает верить врачам.
— Подожди… Давай поговорим…
— Нам не о чем говорить! — отрезаю я, складывая руки на груди.
— Дай я все объясню…
— Уходи! — не терпящим возражений тоном говорю я. — И забудь о нас.
Дэниел прижимает руки к лицу и несколько мгновений сидит не двигаясь.
— Уходи, — повторяю я. — Ни к чему тянуть резину.
— Позволь, я хотя бы дождусь Лауру… — приглушенным голосом просит он. — Она у Брэда, побежала показать ему домик, который мы вместе собрали…
Категорично качаю головой.
— Уходи немедленно. Лучше не травить ей душу прощальными сценами.
— Ты не можешь запретить мне проститься с ней… — бормочет Дэниел, обжигая меня отчаянным взглядом. — У нас свои отношения, мы друг другу дороги…
— Я мать Лауры. Понимаешь, мать?! И пока что полностью за нее в ответе! Мой святой долг ограждать ее от бед, хотя бы от тех, от которых могу.
Дэниел медленно поднимается, делает шаг в сторону двери, приостанавливается и смотрит на меня потухшим взглядом.
— Но что ты ей скажешь? Как объяснишь?
— Что-нибудь придумаю, — отвечаю я, не намереваясь уступать.
— Тоже станешь лгать?
— Это будет святая ложь. Ложь во спасение.
— Моя ложь тоже была во спасение, — уже почти ни на что не надеясь, говорит Дэниел. — Я тоже…
В приступе гнева вскакиваю с кресла.
— Или ты сейчас же уйдешь, или я позову Лауру и Брэда и расскажу им всю правду! Потом мы выставим тебя все вместе, выгоним в три шеи!
Дэниел, не добавляя больше ни слова, уходит, а я падаю на диван и даю волю потоку слез, из-за которых уже не могу дышать.
— Мама?
Поднимаю голову и вижу испуганную Лауру. В ее руках симпатичный деревянный домик, который они собрали из отдельных деталей вместе с Дэниелом. Это он подарил ей сегодня конструктор.
— Ты плачешь? — У Лауры изгибаются бровки — она сама готова залиться слезами. — Почему?
Я рыдала бы еще битый час, не будь рядом дочери, но ради ее спокойствия должна немедленно прекратить. Сажусь, вытираю щеки и изображаю на лице улыбку.
— Да, я немного поплакала… — тут уж не соврешь, — потому что… у меня вдруг разболелась голова.
— Из-за чего? — спрашивает Лаура, и ее брови расправляются. Головная боль небольшая беда, особенно по мнению здорового жизнерадостного ребенка, еще не ведающего, что это такое.
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Просто разболелась и все. Но теперь уже не болит.
Лаура забирается ко мне на колени, осторожно ставит рядом на диване свой домик и заботливо проводит по моему лицу ручками.
— Ты отдохни, не волнуйся…
С улыбкой киваю.
— Постараюсь.
Лаура обнимает меня за шею, прислоняется к моей щеке своей щечкой, и в эту минуту мне кажется, что никто третий нам вовсе не нужен.
Она внезапно спохватывается и отстраняется.
— А Дэн где?
Начинается самое ужасное. Быстро решаю про себя, что, дабы тоже не погрязнуть во лжи, надо выдумать что-то нейтральное, неоднозначное, что при случае можно в зависимости от обстоятельств интерпретировать по-разному. Лаура спрыгивает с моих колен и берет домик.
— Брэд сказал, что, если этот дом будет стоять на одном месте, можно сделать в нем настоящие лампы. Тогда я буду включать свет! Надо рассказать про это Дэну, он обрадуется!
Беру Лауру за руку и привлекаю к себе.
— Дэн уехал, золотце.
— Куда? — удивленно спрашивает она.
— По делам или домой, — неопределенно говорю я. — Точно не знаю.
Лаура, уже чувствуя по моему тону, что стряслось нечто неприятное, растерянно моргает.
— Но ведь он сказал, что сегодня сам уложит меня в кровать и пожелает приятных снов.
— Понимаешь, иногда случается такое, из-за чего приходится менять все свои планы, даже если совсем этого не хочешь.
Лаура, естественно, ничегошеньки не понимает.
— Значит, сегодня он больше не вернется? — снова с испугом спрашивает она.
Качаю головой.
— Нет.
— А завтра?
— И завтра нет.
У Лауры дрожат губы, и для меня ее страдание нож в сердце.
— А когда?! — требует она со слезами в голосе. — Когда же он приедет ко мне?!
Сейчас можно было бы и солгать или немного схитрить — сказать, что Дэниел не уточнил, в какой день вернется. Но я лишь обнимаю ее за плечики и бормочу:
— Доченька, кутик мой… понимаешь…
Лаура с силой вырывается, прижимает к себе домик, точно верный щит, и, глядя на меня почти с ненавистью, от которой мне делается совсем тошно, кричит:
— Он больше вообще не приедет, да?!
Вместо ответа я тяжело вздыхаю.
— Это ты, ты с ним поругалась! Ты его выгнала! — бросает мне в лицо дочь, и по ее щечкам уже текут слезы.
— Лаура, ты просто ничего не знаешь…
— Нехорошая! Вы оба!.. Он же обещал!.. — Она срывается с места и с громким плачем бежит к себе в комнату.
Уже делаю шаг вслед за ней, но останавливаю себя. Что я ей скажу? Сейчас мы обе в таком состоянии, что мне не удастся изобрести удачную ложь, а Лаура ни во что не поверит и конфликт лишь обострится.
Надо дать ей возможность выплакаться и остыть, говорю себе я. И самой не мешает прийти в норму. Если это возможно. Смотрю на семейные фотографии, вспоминаю беседу с Джойнером, последние минуты с Дэниелом и, как Лаура, задыхаюсь от боли и досады.
Последние минуты… Один вместо другого… Жизнь и смерть, надежды и их крушение…
Глаза опять застилает пелена слез, и я снова рыдаю, но теперь стоя и почти беззвучно.
Промаявшись полночи без сна, все пытаясь что-нибудь понять, найти в хитросплетении событий хоть малейший смысл, просыпаюсь с ватной головой и насилу разлепляю опухшие веки. Смотрю на часы. Почти десять. Давненько я не вставала так поздно.
Плетусь на кухню выпить кофе, чтобы скорей прояснить сознание и вспомнить, какие меня ждут дела,
