– Посмотри, тогда узнаешь, – с улыбкой ответила Аврора. – Впрочем, это всего лишь придуманная история, хоть, говорят, в ее основу положено то, что произошло в действительности, вроде бы при австрийском дворе. Моцарт написал эту оперу по заказу императора. Насколько я знаю, в те времена не все шло гладко в личной жизни самого композитора. Словом, не слишком верь названию-утверждению.
Эдвард взглянул на нее с шутливой строгостью, так, будто она была его женщиной и будто тоже могла поступить, как все красавицы.
– Посмотрим, посмотрим. – Он снова перевел взгляд на нишу и, указав на портретик мужчины в старомодном сюртуке, с любопытством спросил: – А это кто?
– Генри Тейт, – ответила Аврора.
Лицо Эдварда снова напряглось. Какое-то время он рассматривал изображение Тейта, потирая лоб.
– Это тот, что основал галерею?
– Да, – сказала Аврора.
Он взглянул на нее, прищурившись, явно в ожидании пояснений.
– Только вообрази: человек – сахарный магнат. Казалось бы, на беззаветную любовь к искусству у таких, как он, не должно доставать ни души, ни времени, – произнесла Аврора. – Тейту же хватило и того и другого. Если бы не он, у нас не было бы этой потрясающей галереи.
Наверное, последние слова она произнесла чересчур восторженно. Эдвард взглянул на нее, сильно хмурясь.
– Ты часто там бываешь? – спросил он.
– Хотелось бы чаще.
– По работе?
– Не только. Картины хранят в себе нечто такое, что способно успокаивать нервы, даже убаюкивать душевные волнения. В прямом смысле.
Эдвард лукаво улыбнулся.
– Ты всегда держишься так, словно твои нервы какие-то особенные. Будто ничто на свете не может их взвинтить.
Аврора моргнула.
– Нет. Я обычный человек, – возразила она. – С такими же, как у всех, нервами.
Улыбка сбежала с его губ, он снова нахмурился.
– Да-да, конечно… Я обидел тебя?
Аврора постаралась улыбнуться как можно более весело.
– Нет, ну что ты.
– Если обидел, пожалуйста, прости… – пробормотал Эдвард со столь искренним раскаянием, что даже если бы он правда совершил некий проступок, не извинить его было бы невозможно. – Конечно, у тебя такие же, как у всех, нервы, но ты умеешь держать себя в руках, чем может похвастать далеко не каждый.
– Перестань. – Аврора коснулась пальцами его мускулистого плеча и, почувствовав исполинскую мощь, смутилась. – Тебе не за что извиняться. – Она опустила руку, стараясь сохранять внешнее спокойствие, и перевела взгляд на снимки и репродукции. – Словом, в картинной галерее отдыхаешь душой.
– А у меня на это все не хватает времени. Слишком много работы… И других дел.
Аврора повернула голову.
– По-твоему, я работаю мало? – спросила она очень спокойно и дружелюбно, ничуть не желая задеть гостя.
Эдвард пожал плечами.
– Или не встречаюсь с друзьями? – произнесла Аврора.
– Думаю, встречаешься, – более сдержанно, чем обычно, ответил он. Быть может, все же обидевшись. Или подумав, что самый большой ее друг Ральф Уэстборн.
– Нет, конечно такие, как у тебя, вечеринки, я устраиваю куда реже, – поспешила сказать она. – Но речь не об этом. По-моему, при желании можно распределить время так, что будешь успевать все. По крайней мере то, чего больше всего хочешь. – Она вопросительно взглянула ему в глаза. – Может, ты просто иного склада? И находишь утешение в чем-то другом? Не исключено, что одна и та же картина, пусть даже общепризнанный шедевр, действует на разных людей по-разному?
Эдвард задумался.
– Не знаю… Признаться честно, я не был в галереях лет пять-шесть. Мне казалось… туда ходят в основном туристы. Современный человек живет быстро, торопливо… Большинство нынешних студентов, если, конечно, их будущая профессия не связана с искусством, наверняка и дороги не знают в музеи или театры.
– Ошибаешься! – воскликнула Аврора. – Еще как знают! Последний раз я была в галерее Тейта весной. У гардероба пришлось потомиться в очереди. Прямо передо мной стояли очень современного вида парень и девушка. По разговору я поняла, что оба они студенты и регулярно бывают в музеях. Красивые, стройные. Разговаривают увлеченно, грамотно. И это обычное явление, уж поверь.
С губ Эдварда слетел вздох.
– Надо бы и мне кое-что изменить в жизни…
Аврора пристально посмотрела в его излучающие доброту глаза.
– Надо ли? – спросила она, сама задаваясь тем же вопросом. – Ты нужен друзьям, помогаешь им и наверняка увлечен работой. У нас с тобой разные интересы, разные жизни, но ведь это вовсе не означает, что, едва познакомившись, мы должны стать друг на друга похожи… – Она резко замолчала, поймав себя на том, что против воли говорит о них двоих, будто о влюбленных, и снова отвернулась.
– Конечно, не означает, – протяжно, исполненным некоего странного чувства голосом произнес Эдвард. – Я совсем не поэтому хотел бы кое-что изменить в своей жизни. А просто потому, что вдруг понял: это важно. Для той же работы, даже для друзей. Быть более развитым, не стоять на месте. Понял благодаря тебе, – более тихо прибавил он и, чему-то безрадостно усмехнувшись, произнес: – А ты говоришь, что ты обычный человек. Ты – все, что можно противопоставить обыденности и ординарности.
– Спасибо, конечно, – пробормотала Аврора. – Но, думаю, ты преувеличиваешь.
– Ничуть. – Напевая себе под нос, Эдвард продолжил рассматривать картинки в нише.
Аврора почувствовала, что, несмотря на внешнюю беззаботность, его что-то расстраивает – быть может, какие-то мысли или умозаключения. Либо воспоминание о неких личных неприятностях. От желания обхватить его за могучие плечи своими тонкими руками и утешить у нее закололо в кончиках пальцев. Чтобы не выкинуть столь неожиданный и смешной номер, она осторожно отошла на шаг в сторону.
Эдвард поднял указательный палец.
– Шопен!
Аврора кивнула.
– Конечно.
– Любишь классическую музыку?
– Шопена – обожаю. Это у меня тоже от бабушки.
Эдвард улыбнулся.
– Знаешь, я так ясно ее себе представляю, будто был с ней знаком.
– Хоть ее уже нет, она повсюду в этом доме, – с грустной улыбкой сказала Аврора. – Может, в этом секрет.
– Может. – Эдвард снова посмотрел на миниатюрную репродукцию работы Шеффера, рассеянно взглянул на соседний портретик и вдруг принялся изучать его с большим интересом. – А это случайно не твоя тезка?
– Да, она, – ответила Аврора, радуясь, что в ее библиотеке столь любознательный, хоть и принижающий свои достоинства гость. Пусть он пока не мог сказать, любит ли оперу, но Бартоли узнал тотчас же. И догадался, что с Шопеном должна соседствовать непременно Аврора Дюпен, в замужестве баронесса Дюдеван, известная большинству читателей во всем мире в основном как Жорж Санд.
– Ты не случайно повесила их рядом, – уверенно произнес Эдвард, подтверждая мысли Авроры. – Сказать по правде, я не знал, как она выглядит, но понял, что на таком малом расстоянии от твоего любимого Шопена имеет право висеть единственная женщина.
