гранаты.
— Ну, ты как на войну собрался! — усмехнулся Липкин.
— Я всегда готов — хоть на войну.
— Ладно, ладно. — Липкин торопился. — Надо съездить в Сороку. Отвезти срочное письмо.
Он сложил письмо и сшил его посередине белыми нитками. Крестик, сшитый на письме, надо было скрепить сургучом, но сургуча у Липкина не было.
— Мне не в первый раз быть гонцом, — хвалился Мийтрей. Небрежно козырнув, он вышел. Королев пошел за ним.
Вернулся Королев через полчаса.
— Я предупредил Мийтрея, чтобы по пути нигде не задерживался. Парень он ничего. Но немножко того… Может заглянуть к какой-нибудь молодой вдовушке…
…В школе собрались в основном женщины и дети. Из мужчин пришло всего несколько стариков. Липкин обратил внимание, что многие будто нарочно вырядились в какое-то невообразимое рванье, в такое грязное, словно собирались невод водить. Конечно, хорошей одежды у них не было, но ведь и старая одежда может быть чистой, аккуратно залатанной. На первом ряду с важным видом восседала толстая старуха с бородавкой на кончике носа. На ней был какой-то страшно грязный балахон. Липкин знал, что у этой-то старухи была одежда и получше, и потому он спросил:
— Чего же ты, бабуся, на себя такое рубище напялила?..
— А разве ты мне когда-нибудь получше одежду приносил? — огрызнулась старуха. Большая бородавка на широком ее носу задрожала.
— Не привозил и сегодня не привез. Но выстирать-то можно было. Воды в Карелии хватает.
— Для кого же это мне наряжаться? Для вас, большевиков, что ли? Да если бы я в шелка оделась, вы бы с меня все содрали, нагишом бы оставили, а шелка своим зазнобушкам увезли. Знаем мы вас.
— Не ходят наши зазнобы в шелках. Ни в своих, ни в чужих…
Липкин подошел к столу и начал свое выступление совсем не так, как собирался:
— Все, что мы имеем, все свое. Свое и чистое. Совесть у нас чиста, живем мы среди своего народа, боремся за дело своего народа. А у тебя, бабуся, — Липкин в упор смотрел на старуху, — даже слова не свои. Чужие речи ты повторяешь, речи врагов карельского народа.
Тетрадь с докладом так и осталась в кармане. Говорил о том, к чему пришел на основании своего жизненного опыта, что было его убеждением. Враг карельского народа, финский капитализм, ведет свою подрывную работу, оттачивает нож, чтобы вонзить его в спину молодой социалистической Карелии. Финским капиталистам нужны леса Карелии, ее природные богатства. Военщина белой Финляндии стремится отодвинуть границы к Белому морю и к Онежскому озеру, чтобы укрепить свои позиции и позиции капиталистического мира, готовящего нападение на Советское государство. У них есть деньги, у них имеется хорошо поставленная машина пропаганды и шпионская сеть, они умеют обманывать народ красивыми словами о братстве народов-соплеменников, о свободе. А что значит их братство и свобода на деле? Убийства, грабеж, жестокость по отношению ко всем тем, кто не желает подчиняться их власти. За примерами далеко ходить не нужно…
— Зато Ухтинское правительство дает людям хлеб! — выкрикнула с первого ряда бабка с бородавкой на носу.
— Да, хлеб, награбленный из скудных запасов Советской власти. Дает от имени Финляндии муку, купленную Советским правительством у Финляндии или через Финляндию и оплаченную золотом. Муку, купленную для голодающего карельского народа. Оно бросает эту муку карелам, как кости собаке, которую хотят научит лизать за это руку…
Что такое Ухтинское правительство? И кто в нем представляет карельских трудящихся? Никто. Оно состоит из финнов и карельских торговцев, живущих в Финляндии и являющихся карелами лишь по происхождению. Многие из них забыли даже родной язык. Они никогда не знали дум и чаяний, которыми живут трудящиеся карелы. Белая Финляндия стремится, чтобы самую грязную, самую постыдную работу сделали карелы, пытается повернуть карел против Советской власти. В отношении тех карел, которые хотят жить чужим трудом, это им удалось. Это та же классовая борьба, которая шла и идет во всем мире между эксплуататорами и эксплуатируемыми и в которой рабочий класс одержал свою первую великую победу, совершив три года назад Октябрьскую революцию. Это та же классовая борьба, которая шла и идет в Финляндии. Финский народ выступает против грабительской войны, он — за действительную свободу Карелии. Лучшие сыны его сражаются в рядах Красной Армии. Вместе с карелами, русскими — против лахтарей. Настоящими представителями трудящихся Карелии являются те, кто основали Карельскую Трудовую Коммуну…
Липкин подробно рассказал о решениях съезда представителей трудящихся Карелии в Петрозаводске. Рассказал о трудностях, вызванных тем, что четырнадцать капиталистических государств неоднократно предпринимали попытки задушить Советскую власть. Но Советская власть выстояла и выстоит впредь. Карельский народ решил строить свою новую жизнь в союзе и дружбе с Советской Россией. Не с той Россией, которая в царское время угнетала карельский народ, держала его в невежестве, а с новой Россией. Россией рабочих и крестьян…
Липкин говорил горячо и вдохновенно. Люди должны понять его, он же говорит как карел с карелами. Но сидевшие в школе почему-то боязливо озирались. Лишь некоторые смотрели с надеждой, на лицах большинства был испуг, а кое-кто смотрел на Липкина с открытой неприязнью.
— Есть вопросы? — спросил Липкин, закончив свою речь.
— А мы не признаем твою Советскую власть, как ты ее ни расхваливай, — ответила громко старуха с бородавкой на носу. — И спрашивать нам нечего. Пошли отсюда…
Народ расступился, пропуская старуху, и люди один за другим потянулись вслед за ней.
На дворе стояла тьма-тьмущая. Лишь подобно звездочкам светились огоньки цигарок. Королев исчез куда-то в темноте.
— Закуривай, — услышал Липкин шепчущий голос, и ему в руки сунули кисет. Липкин рассеянно свернул цигарку. Кто-то протянул ему зажатую между ладоней трубку, держа ее так, что свое лицо осталось неосвещенным. Наклонившись прикурить, Липкин услышал боязливый шепот:
— Уходи скорей, а то убьют. Тут полно мужиков с оружием.
— Спасибо за табак, — поблагодарил Липкин и, нащупав в темноте худую шершавую руку, крепко пожал ее.
Стараясь идти спокойно, он направился в дом Королева.
— Липкин? — Из темноты выступила стройная фигура Королева. — Куда ты пропал?
— Да вот нашелся.
В горнице Королева ярко горела большая керосиновая лампа. Окна снаружи были закрыты плотными ставнями, изнутри занавешены, черными шторами. Хозяйка принесла самовар, подала ужин и молча ушла. Королев запер дверь на крючок, достал из шкафа бутылку с какой-то похожей на слабо заваренный чай жидкостью.
— Самогон.
Королев хотел было налить самогон в чашку, но Липкин накрыл свою чашку рукой.
— Не хочу.
— Тогда я тоже не буду.
Убирая бутылку в шкаф, Королев объяснил:
— Нашли тут в одном доме, в соседней деревне. Хозяева сбежали в Финляндию.
— Здорово торопились. Даже самогон забыли, — усмехнулся Липкин.
Королев налил чай и сел напротив гостя.
— Советской власти здесь больше нет, — сказал он. — Удивляюсь, почему меня не трогают.
— Что ты советуешь делать? — спросил Липкин.
— Что? — Королев задумчиво вертел чашку на блюдце. — То же, что и раньше советовал. Но меня никто не послушался. Ты хорошо говорил на собрании, правильные вещи говорил. Но одних слов теперь недостаточно. Враг действует. И на силу надо отвечать силой. Надо установить жесткий революционный порядок. От него будет больше пользы, чем от слов.
У Королева был готовый план действий. На данном этапе, считал он, надо воздержаться от введения
