власти управлять военными, экономическими и прочими делами на территории всей Карелии до тех пор, пока всекарельский съезд, который будет созван после достижения победы, не изберет постоянные органы власти. Своим решением мятежники лишали полномочий как Временное правительство Карелии, так и находившиеся в Петрозаводске органы власти Карельской Трудовой Коммуны, и, видимо, они считали свой комитет настолько прочным, что даже не соизволили сообщить о своем решении в Петрозаводск и Суомуссалми. Таким образом, ни красное, ни белое правительства даже не знали, что они уже низложены.
— Из кого этот комитет состоит? — встревожился будущий царь Маркке.
Борисов перечислил, загибая пальцы:
— Ялмари Таккинен из Финляндии, Васили Левонен из Койвуниеми, Оскари Кивинен из Тунгуды. Кроме того, Васили Кирьянов и Микко Артсунен, оба из Тунгуды, как запасные члены.
Вид у Маркке был удрученный.
— Кто такой Оскари Кивинен? — спросил он. — Остальных я знаю.
— Это я, — ответил Борисов, многозначительно взглянув на Мийтрея: мол, брат, не задавайся, другие тоже не лыком шиты. Потом Борисов, он же Поринен, он же Кивинен, добавил: — Комитет будет утверждаться на собрании представителей в Кевятсаари, но это вопрос формальный.
Мийтрей наконец обрел дар речи и презрительно протянул:
— Временный Комитет. Действительно, он, видно, лишь временный.
Борисов счел ниже своего достоинства вступать в спор с Мийтреем. Мийтрей также выразил свое отношение к Комитету без слов, но весьма откровенно: разливая из фляжки спиртное, он наполнил стакан Маркке, Степаны Евсеева и свой, оставив стакан члена Временного Комитета Оскари Кивинена пустым. Тогда Маркке так же молча подал свой стакан Борисову, который словно в благодарность утешил Маркке, сказав:
— В Комитет могут быть дополнительно введены новые члены. Все зависит от того, как пойдут дела на местах и кто как себя проявит.
Однако, несмотря на разногласия, Борисов и Мийтрей были едины в выполнении общего поручения, полученного ими свыше: через деревню Совтуниеми проходили стратегические водные пути и зимние дороги, поэтому с военной точки зрения она являлась важным пунктом, где в первую очередь должно было произойти взятие власти мятежниками. Правда, ни Борисов, ни Мийтрей не могли точно назвать время выступления. Это должен был решить сам Маркке.
Ночью гости Маркке ушли. Мийтрей направился на север, а Борисов — обратно в ставку Таккинена.
Как только начало светать, сын Маркке, мальчишка лет тринадцати, побежал по деревне звать народ на сходку.
— Какая сходка? С чего это ни свет ни заря ее созывают? — дивились люди.
— Не знаю. Отец велел сказать, — отвечал парнишка, кутаясь в отцовский полушубок.
Маркке не занимал в деревне никакого поста и не имел права созывать собрание: это-то и удивляло и тревожило людей больше всего.
— Бабам тоже идти? — спрашивали парнишку.
— Не знаю, — отвечал он. — Отец, велел заходить только в те дома, где есть мужики.
Ваассилу Егорова на собрание не позвали. Он один лежал в жарко натопленной избе. Его бил озноб, силы словно вдруг покинули его. «Видно, скоро конец мне, — думал он. — Жаль, что так и не увижу, как в этом мире дела повернутся». Ваассила верил, что жизнь станет и светлее и лучше. Для того рабочие и крестьяне и взяли власть. Но слишком уж медленно наступала эта новая жизнь. А пока что народ жил хуже, чем при царе. И все это, конечно, льет воду на мельницу Маркке и ему подобных.
Невеселые мысли были у Ваассилы. Жена из Юмюярви не вернулась: пришедшие оттуда два милиционера передали, что она осталась на пару дней у родственников.
Сходку созвали в самой большой во всей деревне избе — в доме Степаны Евсеева. Когда собрались все мужики, Маркке пришел, сел за стол, взглянул на икону, висевшую над его головой, помедлил, потом, видимо решив, что собрались тут не для молитв, кашлянул и, прочистив горло, приступил прямо к делу:
— Уважаемый народ! Я попрошу тишины. Дело у меня к вам. — Но тут на глаза Маркке попались два милиционера, каким-то образом тоже оказавшиеся на этой сходке. — А вы… вы зачем здесь?
— Что это за собрание, если нам нельзя быть на нем? — спокойно спросил старший из милиционеров.
— На нашем собрании вам делать нечего! — заявил Маркке и взглянул на хозяина дома.
Тот помедлил, потом сказал:
— Ладно. Пусть сидят и слушают.
— Хорошо, — смилостивился Маркке. — Коли хотите — сидите, коли нет — уходите. Но знайте: на Кемь дороги вам нет.
— Что? Кто дал тебе право распоряжаться тут? — возмутился милиционер помоложе, но товарищ дернул его за рукав. Они должны быть осторожными: кое-кто из мужиков, пришедших на сходку, был с оружием.
— Милиционеры пришли сюда грабить нас, отнимать последний кусок хлеба у наших детей, — громко сказал Маркке.
— Врешь! — выкрикнул молодой милиционер.
— Молчать! Или убирайтесь! — гаркнул Маркке. — Вашей власти пришел конец. Кто вас звал?
— Погоди, погоди… — Милиционер постарше старался сохранить спокойствие. — О чем здесь речь? Вы что, замышляете мятеж против Советской власти?
— Против вас встает вся Карелия.
— Ну, на таком собрании нам действительно нечего делать.
Милиционеры поднялись и вышли.
— Ну как, отпустим их? — спросил Маркке. — Кто их звал?
— Пусть идут себе, пока не стоит их… Лишь бы в Кемь не пошли… — замялся хозяин дома.
— В Кемь они не уйдут, — уверенно сказал Маркке.
Вскоре с восточного конца деревни донеслось два выстрела.
— Вы что, уже убивать начали? — спросил чей-то испуганный голос.
— Пока не начали, но скоро, — успокоил Маркке. — С большевиками пора кончать.
Собравшиеся на сходку мужики успокоились, увидев из окна, что милиционеры идут по берегу на запад, в сторону к Юмюярви. Предупредительные выстрелы, которыми их заставили вернуться обратно, дали им понять, что Маркке не собирается шутить.
Маркке не стал ничего скрывать.
— К нам приходили два человека, — сообщил он. — Один из правительства Карелии из Финляндии, другой от нового комитета, который образован здесь, в наших краях. Они удивлялись, почему мы сидим сложа руки в то время, как вся Карелия поднимается на борьбу с большевиками…
В деревне появились многие из тех, кто в эти годы где-то скрывался. Все они были с оружием. Кое-кто попытался уйти из деревни и отправиться на восток, но их встречали предупредительными выстрелами. Из деревни не выпускали никого, даже тех, кто пошел проверять силки.
На третий день из Юмюярви вернулась жена Ваассилы. Она вошла в свою избу и тут же выбежала и начала голосить на всю деревню:
— Люди добрые! Идите сюда! Ваассилу убили! Ваассила умер!
Ваассила лежал на полу нетопленной избы, скорчившись и держась окоченевшими руками за живот. Никаких ран на нем не обнаружили. Лишь на шее был небольшой синяк. «Может, он упал с лежанки и задел за что-то шеей. Но почему он держался за живот? — удивлялись люди. — Ведь живот у него не болел никогда. Грудной болезнью он хворал…»
Тайну своей смерти Ваассила унес с собой в могилу.
Советская власть в Совтуниеми пала. Правителем Совтуниеми стал Маркке, которого сперва прозвали царем деревни, а потом вскоре дали прозвище «карельский царь». Немалый чин получил Маркке и у белых: он был сразу же объявлен командиром роты, хотя в его подчинении не было по-настоящему и взвода.
Ледостав в ту осень затянулся. Капризная и беспокойная река покрывалась льдом, лед чуть засыпало
