соответствующий боевой порядок. «Воздух!» — все врассыпную! «Артобстрел!» — вперед бегом, на что только способен. Выйти из-под обстрела — тоже по уставу.
Привал. Обед. С нами «сам» Королев, травит анекдоты про «медные котелки», про бывалых вояк. Жалуюсь — широкие у меня ноги, ботинки жмут. «Покажи», — говорит. Показываю. Восклицает: «С такими ногами тебя и пнем не собьешь! Молодец!» И к старшине: «Подобрать обувь курсанту Сукневу!» Обедаем вместе с командирами всех рангов у дороги на траве. По- суворовски! Портреты А.В. Суворова и других российских полководцев только выставили тогда в помещениях всех частей РККА.
В таких маршах в глухомань «староверческую» мы искренне уважали своих начальников, начиная с командиров отделений. За весь тот год у нас не было случая, чтобы курсант ослушался командира, нарушил воинскую дисциплину.
Мы гордились: приняли военную присягу. Слова там были такие:[2]
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, Дисциплинированным, бдительным бойцом, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников.
Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству.
Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
Теперь у нас боевое оружие, и тут же в оружейной — боевые патроны и гранаты на случай настоящей боевой тревоги.
За восемь месяцев этой гонки у нас отсеялся один Алагызов — ну не было от природы у парня необходимых данных на командира отделения: ни голоса, ни строевой подготовки. Остальные твердо решили: идти в армию «на всю жизнь»! Дисциплина, готовность идти «в огонь и в воду», снизу до верхов — абсолютные, с лихим апломбом, что ли! Фуражки одеты лихо, чуть набекрень. У нас не сапоги, а ботинки, но начищены до зеркального блеска. Все подтянуты, опрятны. Нельзя забыться ни на минуту. Однажды я сунул руки в карманы галифе, и доброжелательный наш комиссар школы старший политрук Волошин, прервав беседу, тут же приказал: «Курсант Сукнев! Встать! Выньте руки! Ещё раз — обещаю наряд вне очереди!» От неожиданности я резко вскочил и в душе был обижен, но дисциплина в РККА была железной.
На рубеже реки Великой, между Псковом и Островом, когда наши войска занимали здесь оборону в апреле 1944 года, я с командованием полка проезжал на лошадях, чтобы передвинуть полк на другое место, и вдруг заметил нашего… комиссара Волошина. Он был капитаном и комбатом. Я — его ученик — майор… Мы побеседовали минуту-другую и разъехались навсегда.
Начало 1940 года. Нас, выпускников полковой школы в звании сержантов, развозят по всему Забайкальскому военному округу. Меня провожал старший сержант Стригин. Мы посидели в ресторане на станции Шилка, заказали было по 100 граммов водки. Нам подали. Мы, подумав, попросили официантку унести спиртное: старшему сержанту и сержанту не дозволено вообще употреблять горячительное, тем более в ресторанах! Мы — эталон чести, достоинства и моральной чистоты РККА!
Тогда вступил на пост новый нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко. Всех командиров он заставил «сбавить вес» — бегать по кругу на физзарядках, хоть мороз под минус сорок на дворе, впереди своих подразделений. Тогда можно было сразу отличить по внешнему виду и форме комсостав и интендантство.
Кстати говоря, посмотрите на нынешних полковников и особенно генералов российских: немногие из них спортивного воинского вида, зато немало сверхвесовых пузачей! Чего не заметить в тех же США или ФРГ, где офицеры — спортивная элита армии.
В то время в казармах — земляных бараках у нас все стены были завешаны плакатами с выдержками из приказов маршала Тимошенко. Дисциплина и выучка в армии резко повысились.
Моё мнение такое. Кто не побывал в узде военной службы в полковой школе, тот уже, считай, наполовину посредственный командир. Этого не учитывает нынешнее российское военное руководство, выпуская из военных училищ неоперившуюся молодежь, которая командовать-то не умеет по-настоящему. Пример — боевые действия в Чечне. Полковники и генералы, как правило не проходившие такую кузницу учебных подразделений, как тогдашняя полковая школа, делали такие «ошибки», что оставалось только диву даваться. Служат такие не по призванию. Результат — неоправданная гибель их подчиненных. Даже мы, будучи сержантами, не допустили бы такого. Мы, сержанты, а потом курсанты военных училищ по призванию, уже на второй год войны стали командирами рот и даже батальонов, как автор этих строк. До высоты этих должностей в мирное время надо было служить лет десять…
А где же у современных кавказских «чудо-богатырей», полковых и прочих командиров, суворовская выучка? После почти пятилетнего высшего военного училища и академии? Можно ли вести колонны войск без головных, фланговых и тыловых охранений во время боевых действий?! Можно ли вести боевую технику колоннами без посылки вперед усиленных подразделений сапёров с миноискателями? Как можно во временных казармах располагаться на ночлег воинскому подразделению без надлежащих охранений: секретов, часовых? Это не ошибки, а воинские преступления, которые караются беспощадно военным трибуналом! Смотрел передачи о боевых действиях в Чечне и видел такие «фортели» командиров, что выключал этот «ящик» — невозможно было смотреть на полную военную безграмотность!
Не так давно у нас в Новосибирске в училище внутренних войск вручили выпускникам-лейтенантам дипломы… ЮРИСТОВ! Но теперь они и станут не командирами взводов, рот и батальонов, чего от них ждали, а ЮРИСТАМИ, негодными ни к строю, ни к боевым действиям. Они не прошли «естественного отбора», о чём я говорил выше.
Должен сказать также, что военный, настоящий командир, — это как поэт, художник, музыкант. Он рождается, а не делается. Считаю, что те, кто у нас были настоящие, перед войной оказались или в лагерях, или на том свете. Академик Арбатов как-то в телепередаче «Моя война» сказал, что наши офицеры были лучше, чем немецкие, а вот солдаты — наоборот. Или академик лжет, или он не знает войны. Стыдно было его слушать. У немцев, как я слышал, совсем по-другому подготовка велась. Родился мальчишка, и он сразу принадлежал вермахту, вступал в военизированные организации, где производился отбор. Есть задатки учёного — иди делай оружие. Если способности тактика — поступай в пехотное училище. И так далее. Мямля никогда не попадал в командиры взвода, как у нас бывало. Я за три года фронта хорошо узнал качества и немецкого солдата, и немецкого офицера.
На учениях девять человек из нашего взвода полковой школы стали помкомвзвода, я — старшиной пулемётных рот в 65-й Краснознаменной стрелковой дивизии, которой командовал тогда подполковник П.К. Кошевой, будущий маршал Советского Союза. Рядом Цогульский Дацан, в четырех километрах от станции Оловянная. Мы жили в полевых условиях. Длинный ров. Крыша, она же потолок из дерна. Нары дощатые, пол глинобитный. В матрацах набито душистое сено, отчего в такой «казарме» пахнет полем. Но здесь климат суровейший. Зимой в мороз подует сильный ветер, бросая горсти песка в лицо, отчего выступает кровь. Летом — жара сильнейшая. Но полежать в холодке — значит заболеть воспалением легких или фурункулезом, что я и нажил. Вечная мерзлота — на глубине полметра, что усложняло рытье окопов на стрельбищах и боевые учения возле сопки Семеновская, где в Гражданскую был разбит последний казачий отряд атамана Семенова…
Я много работал над повышением своего командирского уровня. Чья рота стала первой в дивизии на стрельбищах — наша! Кто прошел показательным строевым шагом мимо высокого командования — наша рота! От голоса подаваемой команды в строю зависит и настрой подразделения. У меня был голос настоящего кадрового командира, за что, помимо прочего, меня ставили в пример в дивизии после армейских учений под Читой.
В воздухе ощутимо повеяло приближением войны, даже в нашей страшной глухомани на брегах ледяной воды реки Онон. Начался призыв в военные училища. Я собрал своих парней: Алексея Егорова, Василия Фролова, Романа Плешкова, Николая Филатова, Андрея Мезенцева, Николая Клочкова, Клюева, Ивлева, Андрея Овсепяна, Ивана Никулина. Был здесь и мой старый знакомый — приятель Зиберт, который проживал в Чемальском санатории ВЦИК СССР в Элекмонарском районе, где его матушка практиковала врачом-терапевтом. Убедил почти всех идти в пехотное Свердловское военное училище! Только закончив общевойсковое училище, можно стать на армейские высоты. Почти все согласились и подали заявления командованию. Роман Плешков — в летное училище… Вася Фролов отказался — он уехал в отдельный пограничный батальон старшиной.
В Свердловске нас в училище приняли с помпой: хоть сразу прикрепляй на петлицы по два лейтенантских «кубаря»! Зачеты сдали с блеском! Я и Клочков стали старшинами- курсантами. Я — 11-й пулемётной роты. И снова соревнования: чья рота лучшая, самая боевая. Из 120 курсантов пулемётной роты около 90 прошли строй в полковых школах. Остальных пришлось «подтягивать». Самые трудные неучи начали понимать, что сделали ошибку, решив тянуть лямку военного всю жизнь. Кто-то и из других рот подавал рапорт о переводе в армейские роты рядовыми… Понятно, новичкам, кто поступил впервые в армейскую среду, в училище было трудновато, но не нам.
Я в свободное время брал книжки из библиотеки училища и читал, читал. Роту свою 11-ю пулемётную так выпестовал, что она стала образцовой в училище. Конечно, в Свердловске лучшими были мои однополчане по Сретенску и Дацану.
Пролетел год в учениях, больше теоретических: материальная часть пулеметов, орудий, хождение по азимуту, деривация, девиация, работа с военными оптическими прицелами и т. д. Изучали теорию военного искусства, особенно наших русских полководцев, их биографии и баталии. Мой командир роты старший лейтенант Тертичный был доволен: рота, даже следуя в столовую, проходя мимо начальства, дает такой строевой шаг, что можно на парад на Красную площадь. Тогда я убедился еще раз: от четкости, бодрости в голосе командира зависит успех и строя, и боя!
— Строевым!.. — Рота бухает сапогами враз. Иду мимо комбата — майора. Рука к козырьку (пилотке) и доклад — куда и кто.
Ещё одно достоинство было у меня: пение. Мальцом еще в Усть-Чарышской Пристани на Оби я переболел корью, потом в Бийске скарлатиной. Потом появился голос — крепкий, звонкий. Была и наклонность к музыке.
В Сретенске, бывало, идем строем ротой по горо-ду. Ломкомвзвода Стригин командует: «Сукнев, запевай!» И даю голосом такой тон, что строй подхватывает дружно и в ногу: «Пала темная ночь у приморских границ, лишь дозор боевой не смыкает ресниц!..» Когда слушаешь нынешний строй, хоть и в училище, — это разнобой, галдение, но не строевая песня с боевым задором.
Идем из столовой — у училища сам начальник. Тут уж надо покрепче! «Строевым!» И… «Руби ногой!» — это был верх строевого шага, который нынче забыт.
Война… Все закрутилось, как в фантастическом смерче. 22 июня застало нас в училище, в пригороде Свердловска Уктус-городке, у озера Уктус. Чудесное, живописное место. Прослушали у столба с репродуктором-«тарелкой» выступление по радио В.М. Молотова. Тотчас начальника училища завалили рапортами об отправке на фронт: разбить врага окаянного, и все тут! Потом пришло отрезвление…
В стенах училища формировался полк для фронта под Москву, из бывших красных партизан и коммунистов. Коммунистический полк. Ко мне подошел товарищ моего отца по партизанской войне против колчаковщины в Гражданскую. Узнал меня. (Фамилию его я забыл.) Он был моложе моего отца и попал добровольцем в полк:
Такие коммунистические полки формировались по всей стране. Их вооружение: винтовки, пулеметы «Максим», РПД, ПТР, гранаты. Одеты в летнее обмундирование, в пилотках. Но все в сапогах, в отличие от линейных частей в ботинках и обмотках. Это они своей жизнью остановили чудовищную машину гитлеризма на полях сражений, идя в атаки с винтовками наперевес. Они, коммунисты, труженики полей и заводов!
Уктус-городок. Вечерняя поверка. Курсанты в строю. Перед строем батальона стоят чины из училища и военного округа. Читает один из них, в форме НКВД, приказ И.В. Сталина о расстреле командования Западного особого военного округа, Героя Советского Союза Павлова, командующего, и следом его командиров. У нас устали ноги стоять по команде «смирно», а все нет конца списка расстрелянных «изменников родины», командиров и комиссаров. Список был под триста человек… Отбой!
У нас в голове сумбур. Как так, расстрел всего командования военного округа?! Не может быть. Ведь это кадровые командиры…
Война разгоралась не в пользу наших войск. Гитлеровцы прямо-таки пёрли на многих направлениях. Нам не понять: почему так много наших пленных? Почему отступают, ведь «Красная Армия всех сильней…». В голове — ералаш. Идет война, а у нас шли учения по тактике боя, которая нам вряд ли понадобится в настоящих боях; проходили боевые стрельбы, изредка объявлялись учебные тревоги, проводились даже эстафетные соревнования…
