Токарев улыбнулся мягкой пасторской улыбкой:
– Главное, чтобы верили вы. Без веры никакое лекарство не помогает.
– Ах, как вы справедливо заметили! – восхитилась Прахова. – Вера! Вера – это главное! – Она переставила стрелки и снова завела будильник. – Необходимое напоминание. Гомеопатия действует, только когда принимаешь регулярно. В моем возрасте, знаете ли, современные средства слишком радикальны, надо соблюдать осторожность. Мой первый муж – он был певец – всегда говорил: крупинки могут не принести пользы, но зато они не могут принести вред!.. Я очень болтлива, да? Нет-нет, не отрицайте, я вижу по вашему лицу. Впрочем… возможно, это мое качество вам и нужно?
«Еще бы! И будьте покойны, я им воспользуюсь!»
– Антонина Валериановна, позвольте быть с вами откровенным.
– О, разумеется!
– Что за человек ваш сосед – Миркин?
Казалось, она поднесла к глазам лорнет:
– В каком смысле?
– Ну, хотя бы… заметно было, что он живет не по средствам?
– Ах, Боже мой, в наше время так трудно понять, кто на что живет! Может быть, с его точки зрения я жила не по средствам. Настя вон говорит, что я мотовка, в антикварном магазине, вероятно, думают, что у меня тут Лувр, а я считаю, что во всем себе отказываю. Посудите сами, ничего ценного уже нет, все ушло в комиссионный. Придется продавать дачу, мой третий муж оставил мне дачу в Тарасовке, он был по медицинской части, впрочем, это не важно… Нам с Настей, конечно, немного надо, но пенсия такая маленькая…
– Ну а Миркин? – деликатно перебил Токарев.
Хлоп – опять лорнет:
– Твердо ничего сказать не могу… Но он часто пил коньяк, это ведь дорого?
В интонации плеснула столь святая наивность, что Токарев невольно прислушался. И внутренне перешел с Праховой на «ты».
«Знаешь ты со своей Настей, почем коньяк. И в марках небось разбираешься! Лукавая бестия. Зайдем с другой стороны».
– Насколько понимаю, вы знаете Бориса Миркина почти с детства?
– Ну конечно! Они появились в квартире… сейчас припомню… при втором моем муже – он был по коммерческой части, из очень известной в свое время семьи, наверное, вы даже слышали… впрочем, это не важно. Да, так вот Борис Миркин… Странная нынче пошла моло дежь, не правда ли? Дикие привычки и совершенно без моральных устоев. Я, разумеется, не имею в виду вас, а… например, Борис. Мать была работящая женщина, об отце сказать не могу, отца, извините, не имелось, а мать такая скромная, безотказная – бывало, все что ни попросишь, целый день в хлопотах, и без претензий, подаришь ей старое платье, она и рада…
Токарев попытался пробиться сквозь словесный поток:
– Сколько лет было Борису, когда они здесь поселились?
– Это я вам скажу совершенно точно – девять. Девять лет, у меня отличная память. Вы хотите услышать, какой он был прежде?
– Ну, в двух словах, чтобы понять его путь.
– Ах, как трудно что-нибудь понять! Он был послушный мальчик и такой хорошенький – сейчас невозможно поверить, правда? – только очень худой. Настя вечно подкармливала его на кухне, я думаю, у него были глисты, и потом он рано начал курить…
– Он помогал вам по хозяйству, как и его мать?
– Право, это трудно назвать помощью, отдельные поручения: сбегай, принеси, я не могу пожаловаться, он был услужлив, но они с матерью были заинтересованы в этом больше, чем я, вы понимаете? При их нищете…
– А позже как складывалась судьба Бориса?
– Увы, увы. Не раз я его предостерегала, и вот как печально все кончилось!
– От чего вы его предостерегали?
«Неужели наконец что-то путное?»
– Женщины! – произнесла Прахова с трагическим жестом. – Женщины, девушки – без конца…
– Они бывали здесь?
– О да, это случалось. Но нельзя сказать, чтобы демонстративно, все-таки он конфузился. Бывало, ничего не успеешь разглядеть: платье мелькнет – и все.
«Опять пусто-пусто».
– То есть ни одной из них вы не знали.
– Помилуйте, я не стремилась к подобным знакомствам! Я предлагала Борису прекрасную партию – внучка моей подруги детства, из благородной семьи, ее дед… впрочем, это не важно.
– Возможно, ваша домработница сумеет кого-нибудь описать?
Прахова кокетливо погрозила пальцем:
– О, как в вас чувствуется детективная жилка! Невольно всплывает в памяти Порфирий Петрович… Вы читали «Преступление и наказание» Федора Достоевского?
Токарев нетерпеливо дернулся.
– Ах, да, я болтлива, болтлива, но это извинительно – старая одинокая женщина, и вдруг столь интересный собеседник… Настя, Настя!
Из-за ширмы прямо рядом с Токаревым возникла хмурая Настя.
– Скажи-ка, милая, – обернулась к ней Прахова, – из тех девиц, что посещали Бориса, ты помнишь кого-либо отчетливо?
– Слава Богу, нет. А нонешний год вообще не поймешь: все как есть в брюках, волос короткий, вроде девка, а вроде и парень.
Решив отбросить окольное кружение, Токарев спросил обеих напрямик:
– Кто из мужчин захаживал к Миркину?
– О, довольно много каких-то… верно, Настя?
– Да уж немало.
– Самые разные люди, и, признаться, кое-кто мне очень не нравился – обтрепанные, нетрезвые… но у не которых был приличный вид, верно, Настя?
– Только мне и делов, что их разглядывать, какой у них вид. Пойду я, как бы молоко не сбежало, – и растворилась.
– Настя несколько грубовата, – извинилась за нее Прахова. – Тридцать лет она у меня и все, как видите… Так на чем мы остановились?
– Вы собирались рассказать о знакомых Миркина, – мобилизовал Токарев остатки любезности.
– Да-да, знакомые. Но что же именно рассказать, я, право, теряюсь.
– Припомните для начала, кто навещал его чаще остальных.
«По-моему, это я уже теряюсь. Сейчас бы действительно кофейку, или даже коньяку рюмашку…»
– Если вы имеете в виду друзей, то настоящих друзей у Бориса не имелось, нет, все так себе – приятели, собутыльники. Он не делился со мной, но это как-то ощущается, вы понимаете, ходило сюда много каких-то… и все разные… Месяца три назад зачастил юноша в очках и с окладистой бородой по имени Юра, нет, скорее, Слава… Чрезвычайно странная мода распространилась среди молодежи, вы не находите? Я говорю, Петра Первого на вас нет, он бы всех живо обрил… Этого я видела много раз, и он никогда не вытирал ноги, мне кажется, что он…
Зазвонил будильник, последовала процедура приема гомеопатии.
Токарев, не скрывая нетерпения, подсказал:
– Вам кажется, что он…
– Я хочу сказать, что этот юноша вызывал у меня подозрения, это же безобразие – никогда не вытирать ноги… А еще один вечно носил берет, в любую погоду – вероятно, был плешивый – и приходил всегда очень поздно… Говорят, его недавно переехал трамвай.
Угнетенный лавиной пустословия, Токарев встал, сделал несколько шагов по комнате, опасаясь задеть какую-нибудь рухлядь.
– Кого переехал трамвай, можно не вспоминать.
– Да? – Прахова живо поднялась следом и оказалась против Токарева по другую сторону рояля. – Ах, право, так у нас ничего не получится, это мне затруднительно. Перебирать всех посетителей Бориса – никакого здоровья не хватит. Сделайте одолжение, объясните, кто персонально вас интересует, а я расскажу все, что смогу.
– Но, Антонина Валериановна, я и пришел за тем, чтобы вы рассказали все, что сможете, – Токареву никак не удавалось захватить инициативу.
– Позвольте, я не совсем понимаю. Вы арестовали Бориса за спекуляцию?
– Да.
– И вы обратились ко мне за помощью, чтобы обнаружить его сообщников? Тех, кто продолжает действовать?
– M-м… Нам хотелось бы лучше узнать его окружение. «Все-то ты понимаешь, лукавая старуха, но битый час водишь меня за нос».
– Ай-я-яй, молодой человек!.. – укоризненно пропела Прахова. – Простите, ваше имя-отчество?
– Михаил Константинович.
– Так вот, дорогой Михаил Константинович, не хитрите вы со мной. Мне прискорбно за Бориса, что все так случилось, он был хороший мальчик и даже чувствительный, однажды, помню, я подарила ему канарейку на именины, она скоро погибла от какой-то инфекции, и он неделю ходил как пришибленный. Из-за птички! Он вообще питал слабость к разной живности, но от нее такая грязь, вы понимаете, нельзя было разрешать… Да, так о чем мы говорили? Ах, да, пусть эти люди, которые его погубили, получат свое! Я никогда не занималась доносами, но вам готова помочь от души! – в голосе Праховой взыграл пафос.
– Рад слышать, – устало произнес Токарев. Старуха оперлась на рояль, придвигаясь к нему:
– Но если вы не хотите быть откровенным, то почему я должна доверять вам чужие тайны?
– Вы меня неправильно поняли…
– Нет-нет, я вас поняла, вы зачем-то сбиваете меня с толку. Покажите мне фотографии или опишите, кто именно вам нужен. Если я видела, то я тотчас вспомню, у меня отличная память.
«Что я принесу Знаменскому? Чем помогу Зиночке с Сережей? Я ни на что не годен, мне не справиться с этой горой в бархатном халате…»
Жжение под сердцем усилилось. Миша Токарев в изнеможении сдался и отбарабанил оба словесных портрета.
Прахова выслушала с глубочайшим вниманием, ловя каждое слово. Помолчала и поклялась торжественно:
– Нет! Определенно нет! Такие люди к Борису не приходили. Мне очень жаль…
Токареву оставалась последняя надежда:
– Антонина Валериановна, у второго вашего соседа были общие знакомые с Миркиным?
– О, нет! Это диаметральные люди.
– Когда его лучше застать?
– Серж сегодня утром уехал. Он, бедняга, в вечных скитаниях.
«Тьфу ты! И здесь непруха!»
– А кто он по профессии?
– Геолог. И по таким все далям странствует. То на Лене, то на Алдане… Ужасно!
– Ужасно… – машинально повторил Токарев. – Извините, замучил вас расспросами.
– Ах, что вы, мы так чудесно побеседовали! Я получила искреннее удовольствие! – рассыпалась хозяйка, провожая его в переднюю, и тут придержала за локоть: – Послушайте, Михаил Константинович, не устроить ли в нашей квартире засаду? Вдруг вы кого-нибудь схватите, так было бы интересно!
– Абсолютно ни к чему! – Токарев заспешил на воздух и попрощался уже с лестницы, кое- как.
Этажом ниже он начал тихонько рычать. Не задалось у него дело Миркина. С первых шагов не задалось! И теперь, когда от него особенно ждут хоть какой-то зацепки, что он предложит? парня, не вытиравшего ноги? или которого задавил трамвай? дохлую канарейку?
У-у-у… Они небось сейчас потешаются над ним – Прахова с Настей! Разлетелся вызнать всю подноготную, а отъехал не солоно хлебавши. Кстати, молоком с кухни не пахло. Никуда Настя не уходила. И на зов хозяйки не приходила. Во все время их разговора хоронилась где-то в комнате… угрюмое чучело!
По мере удаления от квартиры Миркина Миша Токарев все яснее понимал, что ему попросту зажужжали голову. Он принялся рыться в словесном хламе, который извергла Прахова. Нашел несколько фраз, достойных анализа. Она с тайным удовлетворением сообщила об отъезде соседа-геолога: старуху устраивало, что Токарев не увидится с парнем. Она не дала ни единого конкретного ответа на вопросы о связях Миркина. Но – но! – сумела получить таковые ответы от Токарева! Как она домогалась услышать, кем именно интересуется следствие! Зачем? Старческое любопытство? Сочувствие к выросшему на глазах мальчонке и боязнь повредить ему? А может быть, надежда предупредить сообщников?.. Шут ее разберет. Но ей было нужно, нужно добиться откровенности Токарева. Клещами готова была тянуть за язык!
И Миша Токарев поддался ее ухищрениям. Выдержанный, терпеливый и въедливый Миша Токарев. Верхним чутьем улавливавший фальшивки в безупречных бухгалтерских документах. При нужде – мастер личного сыска, которого мало кому удавалось «срисовать» или «стряхнуть с хвоста». Отличный оперативник БХСС Миша Токарев потерпел поражение от вздорной старухи, окруженной вздорными допотопными этажерками. Не он получил от нее информацию, а она от него!
Даже благостная маска сползла с физиономии Токарева, когда он до конца осознал свой позор. Только и утешало, что приметы шантажиста и его подручного ровным счетом ничего не сказали Праховой. Тут уж Миша глядел в оба и твердо уверился, что ни тот ни другой соседке Миркина не знакомы.
Однако зачем ей требовалась информация? Каковы истинные отношения, связывающие ее с Борисом? Их характер? Глубина? Что-то здесь крылось, что-то заслонялось нагороженными ширмами. А если допустить…
Но тут Токарев вошел в Управление, и то приятель окликнул, чтобы рассказать смешную байку, то встретилась бывшая жена, ныне вызывавшая в Мише судорогу неприязни, то (чтобы уж покончить с соседями) он занялся уехавшим геологом, – и начавшее копошиться полу-сомнение, четверть-подозрение против Праховой расплылось и смазалось.
В кабинете Пал Палыча Токарев появился в разгар обсуждения, какие правила жизни установило для Кибрит начальство, пока история не завершится.
Миша послушал-послушал и негодующе воздел руки:
– И это – обеспечение безопасности?! Эти вшивые предосторожности?!.. Зинаида Яновна, вам надо уехать в надежное место! Немедленно!
– Тогда уж вместе с вами, Пал Палычем и Шуриком, – нахмурилась Зиночка. – Позже туда переберутся другие сотрудники с семьями, которые боятся уголовников, – и отвернулась к Знаменскому: – Скажи, его сообщение с Миркиным… оно возможно?
– Маловероятно.
– Возможно! – запальчиво возразил Токарев. – У меня был случай, и сколько ни бились, канал связи работал!
Знаменский кивнул: случаи бывали.
– Сегодня на допрос заберу Миркина сюда и оставлю во внутренней тюрьме, – решил он.
– Хоть шерсти клок, – проворчал Миша и уселся на диванную пружину.
Присутствие дамы замкнуло ему уста, готовые изрыгнуть проклятие, но определенных телодвижений и гримас избегнуть не удалось. И он первый засмеялся, оправясь от неожиданности.
– Вы изменили прическу, – заметил он, когда Кибрит собралась уходить.
– Бравада перед лицом опасности. – Зиночка бодро улыбнулась и продемонстрировала классический реверанс.
Оставшись одни, мужчины помолчали. Токарев вспомнил, что Пал Палыч ждет доклада.
– Я застал только Прахову. Ничего не сказала и не скажет. А сосед Миркина – тот румяный парень – он геолог. И, по-видимому, часто ездит в районы приисков.
– Гм…
– К тому же сегодня утром спешно отбыл. Я звонил на работу – узнать, когда вернется. Там мне к слову сказали, что он попросил ускорить командировку, которая намечалась только через неделю.
– Гм…
Они еще немного поговорили о геологе и о Миркине. Требование шантажиста протереть весы недвусмысленно указывало на золото-сырец. Экстренно проведенная экспертиза подтвердила: да, Миркин взвешивал дома шлих.
Но вряд ли он покупал золотой песок для себя – не тянул на крупного дельца. Очевидно, посредничал только, получая от подлинного покупателя комиссионные – «парное».
К тому же выводу склонялся и Приезжий. При всей недалекости Чистодела был он хитроват, по-своему пре дусмотрителен и впрямь немало знал о Борисе Миркине (в частности, проследил, где тот живет, видел Настю, слыхал кое-что о Праховой).
Приезжий быстро и сноровисто «выпотрошил» его. Понял, что сам барабанщик нового купца подыскать не в состоянии не то что за три дня, но и за три года. И посему единственный скорый способ сбыть товар – добраться до купца, имевшего дело с Миркиным.
– Едем на квартиру к твоему приятелю, – объявил он.
– Зачем? – вытаращился Чистодел.
– Некогда мне, понял? Работать надо напролом. Соседей трясти.
– Да влетим же!
– Не влетим. Есть у меня липовый мандат. Сгодится.
– Ох, рискованно…
– Цыц!
– Ну хоть вперед покушаем?
«Покушаем, дорогой. Выпивка тебе удивительно на пользу».
…Они покуривали в подъезде наискосок от старого дома, куда влекло Приезжего охотничье чутье.
«Удобное местечко. Отсюда все видно, а в случае чего – сквозной ход во двор».
– Вон та дверь, третий этаж, правая квартира, – указал Чистодел.
– Ясно. Первым идешь ты.
– Хо-хо! – почесал в затылке барабанщик. – А если засада?
– Именно потому. Рассуждай: зайду я, «руки вверх», пощупали, на брюхе золото. Все. Теперь смотри, заходишь ты, спрашиваешь: «Здесь ли жил Боря Миркин?»
– Зачем?! Я мосгаз или жэк, чего-нибудь проверить…
– А там милиция? Какой ты жэк? Как тогда выкручиваться? Ты же умный мужик, ты соображай.
– Вот я и соображаю: спрошу Миркина, а мне – «руки вверх»…
– Так на здоровье! Ты чистенький. Слушай, какая легенда. Познакомился ты с Борей в пивной и по пьяному делу одолжил он тебе десятку. Сейчас ты зашел в пивную, а какой-то парень говорит, забрали Борю. Ты спросил, где он живет, и принес долг. Думал жене отдать или мамаше. Честный человек, понимаешь?
– Честный человек… Это, пожалуй, ничего. Погодите, – спохватился он, – да ведь у
