Шантаж

соответствовал портрету, нарисованному Токаревым.

– Ну что ж, если вы гарантируете секретность… Прошу.

Вошли.

– Старые люди – старые вещи, – пояснила она, видя, как забегали глаза Приезжего. – Настя, милая, передвинь ширму.

Вдобавок ко всему, что и так поразило Приезжего дворцовой, по его мнению, роскошью, в обозримое про­странство был включен сияющий рояль, завершивший обстановку парадной гостиной.

Разумеется, Приезжему доводилось лицезреть не толь­ко приисковые халупы или стандартные новостройки. Случалось, заносила его судьба и в богатейшие дома, где интерьер во всеуслышание кричал, что госбанком тут попросту подтираются. Но то были интерьеры «иного поколения», интерьеры-выскочки. У Праховой же овеяло его душу чем-то невиданным, музейно-ностальгическим.

Смешения антикварных стилей (от трех мужей) он не уловил. Ему и в голову не пришло, что окружающее похоже на безграмотную декорацию, перегруженную рек­визитом.

Как деревенский мальчишка в барских покоях, взи­рал он на круглый стол черного дерева, упиравшийся в пол львиными лапами, а в центре увенчанный лампой, ножку которой обвивал бронзовый (львиный же, вероят­но) хвост. Вокруг стола парковались такие же черномазые кресла и тоже на лапах и обитые лиловой материей, названия которой Приезжий не придумал бы и под пыткой (да может, оно уже и утрачено в век синтетики).

А по периметру гостиной, выгороженной из странной этой комнаты-зала, хороводились комоды с резьбой; шка­фы, в дверцы которых ловко были всобачены из дерева другого цвета сцены то ли придворной, то ли рыцарской жизни; хрупкие этажерки, выдерживавшие однако вес лаковых шкатулок, фарфоровых и хрустальных ваз.

А потолок – мать честная! – где-то прямо в поднебе­сье, и на нем балуются голозадые с крылышками амурчики, не сильно даже и закопченные.

– Так жили когда-то все культурные и обеспеченные люди, – улыбнулась Прахова, довольная произведенным впечатлением.

Приезжий спохватился, что выбивается из роли:

– Нас интересуют друзья и близкие знакомые Миркина. Вы, наверное, много бываете дома, видели, кто приходил…

– Присаживайтесь, молодой человек. Думаю, разго­вор будет длинный.

– Мерси, – поддавшись салонной обстановке, по­благодарил он, несколько озадаченный тоном превос­ходства, который взяла старуха. – Однако обстоятельства заставляют, знаете ли, спешить.

– Не спешите, голубчик, в вашем деле спешка не всегда уместна… Не могу сказать, что определенно ждала подобного визита, но я вам рада.

– Очень приятно. – Приезжий достал блокнот и ка­рандаш. – Какие у вас были отношения с Миркиным?

– Самые отличные. Он вырос у меня на глазах.

– Значит, вы в курсе, кто его друзья и прочее? Не было, к примеру, зубных врачей или техников?

– Насколько догадываюсь, вас интересуют люди, покупавшие у Бориса золото.

– Вы их знаете?!

– Ах, как вы торопитесь, как торопитесь!

Приезжий положил карандаш и, отключившись от амуров и львиных лап, приказал себе мобилизоваться. И, во-первых, действительно не гнать лошадей. Это не экспертша. Старуха мягко стелет, но какая-то она… взор орлиный, лишнего слова не вытянешь… кремень-старуха, и нечем ее взять за горло – кроме как рукой. Но тогда надо учитывать Настю: маячит где-то поблизости. Не расставаясь с половой щеткой.

А во-вторых, держать в уме то, что на минуту-две вытеснили здешние неожиданные красоты: и старуху и Настю наверняка уже расспрашивали о связях Миркина. Правда, Чистодел клялся, что те Бориса не выдадут, он, дескать, имел к ним доверие. (Но по той же причине он и Приезжего отговаривал соваться к Праховой). Надо вне­сти ясность.

– Те сведения, что вы сообщили следствию, надо сказать, недостаточны.

Прахова прижмурилась хитро:

– Вы имеете в виду нашу беседу с Михаилом Кон­стантиновичем?

– В частности, – согласился Приезжий, опасаясь, что его берут на пушку.

– Михаил Константинович мне не понравился, – хмыкнула Прахова. – Не располагал к откровенности.

– Очень, очень надеюсь, что мне повезет больше! – в эту фразу Приезжий вложил максимум доступного ему обаяния.

Прахова снова прижмурилась.

– Возможно, – протянула она. – Я всегда предпочи­тала брюнетов.

«Этак разговор получится длиннее длинного. Может быть, старуха развлекается от нечего делать?»

– В целом вы мне нравитесь, – продолжала Прахо­ва. – И внушаете доверие. Но для полной уверенности… как ваша фамилия?

– Пархоменко. Сергей Сергеевич, – представился Приезжий, начиная внутренне яриться.

– Не покажете ли еще раз свой служебный мандат?

– Мадам, это смешно! – Он достал удостоверение и снова мельком показал его. – Не хотелось беспокоить пожилую женщину, поэтому я пришел сам, но если у вас мания бдительности, вас вызовут на Петровку. И мы поговорим там!

– Нельзя ли поближе, голубчик? – невозмутимо про­говорила мадам.

Приезжий поднес удостоверение к глазам Праховой. Та сноровисто придержала его рукой, попробовала ног­тем фотографию и хихикнула:

– Документик фальшивый.

Приезжий выдернул удостоверение, отступил.

– Вы меня оскорбляете при исполнении служебных обязанностей! – рявкнул он.

– Всем вы хороши, вот только манеры, манеры… Настя, телефон!

Тотчас под левой рукой хозяйки возник аппарат.

– Я ведь могу легко проверить, – она опустила ла­донь на трубку.

Не хотелось Приезжему устраивать побоище с двумя бабами, ох, не хотелось. Чутье подсказывало ему, что Прахова что-то знает, чего угрозыску не сообщила. Одна­ко какую игру ведет старуха сейчас?

– Мадам, – пригасив тяжелыми веками полыхание кавказских глаз, произнес он умиротворяюще, – вы толь­ко отнимаете у меня драгоценное время!

Прахова, пристально наблюдая за гостем, на ощупь набрала 02.

– А ну прекрати свои штучки, старая стерва! – ски­нув все личины, волчьим приисковым голосом прика­зал он.

И двинулся к Праховой, готовый уже ко всему ради поставленной задачи… Но только не к тому, чтобы уви­деть нацеленный на него пистолет.

Крайнее изумление Приезжего и победительное торжество Праховой заполнили наступившее молчание. Но вот она насладилась эффектной сценой и нарушила паузу:

– Сядьте на место, голубчик, и поговорим о деле. Миркин работал на меня.

– О-о-о!.. – произнес Приезжий, веря и не веря.

– Люблю отчаянных молодых людей, – причмокнула Прахова. – Доля риска разнообразит жизнь.

Зазвонил будильник, Приезжий вздрогнул.

– Садитесь, садитесь, это гомеопатия.

Он сел, настороженно следя, как старуха, отложив пистолет, принимала свои крупинки.

– Вы верите в гомеопатию?

– Извините, мадам, я верю только в себя и в налич­ные деньги.

– Стало быть, и в меня не верите?

– Я показал вам удостоверение, которое вы сочли фальшивым. Вы мне – пистолет. Этого достаточно для обоюдного доверия?

– Возможно, вы считаете, что милиция выпросила в музее бельгийский браунинг, всю эту обстановку и меня в придачу и решила перед арестом устроить вам малень­кий розыгрыш? Ай-яй, такие умные глаза и такие глупые мысли…

Приезжий рассмеялся:

– Уговорили… Мадам, я у ваших ног!

– Очень мило. Кстати, меня зовут Антонина Валериановна. А вас как величать, «товарищ Пархоменко»?

– Что в имени тебе моем? Как сказал какой-то поэт. По-моему, дело сказал… Зовите Володей.

Параллельно светской болтовне ум Приезжего впи­вался в новую загадку: кто она? перекупщица или матрасница? От этого зависела цена.

Матрасниками называют ту разновидность купцов, которые просто скупают и накапливают, накапливают – ради самого накопительства.

Пожалуй, матрасница, думалось ему. Только нетипич­ная. Матрасник – скряга, лишней копейки не потратит, порой только что не нищенствует. Прахова же явно жила припеваючи.

– Володя… Владимир… – раздумчиво пробовала Пра­хова на язык. – Лучше Вольдемар, согласны?

– Как вам больше нравится.

– Вы когда-нибудь бывали у Бориса? Не помню, чтобы я вас видела.

«Вольдемар» уже не имел нужды скрытничать:

– Мы с ним не были знакомы.

– А-а, значит, кто-то был между?

– Да, болтался один – с дырявой головой.

– Эти длинные цепочки, Вольдемар, довольно опас­ны. Всегда найдется слабое звено.

– От посредников не избавишься, Антонина Валериановна. Нас с вами напрямую свел только случай.

– Будем надеяться, счастливый. Хотите кофе?

Приезжий хотел. И Настиными заботами был вскоро­сти доставлен сияющий кофейник и все прочее для ус­лаждения души. Атмосфера установилась почти семейная.

– Вам у меня нравится?

– Немного непривычно, – признался «Вольдемар», – Особенно потолки.

– Да, голубчик, четыре метра двадцать сантиметров. Дом строил мой отец, когда-то семья занимала весь этаж. С семнадцатого – лишь эту квартиру, а потом нас еще уплотнили. Вы небось и не слышали подобного слова?

– М-м…

– Теперь – лишь одна комната. Последний бастион, который и обороняем вдвоем с Настей.

– Ей можно доверять?

– О, абсолютно! Настя прекрасного происхождения. Ее отец был денщиком у атамана Дутова. Единственная родная душа. А у вас – семья, родители?

– Никого. От прошлого – только пепел.

– Бедный! Еще чашечку?.. И возьмите печенья.

Печенья Приезжий взял, но занимало его другое:

– Антонина Валериановна, давно вы это… по золоту?

– После третьего мужа остались кое-какие знакомые, вот и занялась. Вы удивлены? Но не носки же мне вязать, как вы полагаете? – задорно тряхнула она головой.

– Да, видно, не по вашей части… Честное слово, жаль, что поздно родился. С какой женщиной я мог быть знаком!

– Без лести, Вольдемар, без лести! – погрозила Прахова пухлым пальцем, весьма, впрочем, доволь­ная. – Что было, то прошло… Ах, Боже мой, как давно я в последний раз была в Париже!.. Но я еще там пожи­ву! – как бы с угрозой кому-то повысила она голос. – Погуляю по Елисейским полям, подышу парижским воздухом!

Приезжий опешил. Или старуха «того»? Она в Пари­же – бред собачий. Ему вспомнился Чистодел, грязная пивная. Пора бы тут закругляться, если Прахова действи­тельно собирается взять товар.

Хозяйка будто угадала его мысли:

– Вы молоды и наивны, Вольдемар. Вы видели только то, что видели, и ничего другого. Думаете, то, что сей­час, – навеки? А?

– Как-то не задумывался…

Где тут задумаешься? Взял товар – отдал товар – деньги хозяину – парное себе – в любой миг жди напа­сти – готовься бежать или драться насмерть. Навеки – не навеки? Велика разница!

– Напрасно не задумывались, голубчик. Я еще уви­жу – а вы тем более, – как весь этот сумасшедший дом развалится. И тогда мы окажемся на свободе и на высо­те – те, у кого что-то есть!

«Ну, понесло старуху!»

Приезжий счел, что раскусил ее вполне – «парижс­кая матрасница». Но отчасти Прахова выступала и «куп­чихой»: вольные расходы нет-нет да и вынуждали рас­статься с увесистым мешочком – но уже в иных сферах, в элитарном обществе, куда ни Чистодела, ни какого-нибудь Мишу Токарева и в подъезд-то не пустили бы.

И она же, использовав древние знакомства, некогда пристроила Миркина для «стажировки» в Столешников.

Горевала Прахова и досадовала, что с арестом Бориса жизнь ее поскучнеет, нечем станет занять мысли и вооб­ражение. И вот – приход Вольдемара. Возрождение и – не исключено – даже новые горизонты!

Отсюда и желание сразу показать себя, и подчеркну­тое радушие, и стремление приручить звероватого незна­комца.

Однако он напрасно опасался, что старуху «понесло». Изложив свое политическое кредо, она решительно под­нялась:

– Ну-с, приступим к делу. Металл с собой?

– Да.

– Положение ваше, конечно, затруднительно. Но вы милый мальчик, и грех наживаться на чужой беде. На первый раз рассчитаюсь, как платила Борису. Давайте.

Приезжий снял кожаный пояс-мешок:

– Два кэгэ триста.

– Знаю. Деньги были приготовлены.

Она отперла шкатулку на рояле, вынула пачку круп­ ных купюр, получила в обмен пояс и унесла за ширму. Приезжий быстро пересчитал деньги: к положенной сум­ме приплюсовывался парное Миркина и парное Чисто­дела. Недурно.

За ширмой слышалась возня: хозяйка, надо полагать, проверяла вес и припрятывала шлих.

Приезжему уже не терпелось уйти.

– Пора расставаться, Антонина Валериановна, – ска­зал он, едва завидя ее.

– Опять вы торопитесь, Вольдемар. Вы еще должны мне рассказать, на чем, современно выражаясь, пого­рели.

– Погорел?.. – свел он брови. – Я пока ни на чем не горел.

– Да? А почему же я вас сразу раскусила, как вы думаете? Милиция подробно описала мне вашу внешность.

– А, черт!..

– Имейте в виду, вас ищут. Вас и того, который якобы должен Борису десять рублей.

– Не сказали, за что?

– Такие вещи полагается знать самому, дорогой, – справедливо возразила Прахова.

Приезжий встревоженно закружил мимо кресел на лапах и резных комодов.

– Надо смываться. Может быть, что за домом следят?

– Явных признаков нет. Сюда вы проскочили благо­получно, иначе они бы давно явились. Но береженого Бог бережет. Настя!.. Взгляни, милая, нет ли вокруг шпиков.

Та взяла на кухне мусорное ведро и вышла.

– Думаете, она справится?

– Ах, молодой человек, мы с Настей прожили дол­гую жизнь, чего только не бывало! И пока справлялись.

Помолчали.

– Да вы не нервничайте. Если они тут, вы уйдете, как Александр Федорович.

– Какой Александр Федорович?

– Да Керенский же. Господи! – с неудовольствием пояснила хозяйка молодому невежде.

– А как он ушел?

– В дамском платье. Надо знать родную историю! …Да, так что там у вас стряслось? Раз вы пришли сюда, я должна знать.

– Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала… а то, мол, придушу любимого племянника.

– Какая кровожадность! – оживилась Прахова. – И что же?

– Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться!

– M-м… нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло?

– Борис взвешивал дома металл?

– Как же иначе?

– Тогда на весах найдут шлих.

– Ай-я-яй!

– Я хотел предотвратить.

– Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантли­во. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер.

– Продать может?

– Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника… Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?..

– Если выберусь цел, я о нем подумаю. – Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло.

* * *

С немалыми предосторожностями и уловками добрал­ся Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто.

В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабан­щик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу.

Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что ведено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затя­гивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел за­коченел настолько, что презрел начальственное приказа­ние. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении – в теплые недра метро.

Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровожда­ющих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся бук­вой «М».

Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок.

– Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение поте­рял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. – запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел.

Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот.

– Но дело выгорело – купца я нашел.

Барабанщик преисполнился восхищения:

– Да как же вам пофартило?

– Секрет фирмы. А мужик что надо, возьмет товар, как у Миркина брал.

– Кто ж он? – жадно спросил Чистодел

– Экий шустрый! Много будешь знать – скоро соста­ришься. Пошли, примем на прощанье, грамм по триста – и в разные стороны.

С физиономии барабанщика сползло радостное выра­жение.

– Стало быть, меня побоку? – возмутился он. – Так, да? То был Чистодел лучший друг, а теперь под зад коленом?

– Закон жизни, дорогой. Связь закоротилась, лишние руки кому нужны?

– А мой парное? Я тут с вами бегал, сколько страху натерпелся. Это все за спасибо?!

– Парное за мной. Доеду до места – вышлю. Тебе ведь до востребования? Координаты