Меня нисколько не стеснялись, и от меня ничего не скрывали. Даже иногда и моего мнения спрашивали, и я его высказывал по поводу, например, поступка какого-нибудь вора в законе в Караганде. При голосовании, а такие моменты были, я, конечно, участия не принимал.
С первого же дня меня попросили «тискануть романчика». Теперь я уж знал, что должность «романиста», хотя и почетная, но все-таки «шестерочная» при воре в законе, и я после того главного этапа из Кемерова в Комсомольск-на-Амуре больше никогда не веселил публику «романами». Здесь я решил отказаться от этого решения и много рассказывал: Вальтера Скотта, Майн-Рида, Купера, Гоголя. Слушали меня изумительно.
Иногда рассказывали мои сокамерники. Некоторые из этих рассказов я помню до сих пор, но пересказывать не буду: они не для благородных ушей, да и требуют солидного перевода, а феню я уже порядком забыл.
Проходит 10 дней. Оказывается, такой срок назначил нам Аникин.
Грюк, грюк, бряк, бряк! И мы, худые, но довольные, как пишут в произведениях соцреализма, рано утром, перед разводом идем к воротам, где уже выстроены бригады.
— Меня куда? — тихонько спрашиваю я надзирателя.
— Нарядчика спросишь, — отвечает тот.
И пошел я на общие работы. Теперь мой труд назывался так: «Отсыпка насыпи с разработкой грунта III категории, вручную с дополнительной перекидкой, перемещением тачками на 15 метров, разравниванием и уплотнением». Бригадир особенно меня не прижимал по известной причине. Я знал, что и Анацкий, и топограф добивались для меня амнистии, но Аникин не поддавался.
Дни шли. В насыпи железнодорожного пути Комсомольск-на-Амуре — мыс Лазарева добавлялись мои собственные сугубо личные кубометры.
Майор Аникин круто обошелся с нашей теплой компанией. Четверых моих сокамерников отправили на этап, скорее всего в Ванино. Остался один, назначенный бригадиром. Такое в лагерях бывало часто. Обычно на каждой колонне обязательно образовывалась группа молодого хулиганья, называемых «пацанами», которые всячески увиливали от работы. Начальству в таких случаях хотелось иметь вора в законе, которого уговорами или даже угрозами отправить в тартары, назначали бригадиром над этой шоблой, которая сразу начинала работать под воздействием единственного применяемого в таких условиях педагогического приема — «ломом вдоль хребта», и никаких жалоб.
Таким образом, Аникин наказал всех шестерых, из них троих — безвинно.
Вызвал меня Анацкий.
— Не хочется мне, чтобы ты отсюда ушел, но уходить тебе надо. Аникин ни за что тебя не помилует. А тебе уже немного осталось, так что вместе уже нам не работать. Я получил приказ отправить на такую-то колонну (это возле села Карги) 30 плотников, и я отправлю с ними и тебя. А туда я передам, чтобы тебя встретили хорошо. И прощай. Поработали мы с тобой гарно.
15. КАРГИ
На новой колонне все устроилось для меня хорошо: я стал помогать нормировщикам, но чувствовал себя неловко, так как видел, что они и без меня вполне справлялись с работой. Это, правда, продолжалось недолго, нашлась работа и для меня. Нужна была дорога к почти готовому карьеру, к тому же карьер находился совсем близко от села Карги, и было решено продлить эту дорогу до самого села, чтобы разгружать все громоздкие материалы для железной дороги прямо на берег возле села и подвозить их к нужным местам стало совсем недалеко.
Дороги временные строить для лагерей Нижнее-Амурлага было делом привычным, но на этот раз нужно было построить три моста, а на колонне не было плотников, имеющих нужный опыт, и не было проектов. Вот я и взялся за это дело, потому что мостов построил множество. Меня назначили прорабом по мостам и дали бригаду. Я осмотрел место для первого моста, с нивелиром определил отметки, вычертил схему и горячо начал работу, с использованием уже известного принципа «Зачем учиться, если я могу других учить». И дело пошло. Два моста к карьеру были построены без происшествий, а с третьим произошло интересное приключение.
Работа по второму мосту заканчивалась, мне надо было осмотреть место третьего, самого близкого к селу. Я взял нивелир, бригадир — рейку, и мы с начальником конвоя отправились втроем. Конвой здесь, при строительстве мостов, как обычно, был очень либеральным, и бригадир начал уговаривать сержанта проскочить в село, в магазин, чтобы отовариться чем-нибудь спиртным. Я взял нивелир с треногой на плечо, мы зашли в магазин, но там из горячительного только «Советское шампанское». В Карги было только двое русских: председатель колхоза и бухгалтер. Кто там будет пить шампанское? На безрыбье и рак рыба, бригадир взял три бутылки, одну отдал сержанту, и мы хотели отправиться в обратный путь, но оказалось, что возле моего нивелира уже собралось человек семь-восемь нанайцев, которые изъявляли желание сфотографироваться.
Бригадир, сразу сориентировавшись, предложил заняться фотографированием, а он будет собирать деньги, и горячо уговаривал меня, но я, поддержанный сержантом, отказался.
По дороге к бригаде, бригадир, никогда до этого не пробовавший шампанского, решил, с согласия сержанта, открыть одну бутылку. Он страшно удивился, когда из горлышка бурным потоком пошла пена: сержант закричал: «Скорей в рот!» Бригадир так и сделал, но пена полезла изо рта и носа и даже, кажется, из выпученных глаз. Потом, конечно, пена успокоилась, и они с сержантом, вволю наругавшись, допили бутылку.
Но это так, побочные, параллельные мероприятия, а мосты строились, и строились быстро, к тому же нас постоянно подгоняли. И мосты мы построили, хотя я и серьезно пострадал на одном из мостов, спрыгнув в резиновых сапогах на одно лежавшее в воде бревно, а там оказался огромный гвоздь, который и проткнул мне подошву сапога и подошву ноги. Но отдыхать мне не дали, и я так, хромая, и ходил на объекты.
Скорость нужна была по такой причине. На участке нашей колонны имелся важнейший и крупнейший железнодорожный объект. Речка Карги, по имени которой и было названо село, это всего-навсего крупный ручей, но во время половодья превращался в многоводный и бурный поток. Подходя к Амуру, эта река за сто или более тысяч лет устроила между двумя горами то ли ущелье, то ли еще что, но через это самое нужно было перейти железнодорожной насыпью высотой тридцать метров, то есть в десятиэтажный дом. Под этой насыпью нужно было построить железобетонную трубу для пропуска вод речки Карги в наиболее буйный ее период. Длина трубы более ста метров, сечение большое, размеров не помню, объем железобетона полторы тысячи кубометров. По плану уже подошла пора укладывать бетон, а бетон нельзя укладывать без опалубки, а опалубку на колонне может делать только наша бригада.
Я обо всем этом знал, и это меня не беспокоило: ну, подумаешь, опалубка — это стеночка из досок, поставим хоть миллион квадратных метров.
Когда мы в первый раз явились «на трубу», действительность оказалась значительно хуже. Опалубка представляла собой крупное и сложное сооружение, по сути дела — настоящий деревянный туннель со множеством креплений, которые должны были обеспечивать его прочность, устойчивость и соблюдение геометрических параметров.
Если бы был проект опалубочной конструкции, я бы в нем разобрался, хотя уже и увидел, что дело для меня совершенно незнакомое. Но такого проекта не было, а мы с бригадиром, тем самым «знатоком» шампанского, смотрели в листы проекта самой трубы, по словам Маяковского, «как в афишу коза» и даже не знали, с чего начинать.
К счастью, «трубный» прораб, пожилой зэк, оказался настоящим специалистом по железобетону, а такой специалист, конечно же, знал все, что относилось и к опалубке. Нашу неумелость он определил с первого взгляда и взял руководство в свои руки. Первые дня три он просто показывал всем и каждому, что и как нужно делать, и работа наша началась. А что еще ему оставалось делать, если он нес всю ответственность за трубу, за все ее качества и параметры.
Я побыстрее набросал на бумаге по его указанию схемы всех конструкций опалубки, и работа у нас закипела. Там, где можно было ему в чем-то помочь, я из благодарности всегда старался это сделать, что
